Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
Шрифт:
«Ну все, – с упавшим сердцем думал Ахмет. – Отбегались, герои».
Зал для встречающих, куда их вывели, был как из другого мира. Подкосились ноги, слезы побежали по землистым лицам. Оркестр, грянувший туш, цветы! Масса встречающих, прибывших в аэропорт отнюдь не по разнарядке! Радостные крики, атака толпы.
И вот уже ревущего Филиппа тискала и целовала бледная женщина, сохранившая к пятидесяти годам стройность фигуры. Обнимал Серегу Крюкова хромоногий мужчина в потертом пиджаке. Оба от волнения не могли ничего сказать. На Вовку Федорчука обрушились сразу трое – отец, мать, а также симпатичная толстушка, у которой от волнения дрожало лицо, а слезы лились, как из брандспойта. Худенькая женщина тряслась в объятиях Ахмета, недоверчиво его ощупывала, шептала, путая русские и белорусские слова,
Стихийный митинг здесь же в аэропорту, масса людей, генералы, члены правительства. Мировая слава уже утомляла. Нужно было делать мужественные лица, что-то говорить. Но вроде получалось. «Мы верили, что партия не оставит нас в беде, мы знали, что рано или поздно наступит этот день». Уже в военной форме их доставили в Кремль, где заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР вручил им ордена Красной Звезды. Позднее выяснилось, что представляли парней к Героям Советского Союза, но в последний момент передумали, решили, что как-то нескромно будет, и положили документы под сукно. Нескончаемые митинги, чествования, торжественные приемы. Встреча у министра обороны Родиона Малиновского. Тот смерил компанию ироничным взглядом и раздал спасенным добротные штурманские часы, чтобы больше не блуждали. Ахмету Затулину в тот же день присвоили внеочередное звание старшего сержанта.
– Может, и улицу вашим именем назовут, – усмехнулся министр.
Впоследствии назвали – в славном городе Сызрани. Сыпались как из рога изобилия правительственные поздравления. Пришла телеграмма от Эрнеста Хемингуэя, от массы других «прогрессивных мировых деятелей». Москву трясло и лихорадило, толпы людей высыпали на улицы, когда по ним провозили знаменитую четверку. От фанфар и пышных слов уже звенело в ушах, парни устали улыбаться и выдумывать приличествующие слова. Мировая слава оказалась тяжким испытанием. И лишь по завершении одного из приемов, когда уставшая компания вышла в кулуары покурить, к ним примкнул чиновник, пожелавший остаться неизвестным.
Он сказал им правду-матку, насмешливо глядя в глаза:
– Это не для трибуны, парни. Вы серьезно думаете, что герои оттого, что продержались без еды на барже? Да ничего подобного. Вы герои потому, что вернулись. Хотя, может, и дураки. Кто вас знает.
Он пожал плечами, затоптал окурок и ушел, а солдаты мрачно смотрели ему вслед.
– Глупость, – фыркнул Серега. – Как же мы могли не вернуться? Придурок какой-то.
Мир восхищался мужеством этих людей. Миру требовались герои – он их получил, и не важно, что эти парни были родом из-за железного занавеса. В СССР четверку «голодающих» также превозносили до небес. Они стали живой легендой шестидесятых годов. О них писали статьи, делали телевизионные и радиопередачи, сняли полнометражный фильм. О них писали песни в новомодном стиле рок-н-ролл, под которые бесилась молодежь на танцплощадках. Малолетние граждане Страны Советов мечтали убежать из дома и до отвала наесться кирзовых сапог. Некоторые предпринимали такие попытки, но ничем хорошим они не кончались. Сила воли, стойкость духа, дружба и взаимовыручка – только в нашей стране вырастают подобные люди!
Спасенные же солдаты никогда не считали себя героями и, честно говоря, не понимали, почему вокруг их дрейфа на барже развернут такой бешеный ажиотаж. Они не пали жертвами звездной болезни и всю дальнейшую жизнь были образцами скромности. Их доставили обратно в часть. В итоге так и вышло: кругосветное путешествие. Но служба в армии не затянулась, через несколько месяцев парней комиссовали. Последствия вынужденного голодания ощущались еще долго.
Вовка Федорчук вернулся работать на шахту, через год родил первенца. Серега Крюков передумал посвящать свою жизнь локомотивному депо, поступил в речное училище. Филипп Полонский, вернувшись в родную Сибирь, отказался от учебы в электротехническом институте, забрал документы и перевелся в институт водного транспорта, куда его приняли без всяких экзаменов. Ахмет Затулин работал водителем в родном городке, потом уехал в Набережные Челны, устроился сборщиком на Камский автомобильный завод.
Слава об этих людях гудела по
стране ровно год. А потом помчался в космос Гагарин, и в СССР появились другие кумиры. Про команду Затулина не забыли, она была по-прежнему на слуху, но их фамилии уже не трепали на всех углах, страсти угомонились.«Ну и слава богу», – решили парни.
Они по-прежнему переписывались, были в курсе последних новостей, но видеться стали реже. Работа, семьи, и расстояния такие, что не наездишься.
Свалился монстр на глиняных ногах, союз нерушимый. Затрещали республики, поплыли в разные стороны, как обломки от льдины. Герои старели, но каждый жил, не жаловался. В годы дикого капитализма никто из них не стал коммерсантом, не руководил банком, не заведовал транснациональной корпорацией. Но каждый считал, что прожил достойную жизнь.
В девяносто третьем году отменили режим секретности в Китовой бухте. База Тихоокеанского флота в связи с недавним землетрясением переехала севернее. В ходе «тщательно проведенной организационной работы» Ахмету удалось собрать своих армейских товарищей. Регулярным рейсом до Сахалина, самолетиком местной авиалинии – до Курильска, далее автобусом. Они стояли на скале недалеко от Китовой бухты, напротив того места, куда пытались выброситься вместе с баржей. Дул осенний ветерок, море изрядно штормило. Товарищи постарели, каждому перевалило за пятьдесят. Все седые, Филипп и Федорчук практически облысели. Серега прихрамывал – соли в суставах.
– Да ладно, – отмахнулся Филипп. – Зрение обманывает. Мы – как вино, с годами только лучше становимся.
Они бродили по побережью, навестили поселок, в котором за тридцать лет ничего не изменилось, и даже девушка с необычным именем Гульгена по-прежнему здесь жила. Она узнала Ахмета, столкнувшись с ним у магазина. Вздрогнула, побледнела. При ней был муж, хромающий на обе ноги и благоухающий перегаром. Полночи друзья сидели в местном баре, переночевали в бывшей школе, переделанной в гостиницу, а утром полетели каждый к себе. Федорчук на Украину, остальные – в Россию. Перед отъездом поклялись обязательно встречаться на этом месте раз в два года. Каждый год – слишком накладно.
В девяносто пятом они опять собрались на берегу океана у поселка Пионерское. Серега продолжал прихрамывать, но это не мешало ему забросить в море спиннинг и вытащить здоровую рыбину, которую тем же вечером приготовили и съели в защищенной от шторма бухте.
А в девяносто седьмом году их было здесь уже пятеро! Вместе с Филиппом прибыла сравнительно молодая женщина, смешливая, с подвижным умным лицом.
– Не жена, – объяснил он, широко улыбаясь. – Дочь. Та самая, из Америки. Натали. Наташа, стало быть, по-русски. В штате Оклахома живет, нашла меня. – И добавил, помрачнев: – Клариссы нет уже полгода. Рак. Болезнь развилась моментально, врачи не успели принять меры. Так и не вышла замуж, одна воспитывала дочь. Ушла из ВМФ, хорошо проявила себя в телекоммуникационной компании и умерла на пике своей карьеры. У дочки небольшая фирма, занимается разработкой программ, дела идут неплохо, в деньгах не нуждается, скоро замуж. Давно пора, тридцать шесть, как-никак.
Разведчицей, как пророчил Серега, Натали не стала. Мама перед смертью рассказала, кто на самом деле ее отец. Отнюдь не храбрый летчик, разбившийся на Аляске, как гласила лживая семейная легенда. Их поставили рядом и поразились – одно лицо! Два дня в компании веселой американки, бегло говорящей по-русски, пролетели незаметно.
В девяносто девятом приехали только трое. У Филиппа за полгода до этого случился сердечный приступ, скончался скоропостижно, до приезда «Скорой». Трое мужчин стояли на промозглом ветру, глядя на беснующийся океан, пили водку без закуски из одного стакана – за того, кто никогда уже не вернется.
В две тысячи первом не приехал Федорчук. Авария в шахте, взрыв метана – мастера горнорудных работ подняли на поверхность уже мертвым. Мог на пенсию выйти несколько раз, но работал до последнего – трое детей, семеро внуков, всех кормить надо, дом достраивать, у жены «мотор» барахлит, а операция дорогая. Двое мужчин стояли на заунывном ветру, теребившем седые волосы. Они с трудом сдерживали слезы. Серега еле ходил, опирался на палочку. К берегу вышел, а обратно уже никак. Пришлось ловить попутку, чтобы добраться до Пионерского.