Барышня-попаданка. Книга 2

У него что, бритвы нет? Зачем ему эти дурацкие усы? Да уж, понимаю я эту Дарью Алексеевну. От жизни с малознакомым усачом я бы тоже сбежала!

Одной только помощью с умыванием не обходится, кажется Маринка принимает меня за полностью недееспособную гражданку. Отложив медальон, она собственноручно наряжает меня в длинное белое платье с рукавами-фонариками, очень похожее на наряд, в котором я спала, творит какую-то фигню с моими волосами, и только после этого ведёт на первый этаж, откуда уже доносится потрясающий аромат кофе и запах чего-то съестного.

При свете дня я ещё отчётливее вижу, насколько тут всё старинное – скрипучая деревянная лестница, висящие вдоль неё портреты граждан и гражданочек в париках, закреплённые в некоторых частях стен закоптелые подсвечники с расплывшимися остатками воска вместо свечей. Будто в музей попала!

Маринка проводит меня в гостиную или столовую, где Марья Ильинична и Алексей Петрович (как ни странно, без любимых в этом доме длинных белых ночнушек) уже сидят за покрытым светлой скатертью большим столом. Возле стола навытяжку стоит знакомый мне Васька, одетый весьма экстравагантно – в длинный красный пиджак, белые чулочки и красные бриджи. Наверное, всё самое яркое досталось Ваське, потому что наряды Марьи Ильиничны и Алексея Петровича в глаза так сильно не бросаются.

– Доброе утро, – я неловко приседаю, изображая нечто похоже на то, что делали актрисы в фильмах, снятых по классике. – Простите мне мою неловкость, я ещё не совсем здорова.

Если я капитально напортачила с «приседанием», лучше сразу подготовить пути отхода.

– Доброе утро, дитя моё, – Марья Ильинична с дружелюбной улыбкой привстаёт со своего места, и доброжелательно мне кивает. – Как вам спалось?

Облегчённо вздыхаю, значит с «приседанием» всё в порядке.

– Спасибо, всё прекрасно, – усаживаю свою пятую точку на старинный деревянный стул с мягкой обивкой, который оперативно выдвигает для меня Маринка, и присоединяюсь к завтраку. М-м, а еда тут судя по всему ничего так, и кофеёк такой ароматный …

– Как ваша память? – интересуется Алексей Петрович, едва я только успеваю отпить из изящной фарфоровой чашечки. Эх, судя по всему вместо завтрака придётся трындеть о моём мнимом беспамятстве.

– Всё так же, – печально вздыхаю я, уминая булочку с корицей. – Только имя своё и помню, больше ничего. Даже французский язык из головы выветрился, так сильно вчера головой ударилась. Ещё ваши крестьяне меня так сильно напугали…

– Не волнуйтесь, эти охальники обязательно будут наказаны, – сурово утешает меня Алексей Петрович. Надеюсь, он не хочет их выпороть или ещё что-то в этом роде? Припоминаю, вчера Марья Ильинична говорила что-то о порке. Надо как-то оправдать этих придурков, не хочу, чтобы из-за меня им досталось!

– Что вы, я очень благодарна вашим людям, за то, что они меня нашли, не нужно их наказывать! Если я была одна в лесу, то наверняка попала в какую-то беду. Может, меня ограбили по дороге? Есть тут по близости дорога?

– Да, на Москву, – кивает Марья Ильинична. – Нужно будет поспрашивать у соседей, не было ли какого происшествия в последние дни, может, удастся выйти на след ваших родных. Не могли же вы в столь юном возрасте путешествовать в одиночку!

– Спасибо за помощь, – благодарно вздыхаю я, и делаю испуганные глаза. – Если бы не вы и не ваши крестьяне, страшно представить, что бы могло со мной случиться!

– Что вы, дитя моё, не нужно благодарности, помогать ближним – долг каждого христианина. Мы с супругом не можем оставить вас в таком плачевном состоянии, – слышу в голосе Марьи Ильиничны коварные нотки, и навостряю ушки. У неё есть ко мне какое-то интересное предложение? Если всё именно так, как описала мне Маринка, и живущие в девятнадцатом веке действительно так сильно зависят от общественного мнения, это может сыграть мне на руку.

– Предлагаем на время занять место нашей дочери, – Марья Ильинична завершает фразу именно так, как я и предполагала. – Вы на неё похожи, да и возраст тот же, восемнадцатый год шёл нашей Дашеньке… То, что мы с вами встретились, несомненно, знак Божий. Господь внял нашим молитвам, и послал нам вас, дабы мы могли доказать, что несмотря на все испытания сохранили в своём сердце любовь!

– Благодарю вас! Если бы не вы, мне совсем некуда было бы идти, – отодвигаю от себя пустую чашечку из-под кофе и восторженно прижимаю руки к груди. То, что мне двадцать, а не семнадцать, предпочитаю разумно умолчать.

– Хорошо, что учитель танцев и француженка ещё не успели покинуть наше имение, – Марья Ильинична сразу берёт быка за рога. – Маринка, сбегай к ним, скажи, чтобы вещи не паковали, у них в ближайшие дни будет много работы. Пусть спустятся в гостиную и вспомнят с Дарьей азы, чтобы брат князя ничего не заподозрил. А дальше посмотрим, найдутся ли родные Дарьи, и решим, что делать дальше.

После завтрака Пётр Алексеевич уходит, Марья Ильинична дожидается, пока Маринка и Васька убирают со стола, и устраивает «смотрины» моих скудных умений. Грассирующая француженка мадемуазель Дюбуа и старенький учитель танцев Павел Аркадьевич приходят в ужас от моих «талантов».

– Ни единой гаммы порядочно сыграть не можете, ни одного предложения по-французски повторить без ошибок не в состоянии! – всплёскивает руками по уши напудренная гувернантка, когда я с чувством выполненного долга встаю из-за пианино. – И с пением совсем беда! Ни единого романса не знает!

– Ни единого «па» чисто не выходит! – хватается за голову учитель танцев, после того, как мы с ним проделываем по паркету гостиной несколько вальсовых троек. Это ему ещё повезло, что мы с вальса начали, вальс я хотя бы три года назад на выпускном танцевала. А вот если бы дедуля попытался вытащить из меня неведомые мне менуэт или полонез, без оттоптанных ног явно бы не обошлось.

– Всё в порядке, до приезда князя ещё не меньше суток, – изучающая меня сквозь очки с одной дужкой Марья Ильинична не теряет присутствия духа. – Мадемуазель Дюбуа, ваша задача – вспомнить с Дарьей с десяток самых распространённых фраз и уделить внимание манерам, Павел Аркадьевич, поработайте с Дарьей над осанкой, этого пока, пожалуй, хватит. Дарья, сегодня вы весь день посвятите занятиям, надеюсь на ваше усердие.

– Буду стараться, – киваю я, с ужасом представляя, какой приятный денёк меня ждёт. Манеры, французский – я вам что, гуманитарий какой-то? Я бы лучше физикой или математикой занялась! Жаль, что выбора мне не предоставили.

Когда вечером Маринка переодевает меня в ночнушку, и я без задних ног заваливаюсь в кроватку под балдахином, ко мне заглядывает Марья Ильинична.

– Мадемуазель Дюбуа и Павел Аркадьевич довольны вашим усердием, всё намного лучше, чем было с утра, – дамочка усаживается на край моей кровати. – Как ваше здоровье? Может, всё же стоит перестраховаться? Доктор Бельский отличный врач, использует только лучшие современные методы – мышьяк, ртуть, кровопускания, медицинских пиявок…

– Нет, нет, что вы, мерси, я совершенно здорова, – уверяю я неадекватную дамочку, явно желающую моей скорейшей смерти. Не хочу я окочуриться в этом дурацком безграмотном веке от какого-нибудь яда или потери крови, я хочу вернуться домой и жить долго и счастливо! Поэтому забываю о головной боли, головокружении, шуме в ушах и прочих симптомах сотрясения мозга, усугубившихся после экзекуций по работе над осанкой и изучением французского, и бодренько выдаю:

– Память моя по-прежнему слаба, но благодаря вашей заботе и сегодняшним занятиям чувствую я себя прекрасно! Единственное что мне сейчас нужно – это здоровый сон.