Башня

– Гороскопов – их много, – продолжала она свою лекцию. – Японский, зороастрийский, кельтский. А еще есть гороскоп древних майя, есть гороскоп друидов.

– Ничего себе! А российского ничего нет?

– Есть, конечно. Старославянский гороскоп, а точнее – годослов. Кстати, очень похож на зороастрийский, хотя количество знаков в них разное. У японского – двенадцать, у старославянского – шестнадцать, а у зороастрийского – целых тридцать два.

– Чем же они похожи?

– Да вот – животными и похожи. Например, по старославянскому сейчас тоже год Ежика, но Ежика Свернувшегося.

– Почему свернувшегося?

– Такой уж у нас славный календарь. В нем звери не просто называются, а еще и характеристики свои имеют. Например, год Жемчужной Щуки – правда, здорово? Или год Крадущегося Лиса, Шипящего Ужа, Огненной Векши.

– Векша – это, кажется, белка?

– Правильно! А еще есть Прядущий Мизгирь.

– Вот Мизгиря не знаю, – признался я. – Хотя, если прядет… Паук, что ли?

– Умница! – похвалила Алиса.

И я ощутил, что краснею.

Вообще, это был странный разговор: малознакомая девчонка несла всякий вздор, а я слушал и млел, развесив уши. Вот бы на уроках так получалось! Но там я, как ни пыжился, в основном спал или занимался чем-то посторонним. А вот Алису я слушал. Прямо с каким-то щенячьим восторгом. И не мог понять, в чем тут дело, – то ли в ее голосе, легко перескакивающем от ликующих нот к бархатистому полушепоту, то ли в глазах, в которые я боялся заглядывать, но к которым вновь и вновь возвращался, точно к загадочному магниту…

– В нашем годослове все звери симпатичные, – продолжала образовывать меня Алиса. – Златорогий Тур, Притаившийся Лют – это волк по-нашему, Жалящий Шершень. Даже Жаба у нас и та не простая, а Бородатая.

– Бородатая? – Я хохотнул. – А что, мне нравится! Жаль, дракона нет, тоже серьезный зверь.

– Серьезный?

– Ну да, если верить сказкам, сколько богатырей с этими рептилиями махалось. Вот всех и извели – даже места в годослове не осталось!

Я пнул банку, лежавшую у Алисы на пути. Угодил точно в калитку – прямо как в футбольные ворота. Жаль, Алиса не могла оценить. Зато оценил пузатый дядечка, как раз выходящий через калитку. Покачав головой, он что-то собрался мне сказать, но, рассмотрев мою спутницу, деликатно промолчал.

– Слушай, а я кто – по этому самому календарю?

– Древнеславянскому?

– Ага.

– Ну, если ты родился в две тысячи третьем, могу тебя поздравить.

– С чем? С Жуком Рогатым или Кошкой Облезлой?

– Да нет же, ты, Антош, у нас – Парящий Орел!

– Ого! – Я и впрямь удивился. – Ничего! Нормальный такой знак.

– Правильнее говорить – тотем. Мне он тоже нравится. Мы ведь с тобой одногодки. А орел не терпит диктата – живет по своим особым законам. А еще это высота, мудрость и зоркий глаз…

Она замолчала, и я тоже ощутил неловкость. Сложно тут было что-то комментировать.

Мы неспешно двигались по улице. Алису я держал под руку, и белой своей тросточкой она не пользовалась – повесила на локоток, словно и забыла. А ведь мы специально возвращались к автобусу за этой самой тростью. Точнее – не мы, а я. Алиса-то светиться лишний раз не рискнула – знала, что ее тут же «арестуют» и препроводят в интернат. Там у них конференция какая-то проходила – по защите животных, шестая или седьмая по счету. Вот Алиса и решилась на побег – устала сидеть да говорить одно и то же. Видимо, и трость ей иногда хотелось нарочно где-нибудь оставить – пусть недолго, но побродить в «свободном полете». И, кстати, удавалось ей это неплохо: шагала она совсем не так, как в парке, – вполне уверенно, лишь временами притормаживая перед бордюрами и на перекрестках. Похоже, все эти препятствия прочно сидели у нее в памяти, все равно как в GPS-навигаторе. И в помощи моей, как я убедился, она совсем не нуждается. По крайней мере, в этих кварталах Алиса ориентировалась довольно хорошо.

– Чего же мы отказались от своего гороскопа? – попытался я отвлечь ее от невеселых мыслей. – Жили бы себе и дальше под славянскими тотемами.

– Мы много от чего отказались, – тихо сказала Алиса. – С этими календарями вообще сплошная путаница. Когда-то наш славянский календарь начинался с двадцатого марта – дня весеннего равноденствия, но царь Иван Третий взял и перенес начало нового года на первое сентября.

– А что, вполне логично. Школа, начало учебного года.

– Это мы сегодня привязываем все к учебе, а тогда логичнее было начинать год с дня весеннего равноденствия: просыпалась природа, становилось тепло, люди начинали пахать, сеять.

– Но мы-то сейчас Новый год и вовсе тридцать первого декабря празднуем.

– Правильно, это уже Петр Первый распорядился – разом поменял и дату, и летоисчисление.

– А смысл?

Алиса пожала плечами.

– С царским указом не поспоришь. Зато теперь у нас целая куча гороскопов – какой хочешь, тот и выбирай.

– И чего нам ждать от года Ежика?

Она чуть улыбнулась. Как мне показалось – не очень весело.

– Символ Ежика – это иголки, так что зверек может и уколоть, и поранить. Именно в этот год произошла Чернобыльская авария, а потом затонул теплоход «Адмирал Нахимов». А еще раньше на Маршалловых островах взорвали водородную бомбу – самую мощную по тем временам. Эти красивейшие места до сих пор непригодны для жизни.

Я нахмурился. Куда-то не туда сворачивал наш разговор – в какие-то и впрямь колючие темы.

– Слушай, хотел спросить… – Я лихорадочно подбирал нужные слова. – Ну, вот ты сейчас идешь и даже не спотыкаешься. Наверное, это трудно? Долго тренироваться нужно?

– Хочешь попробовать?

– Как это?

– Да очень просто. У меня и повязка с собой есть. Наденешь себе на глаза, возьмешь меня за плечо – и пойдем, как кот Базилио с лисой Алисой.

Я посмотрел ей в лицо. Она ничуть не шутила.

– Да ты не бойся, я отлично тебя доведу.

– А что прохожие подумают?

– Неужели тебя, Парящего Орла, это всерьез беспокоит?

Я даже головой крутанул. Как она уела-то меня! Будто и впрямь таких, как я, должно волновать мнение окружающих. Тем более сама-то она каждый день так бродит! И ничего, похоже, не боится…

Уже через минуту мы шагали по черной беспросветной улице. Правая моя рука лежала на плече Алисы, и плечо это было обнадеживающе горячим. Гудели машины, звучали чужие голоса – все это сбивало с толку. Ноги отказывались шагать, и если бы не советы Алисы, не ее плечо, я бы с места не сдвинулся. Сначала мы едва передвигались, потом дело пошло чуть быстрее: я стал наконец-то различать свои шаги и шаги Алисы. Ну и первое одеревенение потихоньку спало.

– А с интернатом для слабовидящих мы давно дружим, – рассказывала моя спутница. – Обмениваемся дисками, самодельными стенгазетами, форумы с конференциями проводим. Иногда прямо у них на стадионе затеваем уроки «Белой трости». Все равно как сейчас с тобой.

– А кто участвует?

– Да все, кто пожелает! Одного круга обычно бывает достаточно, чтобы человек что-то стал понимать.

– Сравнила! По улицам-то куда сложнее.

– Это правда, сложнее. Но и мы ведь с тобой не ежики какие. Парим высоко, не падаем.

– Да уж – не падаем… – Я тут же споткнулся, едва не загремев на тротуар. Одну ногу поднял слишком высоко, зато второй тут же зацепился за какую-то каменюгу.

– Это брусчатка пошла, – осторожнее! И трость старайся слушать, она все подскажет.

– Кому-то подскажет, а кого-то накажет, – неловко пошутил я.

И Алиса немедленно меня похвалила:

– Ты молодец! Стихи я тоже люблю.

Стихи я никогда особенно не любил, но возражать не стал. Вместо этого постарался удвоить внимание. Теперь и мне удавалось различать на фоне наших шагов и гула моторов звонкое перестукивание ее трости. Кажется, это и было самым главным – чем-то вроде компаса и путеводной звезды. Легкое шуршание палочки по камням – слева направо и обратно. Совсем как у автомобильных дворников. Пара маятниковых движений – и начинаешь видеть дорогу. Ну а тут дорогу начинаешь слышать в буквальном смысле слова. Камешек, скомканный целлофан, поребрик – главное, слушать и не отвлекаться. А не услышал – твои проблемы. Кувырок через голову и сальто-мортале на потеху публике…