Башня Зеленого Ангела. Том 2

– Фьюри. – Камарис кивнул. – Конечно. Я тебя помню. Ты была прелестной девушкой, и у тебя для каждого находилась улыбка. – Он взял ее морщинистую руку и поцеловал, а она смотрела на него, разинув рот, словно к ней спустился сам Господь и предложил место в своей колеснице. – Спасибо тебе, Фьюри. Ты вернула мне кусочек моего прошлого. До того как я покинул это место, мы часто сидели с тобой у огня и разговаривали.

Продолжавшей всхлипывать кухарке помогли выйти из зала.

Серридан и Бриндаллес выглядели ошеломленными. Остальные сторонники барона, в равной степени потрясенные тем, что произошло у них на глазах, не произносили ни звука. Возможно, Джошуа почувствовал, что в этот вечер барон услышал слишком много откровений, поэтому просто сидел и ждал. Камарис, чья подлинность уже не вызывала сомнений, также погрузился в молчание. Его взгляд был устремлен на пламя камина, но Изгримнур не сомневался, что старый рыцарь вспоминал не место, а время.

Тишину нарушил громкий шепот, все головы повернулись, Изгримнур увидел Пасеваллеса, который вошел в зал, мальчик с трудом тащил что-то большое и блестящее. Он остановился в дверном проеме, с сомнением посмотрел на Камариса, потом медленно подошел к дяде.

– Я принес это для сэра Камариса, – сказал мальчик.

Смелые слова противоречили его дрожавшему голосу. Серридан некоторое время на него смотрел, а через мгновение глаза у него широко раскрылись:

– Это же шлем из оружейной твоего отца!

Мальчик торжественно кивнул:

– Я хочу отдать его сэру Камарису.

Серридан беспомощно повернулся к брату. Бриндаллес посмотрел на сына, потом бросил быстрый взгляд на Камариса, который все еще думал о чем-то своем. Наконец Бриндаллес пожал плечами.

– Он тот, за кого себя выдает, и почестям, которых он удостоен, нет числа, – сказал Бриндаллес сыну. – Ты правильно сделал, что сначала спросил. – Его улыбка была почти призрачной. – Полагаю, некоторые вещи следует приводить в порядок и начинать использовать. Давай, мальчик, отдай шлем Камарису.

Изгримнур завороженно наблюдал, как Пасеваллес прошел мимо него, прижимая к груди тяжелый шлем, украшенный изображением морского дракона. Глаза мальчика испуганно уставились в одну точку, словно он входил в пещеру великана. Он молча остановился напротив старого рыцаря, казалось, еще немного, и он упадет, не выдержав веса шлема.

Наконец Камарис поднял голову.

– Что?

– Мои отец и дядя сказали, чтобы я отдал этот шлем вам. – Пасеваллес попытался поднести шлем поближе к Камарису, который, даже сидя, возвышался над мальчиком. – Он очень старый.

На лице Камариса появилась улыбка:

– Как я, верно? – Он протянул большие руки. – Дай мне на него посмотреть, юный сэр. – Камарис подставил золотой шлем к свету. – Шлем Империи, – удивленно сказал он. – Он действительно старый.

– Шлем принадлежал императору Анитуллису, насколько мне известно, – сказал Бриндаллес с другого конца зала. – Он ваш, милорд Камарис, если вы пожелаете его взять.

Старик некоторое время разглядывал шлем, а потом надел. Его глаза скрылись в тени, нащечники спрятали скулы, как клинки.

– Он мне подходит, – сказал Камарис.

Пасеваллес, открыв рот, смотрел на старика и свернувшегося морского червя на верхушке шлема.

– Спасибо, парень. – Камарис снял шлем и поставил на стол рядом с собой. – Как тебя зовут?

– П-Пасеваллес.

– Я буду носить шлем, Пасеваллес. Это честь. Мои собственные доспехи проржавели много лет назад.

Казалось, мальчик перенесся в другое царство, его глаза горели, точно пламя свечи. Глядя на него, Изгримнур почувствовал печаль. После ослепительных мгновений, связанных с рыцарством, разве сможет жизнь подарить восторженному ребенку что-то, кроме разочарований?

Благослови тебя Господь, Пасеваллес, – подумал герцог. – Я надеюсь, твоя жизнь будет счастливой, но что-то мне подсказывает, что это маловероятно.

Наблюдавший за мальчиком и Камарисом Джошуа наконец заговорил:

– Я еще не все вам рассказал, барон Серридан. Кое-что является пугающим, другое вызывает возмущение. Некоторые вещи окажутся более удивительными, чем то, что Камарис жив. Вы готовы подождать до утра? Или все еще хотите запереть нас в темнице?

Серридан нахмурился:

– Достаточно. Не нужно дразнить меня, Джошуа. Расскажите мне то, что я должен знать. И, если потребуется, мы будем бодрствовать до петухов. – Он показал, чтобы ему налили еще вина, и отослал своих потрясенных и озадаченных подданных по домам, оставив за столом только самых близких соратников.

О барон, – подумал Изгримнур, – скоро ты окажешься в одной яме с нами. Я пожелал бы тебе лучшей судьбы.

Герцог Элвритсхолла придвинул свой стул поближе к Джошуа, который начал.

33. Белое дерево, черные плоды

Сначала она подумала, что это башня или гора – ничто, столь высокое, тонкое, унылое и совершенно белое не могло быть живым. Но по мере того, как она к нему подходила, она поняла, что огромное облако, окружавшее центральный ствол, рассеянная молочная бледность – лишь невероятное сплетение ветвей.

Перед ней стояло дерево, огромное и белое, такое высокое, что она не могла разглядеть его верхушку; казалось, она пронзала само небо. Она смотрела на него, ошеломленная зловещим величием. И хотя какая-то ее часть знала, что это сон, Мириамель каким-то образом понимала, что великая белая полоса есть нечто очень важное.

Мириамель приблизилась к нему – у нее не было тела: шла она или парила? Она не могла сказать – она видела, что дерево поднимается над лишенной выразительных черт землей одним гладким стволом, точно колонна неправильной формы из идеально отполированного мрамора. Если белоснежный гигант имел корни, то они находились глубоко-глубоко под землей, где-то в самом ее сердце. Ветви, окружавшие дерево, точно плащ из потрепанной паутины, были идеально тонкими и росли из ствола, но становились еще тоньше по мере того, как удалялись от него и тянулись вверх, а их переплетенные концы постепенно становились невидимыми.

Мириамель находилась уже совсем рядом с огромным деревом и начала подниматься, без всяких усилий двигаясь вверх. Ствол скользил перед ней, словно молочная река.

Она летела в огромном облаке ветвей. Серо-голубое небо за переплетенными белыми нитями было каким-то диковинно плоским. Она не видела горизонта, и ей казалось, что в мире, кроме дерева, больше ничего нет.

Паутина ветвей становилась толще. Тут и там среди ветвей висели маленькие ядрышки темноты, сгустки мрака, подобные опрокинутым звездам. Поднимаясь медленно, точно лебяжий пух, подхваченный порывом ветра, Мириамель потянулась вперед – внезапно она обрела руки, хотя остальная часть ее тела странным образом отсутствовала, – и прикоснулась к одному из черных сгустков. Он имел форму груши, но был гладким и мягким, как спелая слива. Мириамель дотронулась до другого и обнаружила, что он такой же. Однако следующий оказался немного иным. Пальцы Мириамель невольно сжались, и он упал на ее ладонь.