Бастион: Ответный удар

Калымов сел на край стула. Лицо помертвело.

– П-пал Игорич…

– Хутор Дикий второго дня взят спецназом, Яша. Ты понимаешь, что своим нечистым рылом ты мог опорочить чистую репутацию фирмы «Муромец»?

– Не губите, Пал Игорич… Все, что хотите…

– Трудно, Яша, трудно. Оттрахать ты нас хотел – в хвост и в гриву.

– Вы можете, Пал Игорич… Я отплачу…

– Баш на баш, Яша. Свези меня в Кормиловку. А я попробую не дать ход делу.

– Да, конечно, Пал Игорич… Я распоряжусь насчет машины. Вас свезут.

– Ты не понял, начальник. Распорядиться о машине я и сам могу. Ты меня свези тайно. Чтобы ни одна живая душа. И немедля.

Под черепом у Калымова чего-то щелкнуло. Он попробовал задуматься и почесал лоб.

– А что случилось?

– А это не твое дело, Яша. У меня свои заморочки. Ты давай, рожай идею.

– О, боже… – Калымов выскочил из кабинета, вернулся с гроссбухом. Стал лихорадочно листать.

– Что тут у нас с Кормиловкой… А-а, вот. Груз пойдет в пятницу. Капуста, на консервный завод. А сегодня… Среда?

– Рожай, Яша, рожай, – Туманов потянулся и утопил окурок в пепельнице. Сизый дымок спиралькой потянулся к потолку.

Калымов схватил трубку, набрал номер. Что-то подчеркнул грязным ногтем в гроссбухе.

– Ладно, Пал Игорич, отправим сегодня. Раньше – не позже… Алло? Горбенко? «ЗИЛ»… э-э… 149 ВЗК. Пойдет на Кормиловку… Какие помидоры? Я щас твои помидоры отгружу! Вертай на исходную и к тринадцати ноль-ноль – к восьмым воротам. Оформи накладные на консервный. Да, капуста. Да, кондиция. Я сам улажу. Все.

– У тебя что, других машин нет? – вытрясая из пачки новую сигарету, полюбопытствовал Туманов.

– У «бычка» загородка, – Калымов со вздохом вытер лоб. – Будете как у Христа за пазухой, Пал Игорич.

– Вот и умничка, – похвалил Туманов. – И последняя к тебе просьба, раз ты такой ушлый. – Он вынул из кармана пачку сторублевок. – Даже две просьбы. Душ и прикид понаряднее. Сообразишь? Сердцем чую, Яша, остались еще в ваших северных провинциях толчки для богатых.

…Грузчики – потные дяди не первой свежести – играли капустой в пионербол. Матюги неслись на всю Кормиловку. Посматривая через щель в загородке, Туманов терпеливо ждал. Когда последний вилок улетел пушечным ядром в чьи-то простертые руки, «метун», оставшийся без дела, алчно обозрел кузов. Подергал дверцу загородки. Потом припал глазом к щели и стал зачем-то принюхиваться, свистя носопырками. Туманов едва удержался, чтобы не рявкнуть: «Пшел вон, козел!» (Эффект был бы поражающим.) Не узрев потенциальной наживы, грузчик покорябал серую щетину и нехотя выпрыгнул из кузова.

– Эй, шоферня, уе… на…!

Туманова сгрузили на краю станции, у заброшенного виадука. Невзирая на то что МПС опять, как и много лет назад, сделали режимной отраслью, а работников железных дорог перевели на жесткий график с десятичасовым рабочим днем, порядка не прибавилось. Количество подвижного состава уменьшалось. Пути изнашивались, технологии по обслуживанию полотна, наработанные к концу века, благополучно забывались, а малочисленные ремонтные бригады просто физически не успевали латать бреши, возникающие практически везде. В целом терпимо и без ЧП работали лишь службы, отвечающие за движение особо важных государственных грузов. И неудивительно – ФСБ курировала их со всем тщанием, а отвечали они главным образом головой.

Нижний пролет у моста был обрушен. Можно было, конечно, попытать удачи и пройтись по остову фермы, держась за уцелевшее ограждение, но в таком случае он привлек бы внимание местных ротозеев. Пришлось делать как все: снять кепку и нырнуть под пустые товарняки, запрудившие пристанционные пути.

На запасном, у красного семафора, томился пассажирский «Лена—Москва». По основной ветке пропускали воинский эшелон. Крытые брезентом платформы с лязгом неслись на запад. Караульные – солдатики в бушлатах, вооруженные модернизированными «АК-90» (откидной штык-нож, подствольник, магазин на сорок разрывных), – тоскливо пялились в убегающую из-под колес «гражданку». Знали пацаны, куда едут. Родине служить.

Туманов перебрался через пути, обогнул недостроенное здание депо и вышел на привокзальный пятачок, совмещенный с автостанцией. На остановке у будки «Соки-воды» теснилась кучка пенсионеров. В стороне двое военных без оружия курили папиросы и вели беседу. На доске объявлений чернело расписание. Оглядевшись, Туманов пересек пятачок.

Ближайший автобус до Омска отходил полпятого – через двадцать минут. Он углубился в заброшенный скверик, пристроился на лавочке. Нельзя ему мозолить глаза. Мужчина представительной наружности в городском одеянии посреди развала и полной провинциальной безнадеги не может не запомниться.

В автобусе говорили об урезанных нормах, о зарплате, о свиньях американцах. Не доезжая до вокзала, он попросил водителя остановиться. Разбитый «пазик» потарахтел дальше, а Туманов перебежал проспект Маркса и слился (без экстаза) с народом, возвращающимся с работы.

Последний раз он приезжал в Омск пять лет назад, вместе с Левой Губским. Близилось к завершению дело «межрегионалки» – группы братьев Казариных, специализирующихся на бандитизме с периодическим умерщвлением коммерсантов. Город сиял чистотой. Погода умиляла. Ломились магазины, реклама цвела и украшала, улыбались голенастые девочки. А за причалом голубел и искрился Иртыш – такой теплый, ласковый. Как ругали те времена! Как поносили окаянные власти – коммуняк, «дерьмократов», всех их присных, жадных, продажных! Как плевались вслед их «мерсам» и «роверам»! Как матерились и тихо зеленели от каких-то малосущественных финансовых кризисов, которые больше били по нервам, нежели по пресловутому жизненному уровню! А как ворчали при виде ценников с бесконечными нулями, перебирая в кармане мятые бумажки (с теми, кстати же, нулями), и все вдруг как-то забыли, что еще вчера в магазинах были голые полки, а сегодня вдруг появилось все!

«Мы живем точно в сне неразгаданном…»

Город производил впечатление взятого штурмом. Грязь, неремонтируемые дома. Отсутствие всяческой рекламы. Злое и нервное население. Из булочной напротив бывшей «Японской электроники» вился по тротуару хвост любителей хлеба. Типичная совдепия. Если не хуже. (Хотя и не хуже. Лучше длинная живая очередь, чем короткая автоматная.) За перекрестком в районе площади Серова, где раньше висел популярный «баксомет», Туманов свернул налево, нырнул в тоннель под низким акведуком и вышел на распутье. Первый же мужичонка с умученной физиономией на вопрос, как пройти к ПДМ – дорожным мастерским, устало махнул рукой – туда иди. Поблагодарив, Туманов направился к гостеприимно распахнутым воротам.

Контора, как и предполагалось, работала до семи. В кабинете зама по механизации было сыро и неуютно. Три стены напоминали изъеденный зноем солончак. Четвертую стыдливо закрывала карта железных дорог СССР.

– Здравствуйте, – сказал Туманов.

Бледный человечишко, худой и маленький, оторвал голову от разложенных на столе чертежей.

– Вы из Мукашино? – он слегка гундосил.

– Даже не слышал о таком, – признался Туманов.

– Ч-черт знает что, – человечишко раздраженно швырнул на стол ручку. Шлея под хвост попала, догадался Туманов.

– У вас проблемы?

– Все графики сорваны, – процедил, стиснув зубы, человечек. – По приказу «1-Д» испытания рихтовочной машины должны состояться еще пятнадцатого сентября! Мы доложили о готовности десятого! И вот, полюбуйтесь – с тех пор ждем из Мукашино комплектующие, – человечишко соорудил презрительную мину. – Какие-то два вонючих домкрата, гидронасос и четыре клапана высокого давления, установить которые на новую машину – дело полутора часов! Первое испытание новой техники за четыре года, представляете? И сразу палку в колеса… Но мы их изобличим, – инженер погрозил Туманову пальчиком. – Мы их по всей строгости изобличим. Мы им покажем, что такое небо в клеточку и друзья в полосочку! В то время, когда все порядочные люди… Послушайте, товарищ, – спохватился он. – А вы вообще откуда?