Барышня ищет разгадки
Шрифт:
А мне было очень интересно — где сам объект доноса и что скажет. На вызов он ответил очень не сразу и сообщил, что находился в Александровском, откуда утром пришёл вызов, и пока не может сказать, когда вернётся. Но — непременно сообщит. А ревизорам желает всего наилучшего.
Значит — вдох, выдох, работаем. Но уже завтра, а сейчас отправляемся домой.
Дома меня поджидала за столом тёплая компания — кроме хозяек, с большой чашкой важно восседал Варфоломей Аверьяныч, и рядом с ним Алексей.
— Вот кто нам сейчас всё расскажет, — оживился Варфоломей.
— О чём вы желаете послушать? — спросила я, пока мыла руки.
—
— Почему сбежал? — не поняла я. — Сам по себе, думаете, не отправился бы?
— Да он собирался с утра что-то на тракте обследовать, а тут вот. И сказал, что очень кстати, и все враги и супостаты пускай сами едут за ним, если захотят побеседовать. Вот мы и думаем — откуда враги и супостаты? Не было ж?
— Не было, а теперь завелись. Видела я их сегодня, трое, аж из Петербурга по наши души, — ну и рассказала, что у нас было.
— Да чтоб их перевернуло да подбросило, — сказала Надежда в сердцах.
— Может, ещё и перевернёт, — вздохнула я.
Мало ли, что у нас тут может встретиться, правда ведь?
12. Нашу работу внимательно изучают
12. Нашу работу внимательно изучают
Наутро меня разбудил вызов, и от кого, вы думаете? От драгоценного моего начальства.
— Лёля, — ещё и улыбается, вот ведь.
— Где ты есть и как скоро появишься?
— Пока в Александровском, здесь случилось любопытное. И заодно нашёл кое-какие концы, которые могут привести меня к ещё более любопытному.
И смотрит так, будто ему и вовсе нет дела до того, что тут у нас происходит!
— Какое ещё любопытное, Миша, у нас тут чёрт знает что, а у тебя любопытное!
Он мгновенно сделался серьёзным и вздохнул.
— Лёля, сокровище моё, — нет, снова улыбается. — Понимаешь, если эти люди, которые прибыли из столицы, явились с предубеждением — то разве ж я смогу их переубедить? А если они честны и достойны — то сами всё увидят. Написать тот донос мог только человек, которого как-то обидели, или не дали нажиться, или не дали безнаказанно совершить что-то непотребное… и понимаешь, за годы в Сибирске я не раз обидел тех, кто желал скрыть свои тёмные дела. Такие есть, поверь, и что же, мне теперь нужно бегать за нашими ревизорами и доказывать, что всё это клевета и пустая злоба? Если не глупы, сами поймут. Если наоборот — то ничего мы им не докажем. Или если настолько предубеждены, что не готовы слушать свидетельства разумных и честных людей. Поэтому — я просто делаю то, что должен, и то, чего не сделает никто, кроме меня.
Да-да, делай, что должно, и будь, что будет. Слышала я такое. Только что ж меня так скребёт-то?
— Как помочь тебе? — вырвалось у меня всё равно что самом собой.
— А вот об этом я и хотел попросить, не поверишь, — снова улыбается. — Я застрял на день или два, а меня ждут в Медведниковской больнице и у Зимина в Иннокентьевском. Заглянешь?
— Конечно, — тут же кивнула я. — Сегодня же.
У нас с Иваном Дмитриевичем никакой очереди нет, так что — я могу зайти с утра, предупредить, куда делась, и обойти всех остальных. В идеале управлюсь до обеда, а потом вернусь.
— Вот и славно, — он не сводит с меня глаз.
— А ты на связи?
— А я на связи, — подтверждает.
— А что твой отец? Он ничего не говорил?
— А у
него, подозреваю, своя война — в Петербурге. Потому что я сам по себе вряд ли кому-то мешаю, моя должность — не предел мечтаний, сама понимаешь. А вот подвинуть его — это уже вполне себе цель. Но он силён, министр — не дурак, и его товарищ много лет, я думаю, там они справятся без нас. А мы будем справляться здесь.— Хорошо, — я не спорю.
— Люблю тебя, Лёля. Увидимся.
— И я люблю тебя, Миша. Увидимся.
Хоть разговор и был не из самых весёлых, я всё равно сидела на постели и глупо улыбалась в пространство. Потому что… потому что.
За завтраком Надежда спросила:
— И что же, Михаил Севостьяныч не воротился пока?
— Так вот нет, застрял в Александровском, сказал — дело там неотложное.
— Значит, Алексей Митрофаныч к нам припожалует, — кивает удовлетворённо. — Он вчерась обещался прийти и помочь Федоту дров наколоть. Сказался, поутру у себя там что-то спроворит и придёт. Говорил — магической-то силой дрова колоть сподручнее, чем одним только топором.
Я бы и сама посмотрела на то, как магической силой дрова колют, но мне уже выдали на сегодня программу действий. Поэтому я распрощалась и скользнула тенями на службу.
Никаких незваных гостей пока не было, и Брагин с Василием степенно пили чай.
— Доброго утречка, — поклонилась. — Говорите честно — переживёте, если я приду после обеда? Михаил Севостьянович попросил вместо него заглянуть в Медведниковскую к Резникову и железнодорожную к Зимину.
— Конечно, — кивнул Иван Дмитриевич. — А он сам-то что?
— Что-то раскапывает в Александровском, — пожала я плечами. — Утром вот связался и попросил. Сказал — может завтра вернётся, а может — ещё и нет.
— Ну, пускай у него всё там сложится, что ли, — вздохнул Брагин. — Потому что ну уберут его, пришлют кого нового — и сколько же времени этот новый будет входить в наши дела, да не только ж здесь, а и вовсе по всей губернии?
— Того нового ещё найти нужно, чтобы согласился здесь служить, — а я видела, какие эмоции вызывает у обычного человека назначение в Восточно-Сибирскую губернию.
— Так и я о том же, — закивал Брагин. — Поэтому — пускай у него всё получится. А ревизоры, если не идиоты, сами всё поймут. А если идиоты — так можно же и ещё один донос написать, так ведь? Только теперь уже на них.
— И будет у нас война доносов, — усмехнулась я. — Ладно, увидим, что там и как. Не теряйте, ещё появлюсь.
Я начала с Медведниковской больницы, там пришлось задержаться почти до обеда — потому что четыре жертвы массовой драки накануне. С чего началось, уже никто и не вспомнит, однако молотили друг друга палками, швырялись камнями, и даже городового побили, хоть он и стрелял из нагана в воздух, чтобы напугать и разогнать. Но — никакого криминала, одна дурость, а дурость неистребима, увы.
Когда я добралась до милейшего Василия Васильевича, у меня уже ноги тряслись. Правда, у него оказалось, что никаких драк, просто вчера поздно уже доставили умершего пассажира — обнаружили во время остановки поезда, ехал один, с соседями не общался, никто о нём толком ничего не мог сказать. Выяснить детали предстояло мне.
Правда, Зимин увидел, что мне уже хорошо, и с ходу предложил обед, и я не отказалась. Ему вот только что дражайшая Матрёна Савельевна принесла домашних щей, и картошки с грибами, и мы это замечательно разделили.