Бару Корморан, предательница

— Что случилось с прежними счетоводами? — осведомилась Бару. — Их звали Су Олонори и Фаре Танифель?

Он лишь ехидно улыбнулся:

— Откуда невежественному торговцу шерстью знать такое?

Наконец настало утро прибытия, и «Лаптиар» вошел в гавань Пактимонта. Поднявшись на палубу, Бару увидела суровую каменную кладку и вороненое железо башен на фоне далеких белых гор, подпиравших вершинами брюхо неба. Красота, запертая в клетке…

Порт–Рог ждал их. Руины сторожевых башен, расстрелянных и сожженных военным флотом Маскарада двадцать лет назад, лежали у входа в гавань, подобно мертвецам, которых оставили без погребения в назидание живым. Саму гавань охраняла пара огромных фрегатов–огненосцев под красными парусами Империи. С них донесся звон склянок: они приветствовали «Лаптиар», поздравляли со своевременным прибытием. А еще они отбивали шифрованные сигналы, предназначенные для ушей капитанов и адмиралов, — наверное, «беспорядки на берегу», или «пиратское судно», или просто «все спокойно».

Бару стояла на носу «Лаптиара». Над ней хлопотал Мер Ло:

— Для женщин здесь предпочтительны платья. Полагаю, вы могли бы сойти за туземку — кожа у вас прямо–таки майянская, однако форма носа… Но если хотите сразу заявить о себе — что ж, можно и штаны!

И секретарь застегнул ей обшлага и иолы куртки. Тренировочный клинок Бару оставила в багаже: она решила, что он будет выглядеть несерьезно, хотя символический кошель на цепи, свисающий с пояса, плохо смотрелся рядом с пустыми ножнами.

— Лейтенант Амината! — окликнула она.

С самого отплытия они не обменялись ни словом. Особенно тщательно Бару избегала ее во время буйных и шумных всеобщих помывок. Сейчас Амината подошла к ней покачивающейся матросской походкой — шаг нестроевой, мундир нараспашку, словно вызов пронизывающему ветру.

— Здесь, ваше превосходительство, — отчеканила она без сарказма. — Чем могу служить?

— Мне нужен клинок. Подходящий для таких условий… — Бару указала на узкие улочки раскинувшегося перед ними города. — Здесь, похоже, тесно.

— Офицерская абордажная сабля, ваше превосходительство, — произнесла Амината, снимая с пояса собственное оружие и подав ей с почтительно склоненной головой и опущенным взглядом. — Одна режущая кромка. Фалькрестская работа. Символ могущества Империи. Подойдет?

Бару окинула взглядом Аминату и ее саблю. Лицо Бару сохраняло нейтральное выражение, но ее мысли вскачь понеслись вдоль хитросплетений этикета, стараясь нащупать скрытый смысл подарка. Может, это — традиционный подарок от возлюбленного? Или оскорбление, согласно древним обычаям ее родины, Ориати Мбо? Напоминание о том, кому ей надлежит хранить верность, а может, затаенный вопрос? Говорила ли Амината с Кердином Фарьером после отплытия с Тараноке? Что будет означать ее, Бару, согласие — или отказ — принять оружие?

Амината ждала ответа, привычно балансируя на покачивающейся палубе и держа клинок перед собой на раскрытых ладонях.

— Подойдет, — ответила Бару. — Благодарю вас, лейтенант.

Приняв саблю, она вложила ее в ножны. Коротковата, но это не важно. Ножны легко можно заменить.

— Удачи, ваше превосходительство, — сказала Амината.

Лихо развернувшись кругом, она отправилась обратно на пост.

* * *

Мер Ло покинул корабль первым, чтобы присмотреть за выгрузкой багажа и документов. Бару отправилась на берег во второй шлюпке. Желудок сжимался от качки. Ей всего восемнадцать, она — иноземка, да еще и женщина, а здесь, в Ордвинне, никто даже и бровью не поведет. Видно, все эти характеристики для службы не помеха! Значит, она осталась одна. Бару уже представляла себе, как Кердин Фарьер, узнав о сокрушительном провале свежеиспеченного счетовода, скажет: «Большая семья и ограниченное жизненное пространство — вот подобающее место для тараноки. Что ж, расовые недостатки преодолеваются с трудом».

Она поднялась, прошла на нос шлюпки, игнорируя брызги и качку, и поставила обутую в сапог ногу на форштевень. Если уж вырвет, решила она, то пусть лучше сейчас. Но тошнота отступила, и Бару поверила, что все будет в порядке и дальше.

Шлюпка подплыла к причальной стенке. Бару поймала трап и, подтянувшись, оказалась на суше еще до того, как матросы успели пришвартоваться. Встречающие с удивлением взирали на Бару: она карабкалась наверх, как простой матрос, а кошель и сабля неуклюже болтались за ее спиной.

Бару тотчас почувствовала, что они оценивают ее: того самого саванта, о котором их предупреждали, девчонку–островитянку, стройную, ладно скроенную, со смуглым лицом и темными глазами (внимательными, сказала бы мать Пиньон), ловкую и гибкую.

Однако Амината жаловалась на то, что Бару чересчур нетерпелива.

— Дамы и господа, — изрекла Бару, не давая никому возможности представить ее, — я — ваш имперский счетовод.

Губернатор Ордвинна выглядел в точности как на портрете в книгах: высок, мускулист, светлокож, с подбородком, выдвинутым вперед, точно нос корабля. Именно таких мужчин здесь уважают.

— Ваше превосходительство Бару Корморан, — вымолвил он, подавая ей руку и улыбаясь из–под ужасной (или роскошной — тут Бару не была уверена) шапки с оскаленной волчьей пастью. — Рад знакомству. А энергии вам не занимать.

— Ваше превосходительство губернатор Каттлсон, я польщена.

Почтительное обращение являлось единым для всех государственных служащих Имперской Республики — в духе революционного братства. Выдержав его рукопожатие, Бару весьма непринужденно улыбнулась. Она справится.

— О, наконец–то! — воскликнула женщина, стоявшая между Каттлсоном и колонной имперских солдат в серо–голубых мундирах. — Позвольте…

И правоблюститель Зате Ява поднесла руку Бару к губам и деликатно поцеловала ее. Серебристые волосы ниспадали на дорогое платье с кринолином. Она была уроженкой Ордвинна, в жилах ее смешалась кровь стахечи и ту майя. Именно она двадцать лет назад проделала колоссальную работу, которая многих вводила в трепет. Будучи наемным убийцей из простонародья и прислуживая старому князю Лахтинскому, она внедрилась в сопротивление и организовала капитуляцию Ордвинна перед лицом Империи. Ее наградили постом правоблюстителя. А ее брат, Зате Олаке, получил княжество Лахту, но кто правил от его имени — можно было только гадать. Маскарад закрепился в Лахте столь прочно, что даже местные уроженцы называли ее не иначе, как Пактимонтом.

— Вы же не здешняя, а таким манером в наших краях приветствуют дам, — пояснила Зате Ява, выпрямляясь и улыбаясь Бару. — О молодость, о юность! Взобраться на причал в штанах!.. Помню, я и сама была такою…

— Ваше превосходительство правоблюститель Зате, я польщена, — ответила Бару, мысленно занося женщину в список врагов.

Приветствие Зате было начато с «иностранки», далее последовало «женщина», затем — «молодая» и, наконец, напоминание о свершениях самой Зате. Да, тонко и изящно… Возможно — ничтожный выпад ничтожного разума, но нет. Скорее, проверка бдительности.

Выдержав ее взгляд, Бару внезапно почувствовала озарение, подобное острому уколу.

«В Ордвинне есть обычай, постоянный и нерушимый»…

Глядя в холодные, синие, как у большеклювой вороны, глаза Зате, Бару поняла, что оказалась права. «Иллюзорный» кризис был реальностью. Она–то считала, что Зате Ява слаба и бессильна против назревающего восстания. Но есть ведь и другие варианты, верно? Вероятно, Зате — крепкий орешек…

— Она очень юна, но весьма компетентна! — раздался знакомый мужской голос.