Барон Унгерн

Действительно, на территориях, находившихся под контролем частей генерал-лейтенанта Унгерна, всегда устанавливался чрезвычайно жесткий, вернее сказать, жестокий режим. В этом солидарны даже наиболее уравновешенные и относившиеся к барону с симпатиями современники: В. И Шайдицкий, К. И. Лаврентьев, H.H. Князев…

В. И. Шайдицкий перечислил в своих воспоминаниях тех, кого на станции Даурия могла постигнуть самая суровая кара: «всех уличенных в симпатиях к большевикам, лиц, увозящих казенное имущество и казенные суммы денег под видом своей собственности, драпающих дезертиров, всякого толка «социалистов» — все они покрыли сопки к северу от станции»… Имя барона Унгерна наводило страх не только на явных большевиков и им сочувствующих, но и на простых обывателей, не испытывавших к «комиссарам» никаких теплых чувств. Чтобы постараться оценить мотивацию тех или иных действий барона Унгерна, нам необходимо понять: чем же была для самого Унгерна Гражданская война?

Прежде всего необходимо помнить, что сам Роман Федорович отнюдь не рассматривал Гражданскую войну как простую междоусобицу, в которой друг против друга сошлись представители различных классов и сословий одного и того же народа. Для мистически настроенного барона Унгерна Гражданская война была столкновением не столько военным и политическим, сколько религиозным. Вспомним приведенные нами ранее слова Унгерна: «Я не согласен с тем, что люди в большинстве случаев воюют за свою истерзанную родину. Нет, воевать можно только с религиями». Противостоявшие Унгерну большевики, а еще шире — вся захлестнувшая Россию революционная стихия — казались ему воплощением сил мирового зла, хаоса и распада. «Против истребляющих душу народа я знаю только одно наказание — смерть!» — говорил Унгерн. Только мистически настроенный человек мог точно оценить саму квазирелигиозную сущность большевизма, своего рода «религии навыворот», своеобразной антитрадиции, поднявшей из глубин бессознательного все самые темные стороны человеческой натуры. В книге «Самодержец пустыни» Леонид Юзефович пишет: «Традиционная власть казачьей нагайки, скрещенная с азиатским палаческим искусством, породила химеру небывалого в русской военной истории унгерновского режима». Все верно, подобного режима в русской военной (да и не только военной) истории никогда не существовало. Но и никогда в истории у русской армии не бывало и подобного противника. Частям Унгерна приходилось воевать отнюдь не с наполеоновскими гренадерами или с прусскими гусарами императора Вильгельма II. Унгерну и его войскам противостояли силы химерического красного режима, зарожденного, казалось, в недрах самой преисподней. А где еще, спрашивается, мог зародиться режим, войска которого шли в бой под таким, к примеру, лозунгом: «С земными царями разделались, принимаемся за небесных»?

Захваченный в плен барон Унгерн во время допроса удивительно глубоко и проницательно ответил на вопрос: «Как вы смотрите на коммунистов?», определив коммунизм как религиозное учёние без Бога. «Это есть своего рода религия: не обязательно, чтобы был Бог, во многих религиях, а особенно если вы знакомы с религиями восточными, религия представляет из себя правила, регламентирующие порядок жизни и государственное устройство», — говорил барон. И закончил утверждением, до которого даже теперь, восемьдесят с лишним лет спустя, похоже, еще не доросли многие наши современники: «То, что основал Ленин, есть религия». Сам Роман Федорович исповедовал совершенно другую веру.

«Верит в Бога как протестант, по-своему, считает Бога как добро, противопоставляет ему зло, — докладывает в письменном отчете начальству допрашивавший Унгерна в Иркутске безымянный чекист. — Считает себя призванным в борьбе за справедливость и нравственное начало, обоснованное на учении Евангелия. Свои жестокости и террор в отношении людей не считает противоречивым Евангелию. Спокойно говорит о расстрелах, убийствах, казнях разных степеней и всевозможных наказаниях». Красный комкор «товарищ Гайлит», допрашивавший Унгерна в Троицкосавске почти сразу после его пленения, в весьма подробном, предназначенном для высокого начальства отчете, с латышской скрупулезностью отмечал: «Унгерн заявляет себя человеком, верующим в Бога и Евангелие и практикующим молитву. Предсказания Священного Писания, приведенные Унгерном в приказе его № 15, захваченном в боях под Троицкосавском, он считает своими убеждениями». К предсказаниям из Священного Писания, повествующим о «последнем царе Михаиле», мы еще вернемся, пока же отметим: во время допросов Унгерн говорит о себе как о христианине «протестантского толка» (лютеранине), который знает евангельские тексты, читает христианские молитвы. Ни о каком мистическом буддизме, тайных «буддистских посвящениях» речи даже не идет.

Весьма важным источником, безусловно оказавшим влияние на формирование религиозно-эсхатологических взглядов Р. Ф. Унгерн-Штернберга, стала книга известного русского православного писателя-мистика Сергея Александровича Нилуса [26] «Великое в малом». Ценное свидетельство об обстоятельствах того, как барону Унгерну довелось познакомиться с книгой С. А. Нилуса, оставил К. И. Лаврентьев, член Войскового правления Енисейского казачьего войска, оказавшийся зимой 1921 года в Урге. Приведем здесь отрывок из его воспоминаний: «После бегства китайцев из Урги в соседнем с нами помещении, где стоял штаб какой-то китайской части с очень интеллигентными китайскими офицерами, в числе оставленного ими имущества были книги, вернее небольшая библиотечка, с изданиями на китайском и английском языках чисто военных брошюр, карт, картограмм и т. п., и между ними и нами, соседями, обнаружена книга совершенно новая, в хорошем переплете: «Великое в малом» профессора Нилуса. (Лаврентьев в данном случае ошибается — С. А. Нилус профессором никогда не был и вообще никаких ученых степеней не имел. — А. Ж.). Как известно, книг этих осталось очень мало в обращении, ибо они скупались по весьма высокой цене евреями с целью изъять их из обращения как обличающий материал, в котором указывались все протоколы сионских мудрецов, предсказывавших все теперь происшедшее по заранее обдуманному и проработанному плану на их конгрессах за границей.

26

Сергей Александрович Нилус, 28 августа 1862—14 января 1929 года) — русский духовный писатель, автор книг «Великое в малом», «На берегу Божьей реки», «Близ есть, при дверех».

Этой книгой моментально воспользовался один из беженцев, бывший казанский нотариус Юшков, человек с высшим образованием и знакомый с этой литературой, какими-то путями, специально, с целью пролезть в добрые к барону, он достиг у него аудиенции, и что там было, покрыто мраком неизвестности, но ему было поручено составить нужные из книги выписки, размножить их на машинке и дать им специальное назначение по частям отряда, а также лично барону».

Приказ был исполнен — выписки из книги Нилуса, которые произвели на Унгерна самое сильное впечатление, с насущными и остросовременными добавлениями о «зверствах еврейских комиссаров» были напечатаны типографским способом и распространялись среди русскоязычного населения и личного состава дивизии.

Л. А. Юзефович приводит свидетельство Бориса Волкова, колчаковского офицера, оказавшегося в Урге и поступившего на службу в дивизию Унгерна. В своих тенденциозных и предвзятых по отношению к барону Унгерну воспоминаниях, хранящихся ныне в Гуверовском институте войны, революции и мира (США), Волков указывает, что весной 1921 года в Урге была напечатана какая-то брошюра, содержавшая исключительно выборки из Священного Писания. По словам Волкова, брошюра представляла «плод коллективного творчества, причем сам Унгерн принимал большое участие». «Основная мысль брошюры непонятна, — писал Волков. — Быть может, желание доказать на основании Священного Писания тождество большевизма с Антихристом». Вне всякого сомнения, речь в данном случае идет о синопсисе книги С. А. Нилуса. (Почему Волков предпочел не называть автора — трудно объяснить. Или не захотел упоминать писателя, крайне не любимого в кругах либеральной интеллигенции, к которым принадлежал сам Волков, или же просто не знал о существовании Нилуса.)

Следует заметить, что книги Нилуса в начале минувшего века были весьма популярны в правых, промонархически настроенных кругах русской общественности. Особенным успехом пользовалось 2-е издание книги Нилуса «Великое в малом», вышедшее в декабре 1905 года. В 12-ю главу книги, носившую название «Антихрист как близкая политическая возможность», автор впервые включил текст «Протоколов сионских мудрецов». Книга была раскуплена в Петербурге в первый же день поступления ее в продажу. Нилус вспоминал, что не мог приобрести ни одного экземпляра и у него этого издания книги не было. Позже Сергей Александрович переработал две главы из «Великого в малом» («Что ждет Россию в будущем» и «Антихрист как близкая политическая возможность») и выпустил их под общим заглавием «Близ есть грядущий антихрист и царство диавола на земле!». Последнее, 4-е издание книги вышло в свет в конце декабря 1916 года под названием «Близ есть, при дверех». Через два с небольшим месяца после выхода книги произошло падение монархии в России, завершившееся отречением Николая II, — то есть произошли те самые события, которых так страшился Нилус и о которых он размышлял в своей последней книге. Одним из первых актов Временного правительства, провозгласившего свободу печати, была конфискация остатков всего нераспроданного тиража книги Нилуса. Приход к власти большевиков и разразившаяся вслед за тем Гражданская война лишь усилили интерес к предсказаниям о повсеместной грядущей власти антихриста, содержавшимся в произведениях С. А. Нилуса. В большевицкой России подобное чтение было смертельно опасным — обладатели книг Нилуса подлежали расстрелу. Однако на территориях, находившихся под контролем белых армий, «Великое в малом» и «Близ есть, при дверех» вызывали к себе громадный интерес — многие считали эти книги чуть ли не «провидческими». Особенно внимательно изучались «Сионские протоколы», содержавшие материалы о мировом заговоре против России и христианской цивилизации в целом. Сохранились свидетельства сотрудника адмирала Колчака, управляющего делами Омского правительства Г. К. Гинса, о том, что сам Колчак осенью 1919 года внимательно читал «Протоколы…». Известны книги Нилуса были и другому дальневосточному белому генералу — М. К. Дитерихсу. Для барона Унгерна, склонного к мистицизму, интересовавшегося христианской апокалиптикой (имя апостола Иоанна Богослова, автора «Апокалипсиса», неоднократно возникает в беседах Унгерна с Оссендовским, встречается в его переписке), пафос книги Нилуса, повествовавшей о явной и тайной войне, которую ведет «Всемирный Кагал» против христианства и самодержавной Российской империи, был убедителен, понятен и близок.

Противоречия истории, борьба между Белым движением и большевизмом рассматривались бароном Унгерном в контексте борьбы двух противоположных сил — Бога и дьявола, Света и Тьмы. В отчете, подготовленном чекистами по материалам первых допросов Унгерна, отмечалось: «Главную свою цель в борьбе с Совроссией видел в борьбе со «злом», выраженным в большевизме, формулируя борьбу «плюсов и минусами» (так в тексте. — А. Ж.), подразумевая под плюсом свою идею, под минусом — большевизм… Точное значение терминов «плюс и минус» Унгерн не объяснил, придавая им религиозно-мистическо-политическое значение». [27] Антиномия двух полярных символов могла быть позаимствована из различных источников, но, прежде всего, это были Апокалипсис и книги Сергея Нилуса (тем более что «плюс» — это Крест — символ христианства). Главными слугами дьявола для Унгерна представлялись прежде всего большевики и мировое еврейство, являвшиеся, по его представлению, своего рода «погонщиками темного стада». Их отличительными чертами были жестокость, жадность, склонность к самой беззастенчивой и циничной лжи, неукротимая гордыня и страшный грех богоборчества.

27

Отметим, что знак «плюс» изображается в виде Креста, несущего Божественное начало, символа христианства, в то время как «минус» — знак отрицания — является выражением разрушительного дьявольского начала.

«Евреи — вот олицетворение Сатаны, евреи — вот источник и начало всякого зла на земле. 3000 лет назад они вышли на историческую сцену и с тех пор неустанно вели свою страшную разрушительную работу среди человечества… Они систематически отравляли сознание христианских народов ересью и лжеучениями, они создавали волнения, вызывали революции, низвергали царей и государства. Унгерн объят каким-то мистическим ужасом перед разрушительным всемогуществом еврейской нации…» — писал в своем отчете с процесса барона Унгерна корреспондент газеты «Советская Сибирь». На основании подобного отношения Унгерна к еврейскому народу некоторые авторы объявляют барона чуть ли не предшественником «немецких фашистов». Однако, в отличие от немецких национал-социалистов, проповедовавших превосходство арийской расы и на этом основании призывавших к уничтожению «неполноценных» народов (к которым они относили и евреев), барон Унгерн расистом никогда не был. Известно, что крещеный еврей Л. Вольфович был доверенным лицом барона Унгерна в Харбине, а его брат служил в Азиатской конной дивизии. И это были отнюдь не единственные примеры подобного рода. К кому барон Унгерн был действительно непримирим — так это к носителям духа революционности и торгашества. Носителей же этих «нечистых духов» Унгерн казнил независимо от их национальной принадлежности.

Большевизм, по мнению Унгерна, был сознательным служением «силам зла», ведущим к уничтожению всего христианского мира. «Не могу не думать с глубоким сожалением о том, что многие китайцы могут винить меня в пролитии китайской крови, — пишет Унгерн в частном письме китайскому генералу, — но я полагаю, что честный воин обязан уничтожить революционеров, к какой бы нации они ни принадлежали, ибо они не что иное, как нечистые духи в человеческом образе (курсив наш. — А. Ж.), заставляющие первым делом уничтожать царей, а потом идти брат на брата, сын на отца, внося в жизнь человеческую одно зло». Вопреки утверждениям Леонида Юзефовича, барон Унгерн отнюдь не был «садистом». Как человек, обладавший специфическим сознанием Средневековья, он прекрасно осознавал, что можно оказаться в рабстве у темных сил и служить им. Для Унгерна, как и для любого средневекового «доброго христианина», было совершенно ясно: тот, кто сознательно и добровольно предал себя на служение силам зла, должен быть уничтожен физически. По сути, барон решал ту же самую задачу и занимался тем же самым, что делала в Средние века римская инквизиция. Современный русский философ о. Роман Бычков в своей небольшой, но чрезвычайно насыщенной и интересной работе «Сгорая — жги», посвященной изучению феномена и идеологии инквизиции, указывает: «… Инквизиция не есть учреждение «террористическое», это не гос-страх и не гос-ужас, не чрезвычайка, не тем паче КГБ (ЦРУ), и задача поточного производства трупов пред нею не стоит. Это средство защиты Веры. Средство, бесспорно, крайнее и применяемое в обстоятельствах крайних…» Террор, организованный по приказу Унгерна, никогда не был самоцелью, не становился «террором ради террора». Ради собственного удовольствия барон Унгерн не казнил никого. В этом аспекте чрезвычайно показательным является отношение в унгерновских частях к пленным красноармейцам. О массовых расстрелах пленных во время Гражданской войны написано довольно много. Со стороны красных убийства пленных приобретали особо массовый и цинический характер. Сдававшимся в плен, а также «бывшим белогвардейцам, оказавшимся на территории советской власти и отказавшимся от борьбы с нею», давались гарантии полной личной безопасности, даже от имени правительства — Совнаркома. От белых требовалось всего лишь «зарегистрироваться» по месту жительства. Через день-другой всех, вставших на учет, ждал неминуемый расстрел, как это произошло в Москве летом 1918 года или в страшную крымскую зиму 1920/21 годов.