Барсуки

– ... старуха-те плакалась: зачем, баит, конечка-те бьете? Себе бы хоть взяли! Конечек-то ровно огуречик кругленькой!..

– Нашла, конечка жалеть! – насмешливо сказала высокая баба.

...Так до конца прочтен был весь длинный список. И везде, кроме Васятки Лызлова и Сереги Половинкина, процарапал Мишкин ноготь глубокие отметинки смерти. И уже подходило заседание к концу – первоначальное напряжение поспало, и слышались разговоры посмелей – когда, совсем неожиданно, вывалил Юда целый ворох папирос на стол, жестом предлагая закуривать.

– Папирос-то откуда достал? – спросил Семен, покачивая головой.

Юда был один из летучих. Невысокий и складный, он имел улыбку хитрую, скользкую и опутывающую, – такою делали ее его темные гнилые зубы. Лицом он был черноват и приятен, усики у него вились сами. Юдой прозвал его летучий Васька Пекин по неизвестным причинам и уже давно. Все время заседания Юда сидел в стороне и похрустывал Сигнибедовские карамельки.

– На обыске нашел, – скромно отвечал Юда, разглядывая собственную, узкую, с длинными пальцами ладонь... – В чейгаузе у них без дела лежали. Одним словом, обчественное достояние.

– Он и баретки достал! – похвалился за Юду один из летучих, коренастый, узловатый парень Тешка, из-под Пензы, подчинявшийся Юде с первого взгляда и с первого же взгляда улавливавший Юдины помыслы. – А баретки-то бабьи! Весь в бабьем ноня...

В самом деле, одет был Юда в бабью поневку, еще не старую, туго перепоясанную кавказским, с серебряными подвесками, пояском. На ногах он имел ту самую пару женских полусапожек, которую оставил Лызлов в запас из присланного на раздачу по волости. Высокие каблуки были еще не сбиты, и ноги Юды неожиданно походили на копыта.

– У меня нога маленькая. Мне лапти все ноги стерли... – недовольно сказал Юда, надгрызая яблоко, вдруг появившееся у него в руках.

– Яблочко-те откуду достал? – покосился Васька Рублев.

– А вон, мамаша дала! – воровато подернулся Юда и кивнул на Анисью Рахлееву. – На, говорит, сынок, яблочко тебе, похрупай!..

– Брешешь, не давала! Сам стащил... – сердито и сдержанно отозвалась Анисья.

– Не давала-а?.. – состроил замысловатую рожу Юда. – А я его уж и съел! Что ж мне теперь делать-то, бежать или спасаться?.. – и он окинул коротким взглядом товарищей, громким хохотом выражавших свой восторг перед словесным удальством Юды.

Больше всех хохотал, конечно, Тешка.

– Ну, спать! – поднялся Семен, неуловимым движением бровей останавливая мать, готовую напасть на Юду по всем бабьим правилам.

– Спать, это правильно... – сказал Гарасим черный и размашисто зевнул.

– Рот-то покрести! Анчук влезет! – окрикнул его кто-то из летучих.

Но смеху некогда было подняться. Блестя глазами, выпученными немалым внутренним подъемом, вбежал Егорка в избу. Сзади его затеснились другие.

– Робятки... попка поймали! – возбужденно сообщил он.

– Где?.. На ком?.. – загудела летучая.

– Да как же! Мы Серегу на комаря привязали... идем, а он во-от кобылу нахлистывает! Он уж, было, и уехал, да поросенка забыл. За поросенком и вернулся...

– Ну-ну! – тешилась летучая.

– Вот-те и ну, баранки гну... Сюда привели! Там же мы и Серегину кобылу нашли, к мостку привязана.

– Половинкина-то поймали значит? – сощурился Семен и кивнул Жибанде, но тот и сам уже лез за пазуху, за бумагой, чтоб отметить и пойманного крестиком.

– ...сидим этто на завалиночке, – рассказывал, поблескивая чернотою глаз, Фетиньин муж, – разговор ведем, прикидываем, одним словом. Вдруг тут молния-т как полыхнет! Видим – тень. Откуду тень? Из-за угла тень!.. Ну, мы очень это поняли, сзади его и обошли, Серегу-те. Он, значит, подслушивать за угол-те встал!..

Толкаясь и громко переговариваясь, мужики вышли на крыльцо. Там уже стояла немалая толпа. В самой средине ее трое летучих держали пленных: один – Половинкинскую лошадь, двое других – под руки беглого попа. Без рясы, в домотканных портах, он больше походил на чудного длинноволосого мужика, чем на известного всем Ивана Магнитова.

– Здравствуй, батя, – сказал Семен ему, невнятно пошевеливавшему губами. – Покинуть нас вздумал? Очень нехорошо. Мы с тобой, батя, одной веревочкой связаны... Надо ж, батя, понятие иметь! Ну, что ж, иди теперь домой. Отпустите его, – сказал он державшим Магнитова под руки.

Освобожденный Магнитов громко задышал и поводил затекшими плечами, уходить же, видимо, не решался.

– Благослови, отче... – подошел со стороны Юда, пряча за длинными ресницами смех и складывая руки горсточкой.

Тот с излишне поспешной готовностью поднял-было руку. В ту же минуту Юда лукаво погрозил ему пальцем перед самым носом.

– Шалишь, батя, Юду благословлять! Рази ж поп в подштанниках бывает? Беги!! – гаркнул он ему вдруг и в самое ухо.

– Беги, беги... – взволнованно завопили летучие и расступились, давая дорогу.

Магнитов постоял еще минуту, потом сделал неуверенное движение, словно подбирал рясу, и скакнул в сторону с прыткостью, немыслимой ни для сана его, ни для возраста. Бегу его очевидно мешал страх перед неизвестностью. Он упал посреди улицы, сраженный одышкой и ужасом, и закрыл голову руками. Темная ночь висела над ним, и она грозила войти в задыхающееся кровью сердце. Его освещало зарево исполкома.

– Беги... – еще раз крикнул металлически-звонко Юда и тихой скороговоркой попросил у Семена: – дозволь, друг, ружье разрядить... Затвор, вишь, у меня ослаб и пули не держит... – Говоря так, он держал взгляд на Магнитове, все еще лежавшем в пыли.

Где-то в стороне слышна стала негромкая ругань. Семен оттолкнул Юду в плечо и пошел на спор. Спорили Афанасий Чигунов и Гарасим черный из-за Половинкинской лошади.

Гарасим сказал:

– Беленькая.

Афанасий ответил:

– И хвост обстрижен.

Гарасим:

– Это моя кобылка. Я давно ее облюбовал! – и прибавил такое, словно ногой топнул.

Чигунов:

– У тебя и без того три, а у меня одна, да и та головы не держит.

Подошедший Семен решил спор коротко. Как первый убивший, Семен занял главенствующее место в восстании:

– Лошадь в обиход пойдет.

Тут кто-то крикнул:

– Бабинцовы угощают...

Толпа побежала на выселки, небо все еще вспыхивало зарницами.

– Ребяты... – закричал им вдогонку Семен. – На взъездах, значит, рогатки поставить не забудьте. Михайло нарядит баб в караул. До рассвета караул держать!..