Басилевс

– Прости, о мудрый и всевидящий, – коротко поклонился Гаттион. – Виноват. Я обязан был раньше сообщить тебе об этом. К сожалению, военные действия против скифов заставили меня покинуть город в большой спешке и вернулся я всего два дня назад. Перепоручить же сие дело помощнику я не решился.

– Почему? – заинтересовался царь.

– Лохаг гиппотоксотов, как мне удалось выяснить… – Гаттион сделал многозначительную паузу и закончил фразу, по-военному чеканя слова: – Скифский лазутчик, сын царя Скилура!

– Что?! – удивлению Перисада не было границ. – Спирарх, в своем ли ты уме?!

– Готов ответить своей головой, – сухо сказал Гаттион, в душе ликуя – теперь его черед перейти в нападение. – Повелитель мой и господин, – он обиженно склонился перед царем, – мне больно видеть твое необоснованное недоверие к самому преданному и верному слуге.

– Невероятно… – царь потер ладонями виски и сел на скамью. – Он признался?

– Н-нет… – запинаясь, ответил Гаттион, уже праздновавший в мыслях победу. – Но достоверность сведений не вызывает никаких сомнений.

– Кто? – резко спросил Перисад.

– Ее царское высочество, Камасария Филотекна, – несколько выспренно молвил спирарх; он понял, что Перисад хочет знать имя человека, отдавшего приказ бросить гиппотоксота в эргастул.

– О, боги… – едва слышно простонал царь и отвернулся к окну, чтобы Гаттион не заметил выражения безысходности, внезапно появившееся на лице Перисада. – Похоже, на Боспоре государственными делами занимаются все, кому не лень, а на царя смотрят как на мебель, – прошептал он с горькой улыбкой. – Но мы еще посмотрим, так ли это, – добавил повелитель Боспора уже громче. – Эй, стража! – кликнул он телохранителей.

Каменноликие фракийцы стали по бокам Гаттиона, ожидая приказаний царя.

– Спирарх! – возвысил голос Перисад. – Ты сейчас пойдешь в эргастул и приведешь этого юношу во дворец. Живым и невредимым! – в его голосе прозвучала неприкрытая угроза. – Мои сателлиты помогут выполнить приказ. Иди!

Начальник следствия покорно повернулся и вышел. Мысленно он молил всех богов олимпийских, чтобы Савмак оказался жив-здоров; Гаттион понял – случись наоборот, место гиппотоксота займет он.

Вспомнив ужасное подземелье, мрачное и зловонное, спирарх едва не упал, споткнувшись заплетающимися ногами о крохотный камешек. Железные руки телохранителей, подхватившие его подмышки, помогли преодолеть несколько невысоких ступенек, и Гаттион увидел ворота акрополя. До эргастула оставалось не более сотни локтей…

«Судьба… О, превеликие боги, даже вам не дано знать будущее, – размышлял взволнованный Перисад, меряя крупными шагами комнату царских приемов. – Если гиппотоксот и впрямь сын скифского царя, то у меня есть возможность распорядиться этим неожиданным даром судьбы с наибольшей пользой для Боспора…»

Савмак был бледен, но держался уверенно и спокойно. При виде лохмотьев, в которые превратилась его одежда, и уже подживших шрамов от плети палача царь нахмурился и так посмотрел на Гаттиона, что тот отшатнулся. Гнев и горечь во взгляде Перисада словно яд Ехидны [290] обожгли сердце спирарха, и он в очередной раз почувствовал, как растет, ширится трещина в его отношениях с повелителем Боспора. А внизу – бездна…

Note 290

Ехидна – чудовище, полуженщина-полузмея, подстерегала в засаде прохожих.

– Прости, юноша, я не знал… – тихо сказал царь, покачав головой.

Царевич понял, что пытался высказать Перисад, и молча кивнул. За нескончаемо длинные дни и ночи в каменном мешке его душа ожесточилась, и холодная ненависть к истязателям свила гнездо под сердцем, время от времени вонзая ледяные иглы в пылающий от мстительных мыслей мозг. В эргастул Савмак вошел неоперившимся птенцом, а вышел грозным соколом, жаждущим вражеской крови. Но внешне он был бесстрастен, и только изредка вспыхивающие мрачным огнем глаза выдавали истинное состояние его исстрадавшейся души.

– Садись, – указал царь на золоченный дифр и повернулся к Гаттиону: – Прикажи подать вино и еду.

Спирарх поторопился выйти, а царь сел напротив юноши.

– Расскажи о себе, – мягким голосом попросил Перисад напряженно застывшего Савмака. – Кто бы ты ни был, я возвращаю тебе свободу. Мое царское слово тому порукой. Скажу честно – к сожалению, я не могу примерно наказать виновных в твоих злоключениях. Когда-нибудь ты поймешь почему… – в словах царя прозвучала боль. – Но отныне ты будешь под моей защитой и покровительством.

Гиппотоксот молчал. Слишком резким был переход от мрачной безысходности к светлой надежде, и измученный страданиями мозг лихорадочно пытался выбрать единственно верную линию поведения с повелителем Боспора. Савмак не верил Перисаду – раб, даже получивший свободу, никогда не сможет понять и простить своего господина; униженный человек не в состоянии вытравить из сознания силой навязанную ему неполноценность и ущербность: никакие подачки и блага не могут растворить в себе глубоко упрятанное чувство ненависти нижестоящего к вышестоящему на ступенях сословной лестницы.

– Кто ты? – переспросил царь, ласково глядя на юного гиппотоксота.

И Савмак решился:

– Я сын повелителя скифов, царя царей Скилура…

Рассказ юноши потряс Перисада. И когда Савмак в сопровождении царского постельничего пошел в термы, где его ждали новые одежды и лекарь-массажист, повелитель Боспора распахнул окно и начал жадно глотать свежий и звонкий от первых морозов воздух, чтобы охладить и успокоить мятущийся ум.

Над морем висел огромный малиновый шар. Вода и воздух смешались в неподвижную голубовато-серую пелену, в которой медленно тонуло остывающее солнце. Изредка одинокие и безмолвные птицы – чайки или буревестники, с вершины акрополя разобрать было трудно, – вдруг возникали из ничего, чтобы тут же раствориться в тяжелой небесной хляби.

Пантикапей погрузился в удивительную, тревожную тишину.

СВОРА Часть пятая

ГЛАВА 1

«Будь проклят тот день, когда я ввязался в это дело!» – спирарх Гаттион с ненавистью посмотрел на пергамент, испещренный черными каракулями – почерк у царского писаря оставлял желать лучшего. Впрочем, послание не относилось к важным документам, которые составлялись искусными каллиграфами, а чернилами служил пурпурный сок корней марены. Это был указ Перисада о назначении спирарха начальником пограничной стражи.

Сам по себе пост был высок и весьма почетен, но только не для начальника следствия. По сути, Гаттион попал в опалу. Как и следовало в таких случаях, горечь царской немилости подсластили перечнем его великих заслуг перед Боспором, но от этого словоблудия легче не стало. Завтра спирарх должен отбыть в ознакомительную поздку по хоре Боспорского царства, чтобы проверить готовность многочисленных поместий, похожих на маленькие крепости, к длительной осаде в случае новой войны с номадами.

Гаттион с отвращением отшвырнул указ и стал проверять воинскую амуницию, чтобы хоть как-то скоротать время. На дворе стояла глубокая ночь, но благодатный Гипнос, похоже, сегодня забыл дорогу в дом спирарха. Мысли Гаттиона были унылы и беспорядочны, и только когда перед его внутренним взором всплывало лицо Савмака, они начинали напоминать осиный рой, ищущий выход из западни.