Барышня ищет работу

Чего? Какой, к чёрту, жёлтый билет?

— Вы что, в публичном доме работаете? — прямо спросила я.

— Ну что ты так сразу? — усмехнулась уже совсем невидимая в темноте Афродита. — Дом приличный, чистый. К нам даже доктор ходит, и болезней неприличных у нас нет. А если что серьёзное, вот как сейчас — то в больничку берут, то есть сюда. Не так и плохо.

— И что, у тебя других вариантов совсем не было? — не верила я.

— Чего? Каких таких вариантов? У меня отец помер на стройке железной дороги, мать нас тянула одна, а кроме меня там семеро ещё, я старшая. Больно сытно-то у нас дома было, можно подумать! А вон у неё отца и вовсе в помине не было, а мать мужиков водила, и её тоже под них подкладывала, чтоб больше денег оставляли! А мужики-то были всё непростые, кто фартовый, кто из нелегальных золотодобытчиков, кто с каторги бежал, зачем такое счастье? У мамаши Вехотки всё чисто, строго и законно, и вот сейчас нам от мужиков досталось, но тех мужиков за членовредительство тоже привлекут, и либо денег с них слупят на штраф, и нам на возмещение, либо ещё как накажут. Остальным будет урок, что нечего нарываться. А так даже денежку понемногу удаётся откладывать, и своим тоже подбрасывать случается, чтоб совсем-то не загнулись.

Господи, за что мне это всё, думала я. Нет, они просто не видят других возможностей, а возможности должны быть. Не могут не быть.

— И что, не бывает другой работы с проживанием? Я умею готовить, дом убирать, с детьми сидеть.

— И кто тебя возьмёт без рекомендаций? — скептически усмехнулась Афродита. — Я, может, тоже иногда хочу в тепло, сытость, и чтоб когда в церковь идёшь в воскресенье, на тебя пальцем не показывали. Но кто такой добренький, что пустит меня в дом?

— Да она не поняла просто, — усмехнулась Стелла. — Она ж какая-то нездешняя, вот те крест. Здешние-то все знают.

— Да что знают-то, скажите уже, — я чуть было не добавила «русским языком».

Здесь, наверное, язык называется как-то иначе.

— Да семь дней у тебя, поняла? А кто за семь дней не пристроился — на Афанасьевский завод. Там ты будешь делать всё то же самое, что у мамаши Вехотки, только бесплатно и ночью. А днём работать на заводе, а платить тебе будут гроши, потому что вычтут из жалованья еду и проживание. А жить там в бараке на много человек, и кормят так, что быстро ноги протянешь, это тебе не здешняя больничка и не добренький Василь Васильич.

— Каких семь дней? Какой завод?

— Железоделательный, — Стелла, или как там её зовут, сказала как сплюнула. — Лучше уж тут сдохнуть, чем туда. Здесь, чай, побольше проживу.

— В городе, что ли? На том берегу?

— Куда там, в городе. В тайгу поедешь, на север.

— Я ж не умею ничего, чтоб на заводе работать.

В моей прежней жизни на завод было ещё не вдруг устроиться. Авиационный, к примеру — нужно специальное образование или протекция, а лучше — и то, и другое.

— Ничего, там хватает работы, где не нужно ничего уметь. Научат, — ухмыльнулась невидимая Афродита.

— И зачем им те, кто ничего не умеет?

— Потому что рабочие всегда нужны. И рабочих нужно кормить-поить, и постели инженерам греть тоже кому-то нужно, да и работы такой, что рекомендации не нужны, там тоже, говорят, хватает.

И почему я не инженер? — подумалось мне. Я чёртов гуманитарий. Ладно, не может быть всё так плохо, как они говорят, не может — твердила я себе.

Дверь открылась, от яркого света я зажмурилась.

— Что, болезные, лечиться будем? — спросил доктор Зимин.

11. Детали здешнего бытия

11. Детали здешнего бытия

Откуда свет? У них же здесь только керосинки?

Я решилась открыть глаза… и обомлела. Потому что под потолком висели… пять светящихся шаров. Ярких, как диодные лампы. Или даже ярче диодных ламп. В их свете можно было хорошо разглядеть всё-всё — и кровати, и вошедшего доктора, и двух девиц.

Я наконец-то их увидела. Обе явно моложе меня, лохматенькие, одна в светлой блузке и длинной тёмной юбке, и платок пуховый серенький на плечах. Вторая в юбке и кофте какой-то из одной ткани, я не знаю, как назвать этот предмет, когда и не блузка, и не пиджак, а такой комплект, в клеточку, только вылинявший и закатанный. У обеих какие-то башмаки — кожаные, со шнурками.

Только вот у той, что в белой блузке, на лице здоровенный синяк, глаз заплыл, и на виске ссадина. А вторая, та, что в клеточку, с перевязанной левой ладонью. Тьфу ты, и тоже с синяком под глазом, просто так сидит, что от меня не очень видно. Хороша же у них жизнь, куда деваться! Прямо обе — ходячая реклама той самой хорошей жизни.

Тем временем доктор Зимин велел обеим сесть и не мельтешить.

— Крюкова, показывай, что там у тебя.

Крюковой оказалась девица в белой блузке.

— Да вот, Василь Васильич, смотрите. Стёпка совсем берега потерял. Ему, конечно, рога-то пообломали, но и он успел покуражиться.

Дальше я слушала и мотала на ус. Оказывается, в трактире неподалёку от того места, где живут мои соседки по палате, и куда они сегодня наведались поесть, случилась драка — между почтенными местными жителями, приезжими, работающими в депо на станции, и парой залётных солдат удачи, из тех, кто как перекати-поле, сегодня здесь, а завтра уже далеко. И девчонки тоже каким-то образом туда замешались и пострадали, одна и вторая, а у второй ещё и ожог на ладони, за утюг третьего дня неудачно схватилась. Более того, в драке кого-то убили, даже двоих, и их тоже принесли сюда, потому что при больнице есть морг. И непременно будет следствие, ведь оба убитых — как раз работники депо, там начальство это дело так не оставит.

Также я сопоставила внешний вид с голосами во тьме, и определила, что Крюкову зовут Анной, она же Афродита. Вторую девицу доктор называл Стешей, по фамилии — Митиной, а по рабочему псевдониму она, значит, Стелла. И лет ей, как оказалось, восемнадцать, а я думала — побольше. Афродита выглядела ещё старше, но сказала для записи в бумагу, что ей двадцать. Да, жизнь их обеих, очевидно, не балует.

Так, если у меня будет хоть малейшая возможность не ходить работать к мамаше Вехотке — я туда не пойду. Пожалуйста-пожалуйста. Я готова работать, даже выполнять какие-то действия, которых не хочет выполнять более никто. Спрошу у доктора завтра на обходе — вдруг им тут нужен человек убираться, ухаживать за больными или варить еду? Я могу. У нас вечно санитарок в больницах не хватает, здесь, наверное, тоже.

И ещё я наблюдала за тем, как работает доктор Зимин. И это совсем не походило на все известные мне представления о медицине.

Уже знакомый мне белый свет — да, он в самом деле исходил из его ладоней. Доктор делал какой-то жест, шевелил пальцами — и свет касался повреждённого участка кожи. И верите ли, сначала исчезли синяк и ссадина у Афродиты, а потом и у Стеллы, и Стелла ещё размотала свою не слишком чистую тряпицу с ладони, показав очень неприятный волдырь.

— Почему не пришла сразу, Стешка? — спрашивал доктор Зимин, пока водил своей ладонью над её ожогом. — Теперь одним разом не обойдёмся, а можно было бы сразу убрать, вот, как ваши сегодняшние боевые отметины.

— Да некогда было, — вздохнула та. — Мамаша Вехотка сказала, что так заживёт.

— Скорее всего, заживёт. Только долго ж будет заживать. С лечением-то не одного дня дело, — ворчал доктор.

— А вы скажете, что нам можно тут остаться? — спросила Афродита.

— До завтра — несомненно. Дальше поглядим.

И тут дверь снова открылась, и к нам хозяйской походкой вошёл ещё один мужчина. Выглядел он… так себе выглядел. Небольшой, но жилистый, наверное, сильный, так мне показалось. Пиджак коричневый мятый, на шее тряпка какая-то вместо галстука или шарфа, или что это тут у них. Из-под шарфа виднеется несвежий воротник рубашки. И даже шляпу не снял. Осмотрел нас, задержался на мне. Лицо в морщинах, но ни одного седого волоса. И глаза — чёрные, смотрят цепко, мне прямо спрятаться захотелось от взгляда. Но я не знала за собой ничего, за что на меня можно было бы так смотреть, поэтому выдохнула и спокойно взглянула в ответ — ну, попробовала.