Баронесса Изнанки

Цепкие лапы с длинными черными когтями скребли по металлу, за гладкими блестящими спинами были связаны кожистые крылья. И не просто связаны, а проткнуты насквозь и стянуты деревянными болтами. Головы со свисающими вниз влажными клювами или носами и горящие злобой выпученные глазки. Тело невозможно разглядеть в теснине клетки: нечто перекрученное, бородавчатое, острые углы суставов, розовые кружки, похожие на присоски осьминогов. Из клеток слышалось хриплое бормотание, чем-то напоминающее человеческую речь.

Драконы? Нет, не драконы. Анка не сразу вспомнила это слово — горгульи. Бернар ей раньше рассказывал о породе маленьких, чрезвычайно злобных полуящеров, полуптиц. По преданию, их вывели в незапамятные времена на Востоке, оттуда доставили в Европу и несколько столетий довольно успешно использовали для устрашения соседей и охраны имущества. Им ставили памятники и посвящали рисунки. Потом к власти повсюду пришла католическая церковь, она стала преследовать карликовых дракончиков, обзывая их исчадиями ада, и почти всех их истребили. Истребили в замках обычных, тогда горгульи остались только у Добрых Соседей, а многие одичали и переселились в леса и кладбищенские склепы. В дикой природе они не сумели выдержать конкуренцию с другими хищниками, естественными обитателями лесов и полей. Несмотря на устрашающую внешность и крайне вредный характер, горгульи элементарно замерзали от холода в лютые зимы, их скрюченные тела потом находили крестьяне и считали каждую такую находку мрачным предзнаменованием. Некоторых уродцев удалось выкупить средневековым ученым, из них набивали чучела для маскарадов, а потом нашлись талантливые скульпторы и воплотили красоту горгулий в камне и металле. У себя дома, в Англии, Бернар показывал Анке снимки разных старинных замков и крепостей, найденные им в Интернете. Оказалось, что большинство сказочных уродцев, возле которых фотографировались туристы, когда-то вполне серьезно нападали на овец и коров, защищали склады и амбары, подчиняясь только хозяину, и в лучшем случае — узнавали еще пару членов его семьи. Последних живых горгулий унесли на себе в Изнанку круитни и фэйри Темного двора, вместе с конями, овцами, собаками, совами и домашними запасами. Во всяком случае, около тысячи лет никто о них в Европе не слыхал. А восточные чародеи-генетики, задолго до рождества Христова выведшие породу злобных крылатых монстров, сами канули в Лету, превратились в пыль, вместе со своим чудесным искусством. По их могилам прошлась конница Александра Великого, затем отважные воины Ганнибала и римские легионы, и теперь никто не смог бы уверенно сказать, что это были за племена и как им удавалось кроить из неживой материи и собственной крови таких вот живых существ.

Парни в кольчужных перчатках крайне бережно просунули палки в кольца на крышках клеток и по одной стали заносить их в грузовой отсек кареты. Младшая смогла оценить предусмотрительность барона и его слуг, когда один из обитателей клеток попытался вырваться.

Все произошло очень быстро. Горгулья плюнула в голову носильщику, из клетки высунулась корявая трехпалая кисть, ухватилась за палку и... переломила ее. Переломила палку толщиной почти в Анкино запястье. Клетка сорвалась и покатилась по настилу вниз. Моментально горгульи в остальных клетках подняли неистовый визг. Младшая зажала уши руками: слушать это было невозможно — словно десятки алмазных буров вгрызались в стекло.

Слуга, на шлем которого попала слюна, упал на колени и стонал. Из кухни выскочили повара, поливали его дымящийся шлем водой, но голова и глаза у бедняги не пострадали, чего нельзя было сказать о руке. С парня стянули перчатку и кольчугу: мелкие железные кольца буквально рассыпались в труху, от шеи до локтя вздувался волдырь от ожога. Во дворе появились травники в плащах с капюшонами, те самые, которые лечили дядю Эвальда. Они наложили парню мази, обмотали поврежденную конечность бинтами, и через несколько минут он смог приступить к работе. Упавшую клетку с горгульей изловили возле самых ворот. Несколько глупых дворовых собак облаяли чудовищного хищника, но в запале травли подобрались слишком близко. Анка снова не уловила момент, когда горгулья плюнула. Два ослепших пса покатились по траве, визжа и теряя остатки шерсти, слуги их немедленно закололи мечами.

Горгулья ухитрялась ползти к свободе, находясь внутри клетки. Она просовывала в дыры черные пальцы, подтягивалась на них, иногда катилась вместе со своей тюрьмой. Это продолжалось, пока барон Ке не набрал в рот какой-то дряни и дунул на пленницу, поднеся к губам факел. Ему пришлось снять для этого шлем. Весь двор, затаив дыхание, следил за манипуляциями круитни. Барон дунул, моментально из его губ возник второй факел, целый поток огня. Обожженная тварь завыла, скорчилась внутри клетки, а барон отважно накрыл ее овечьей шкурой и своими руками отнес в карету. Погрузка возобновилась. Анка с колотящимся сердцем наблюдала, как барон пересмеивается с обер-егерем. Брудо встряхивал бородками, кончики его длинных заостренных ушей шевелились над макушкой. Вроде бы, ничего смешного не произошло, скорее наоборот.

Младшая спросила себя, против кого же такие военные приготовления, если тут, якобы, никто не воюет между собой. Совершенно очевидно, что гадкие крылатые зверюги предназначались именно для боевых действий. Младшая решила, что при случае обязательно спросит у взрослых, чем же таким плюются обитатели клеток, от слюны которых разваливаются кольчуги.

Два шустрых конюха выпрягли быков, приделали спереди к козлам длиннющие оглобли, залили масло в фонари на бортах. Еще двое через другие ворота привели из загона рыжих лошадей-тяжеловозов. Всего восемь штук, лохматых, широких, с виду ленивых и неповоротливых. Копыта лошадок оставляли на песке следы размером с обеденную тарелку. Мальчишки ловко накинули дышла, укрепили наглазники, а на спины животным накинули жесткие попоны, доходящие почти до земли.

Анка поймала на балюстраде Бернара, который как раз возвращался с соломой для мягких носилок дядюшки Эвальда, и спросила, на чем они поедут. За ту пару часов, что они не виделись, Бернар неуловимо изменился. Он загорел, кожа на его мягком вытянутом лице стала грубее, заострились черты, а глаза стали совсем темные. Свою шарообразную гриву он подвязал ленточкой и укутал под зеленый платок, как делали местные парни. Анке показалось, что его руки торчат из рукавов зеленого дождевика. Такого просто не могло быть, чтобы человек подрос за одну ночь, но, учитывая, как за один день на десяток лет помолодела тетя Берта, Младшая ничему не удивилась. Она даже обрадовалась немножко про себя, ведь фэйри все были низкорослые. Может быть, Бернар тоже подрастет и обгонит, наконец, ее в росте? Анка планировала порадовать Бернара своими наблюдениями, но он буркнул что-то невразумительное, едва не оттолкнув ее, и галопом побежал дальше. Младшая застыла: от обиды на глаза навернулись слезы. К счастью, на помощь пришла тетя Берта.

— Смотри, это карета магистра, — подтвердила тетушка. — Строжайший и ученейший сам предложил лэндлорду, чтобы мы ехали не в открытых повозках, а в его крепости.

— Так нам придется... — Младшая ахнула. — Так нам придется ехать на ярмарку в компании питекантропов?!

— Никогда не называй их питекантропами, — строго поправила тетя Берта. — Мы поедем в карете магистра Уг нэн Наата, потому что она лучше защищена, чем обычные повозки. Магистр оказал нам великую честь, но не ради нас, а по просьбе лэндлорда Вредо и Его милости, королевского поверенного, милорда Фрестакиллоуокера. Кроме них за нами отдельно поедет барон Ке со своей свитой и отряд егерей.

Тетушка упорхнула дальше по своим делам, оставив Младшую в задумчивости. Она была поражена, с какой скоростью фэйри запомнили имена всех этих приближенных, разных местных лордов и королей, и вообще, Бернар становился другим.

После ужина, или, точнее, завтрака, в таверне он изменился. Младшая не могла подобрать верного слова, за нее это сделал дядя Саня. Он помог бережно спустить вниз носилки со спящим дядюшкой Эвальдом, подошел к Анке, облокотился рядом о перила. Как и Бернар, он упрятал чудовищную гриву фэйри под платок. Здесь, в Изнанке, он впервые мог не опасаться, что окружающие заметят его острые уши с шевелящимися кисточками.

— Взрослеет парень, да? Скоро не отличить его будет от местных пацанов.

— Он теперь считается среди нас главный? — растерянно спросила Анка. — Главнее вас и главнее тетушки Берты? Это из-за того, что получил тайное имя?

— Тайное имя, верь-не-верь, есть у каждого из нас. — Саня почесал макушку. — Когда фэйри проводят Ритуал имени, кто-то из старших обязательно отдает свое тайное имя. Этим, как сказать... мы как бы продлеваем себя во времени, понимаешь?

— Но у нас же тоже есть фамилии, они передаются детям и внукам, — возразила Анка. Она смотрела вниз, во двор, где Бернар, вполне освоившись, болтал с двумя девушками-прачками. Те были на вид гораздо старше ее и красивее, чего греха таить.

— Фамилии — это совсем другое. Фамилию можно поменять, взять другую или вообще не называть. К чему обязывает фамилия, написанная у меня в паспорте? — горько усмехнулся дядя Саня. — Да ни к чему, как сказать, просто напоминание, кто был мой отец. В этом, верь-не-верь, и беда вас, обычных, ты уж не сердись. Вы не помните, не любите помнить и не тянетесь к памяти. Мое тайное имя мне передала бабушка по материнской линии. Она была великой Хранительницей традиций септа, ничем не хуже Берты, поверь мне. В двадцатые годы того века, когда всюду шла гражданская война, она настояла, чтобы наш септ не покидал Саяны. Разные варианты предлагались, многие поверили в светлое будущее, хотели присоединиться к большевикам. Но, к счастью, верь-не-верь, победила воля тех, кто послушался мою бабушку. Если бы тогда вышли из тайги, не было бы нас давно, растоптала бы большевистская власть. Так что, Бернар ничем особым не отличился, — подытожил дядя Саня. — Если не считать того, что...