Башня Эль-Баб

Подростки слушали горестный рассказ зверя, прижавшись друг к другу и пожирая глазами Грумсона. Несколько свечей, освещавшие эту группу, создавали таинственную атмосферу, так соответствующую признаниям демона.

— У нас был сын, которому я не уставал повторять: «Будь экономным, мой мальчик, экономь на всем! Монета в твоем кошельке — совсем не та, что в кошельке соседа! Монетка к монетке, и ты станешь богатым! Самым богатым! Человека с состоянием все уважают! Деньги — вот настоящая власть, мой мальчик!»

Неудивительно было услышать подобные наставления из уст Грумсона. В какой-то момент Амос даже испытал к нему жалость. Ведь деньги были практическим способом обмена товаров и услуг, но сами по себе они ничего не стоили, хотя Грумсон считал иначе.

— Когда ему исполнилось всего четырнадцать лет, — продолжал Грумсон, — мы с женой выставили сына за дверь. Нам казалось, что он слишком много ест, и нам не нравилось, что он все время ошивается возле наших денег. Ведь он мог украсть их у нас! Кто знает? Мы должны были принять меры безопасности, тем более, что недалеко от нас открылась еще одна гостиница, с которой мы должны были теперь соперничать. Я отобрал у сына все его сбережения и вытолкал за дверь, сказав на прощание, что он не должен возвращаться домой, пока его карманы не будут набиты монетами, а на поясе у него не будут висеть полные кошельки.

— Как жестоко! — воскликнула Медуза, потрясенная злобой, которую иногда проявляют представители людского племени.

— Ты думаешь, я стал демоном, раздавая сладости нищим детишкам, маленькая бестолочь? — злобно ответил зверь, в ярости от того, что является пленником четверых ребят.

— Успокойтесь, будьте вежливы и продолжайте ваш рассказ, — оборвала его Лолья.

— Извините, мадемуазель горгона! — желчно промолвил Грумсон и продолжил свое повествование. — Годы шли, и в наш постоялый двор наведывалось все меньше и меньше путешественников. Несколько неурожайных лет подряд полностью истощили наше хозяйство. А новая гостиница нас и вовсе разорила. Мы потеряли своих завсегдатаев, и больше уже никто не приходил к нам. А потом…

Демон сделал паузу. На мгновение ребятам показалось, что его звериные глазки стали печальны. Друзья почувствовали, как душа Грумсона разрывалась от угрызений совести и стыда.

— А потом… — сказал он, прочистив горло, — потом, одной черной беззвездной и безлунной ночью, в нашу дверь кто-то постучал. Я к тому времени сильно постарел и шел открывать дверь, еле волоча ноги. Передо мной стоял красивый мужчина, одетый во все черное, который попросил у меня ночлега. Первый постоялец за целый месяц! Наконец-то в моем опустевшем кошельке опять зазвенят монеты! Я усадил его за стол, а моя жена, несмотря на поздний час, подала ему ужин. Пока он неохотно поедал бобовую похлебку, я заметил, что весь его багаж состоял из старого мешка, набитого булыжниками.

— А эти булыжники, — спросил захваченный историей Беорф, — не иначе, были золотыми, так ведь?

— Да, именно так! — недовольно сказал Грумсон. — Этот странный человек достал из мешка увесистый слиток золота, расплатился за ужин и ночлег и отправился наверх спать. Золото! Настоящее золото! Целый мешок золота! Я никогда в своей жизни не видел столько золота! Мне необходимо было присвоить его себе! Судя по всему, этот человек шел пешком, лошади у него не было. Он был неизвестным путешественником… золотоискателем, который сколотил состояние! Кто угодно мог его обокрасть или убить за такую кучу золота. И я сказал себе, что будет лучше не дать ему уйти… Я его… как это сказать?… я его…

— Вы его убили, чтобы ограбить, — закончил Амос, догадавшись о развязке истории.

— Да, так и было, — еле слышно сказал Грумсон. — Я поднялся в его комнату и перерезал ему горло кухонным ножом. Затем я бросил тело в реку, предварительно привязав к нему груз, чтобы оно не всплыло на поверхность. Два дня спустя, когда золото было спрятано в надежном месте, а все следы моего преступления уничтожены, кучер фиакра, который привозил ко мне иногда постояльцев-горожан, спросил меня, что заставило меня принять моего сына после двадцати лет изгнания. Оказалось, это инкогнито на постоялый двор вернулся мой мальчик. Не догадываясь об этом, я убил собственного сына, чтобы украсть у него золото…

Гнетущая тишина повисла на «Мангусте». Ребята были не в силах проронить ни слова, и тогда скунс закончил свой рассказ:

— Моя безутешная жена бросилась в реку, ставшую могилой нашего сына, и утонула. Я остался навек один — пересчитывать свое богатство. Часть меня так и осталась на постоялом дворе, и бесконечно, и неустанно пересчитывает и пересчитывает деньги! Каждая монета, которую я нахожу, попадает к этому призраку, к моей копии! Каждый грош, попадающий в мои руки, исчезает, чтобы увеличить его богатство, чтобы увеличить мое богатство! Мое богатство! Мне нужны деньги, чтобы питать мой порок! Вот, дорогая госпожа, история демона, который вам служит…

— И все демоны скрывают такие же ужасные истории, как эта? — спросила Лолья.

— Бывают истории и похуже! Груз стыда превращает людей в демонов. Ну ладно! Вы заставили меня говорить… надеюсь, ваше любопытство удовлетворено! — бросил Грумсон, торопясь сменить тему.

— Ну что же! — вздохнула юная негритянка, — я вижу, что вы многое пережили, и тут нечего добавить.

С этими словами она вынула из кармана договор, заключенный с Грумсоном, и протянула его к пламени свечи.

— Нет! Не сжигайте его! — закричал старый скряга, снова приняв человеческий облик. — Если вы освободите меня, я буду вашим должником, а я ненавижу долги! Я ненавижу это! Я не могу это вынести!

— К сожалению, это единственный способ, который я нашла, чтобы избавиться от вас, дорогой Грумсон, — спокойно ответила Лолья. — По вашим законам, демон может быть прощен старым хозяином, когда срок его договора оканчивается, по крайней мере, если он не имеет долгов по отношению к хозяину. Поскольку я освобождаю вас из благородного чувства жалости, вы не можете обратить свои силы против меня. Я дарю вам свободу, как Амос и Беорф подарили свободу вашим сыновьям.

И она подожгла бумагу.

— Нет, нет, пожалуйста, нет! — умолял ее Грумсон. — Мне больше нечего делать в вашем мире, я провалил возложенное на меня поручение, теперь я должен вернуться в бездну и предстать перед моим повелителем… Пожалуйста! Давайте подпишем новый контракт… Я буду служить вам до самой смерти… я буду служить вашим детям и детям ваших детей… навек… вечно! Но я не хочу возвращаться туда! Пожалуйста, скажите же хоть что-нибудь!

Амос, Беорф, Медуза и Лолья стояли, как ледяные глыбы, а Грумсон постепенно таял в свежем вечернем воздухе.

— Прекратите смотреть на меня, как идиоты, сделайте же что-нибудь! — вопил демон, впадая в настоящую панику. — Я вас убью! Будьте уверены, я отомщу за себя!

— Вы не сможете, — безразлично сказала ему Лолья. — Желаю вам обрести мир, а я буду молиться за души вашего сына и вашей жены.

— Грязная черномазая девчонка! — прошипел демон замогильным голосом.

— И не забудьте, Грумсон, — сказала с улыбкой колдунья, — что вы мой должник! Во всяком случае, я об этом не забуду…

— Чтоб ты сдохла, ядовитая змея! Надеюсь, что ты…