Басурманин. Крылья каарганов

Лёгкий ветерок подхватил и унёс в поля глухое ржание резвых коней. Держась поодаль ото всех, Влада и Дамир, ехали впереди. Всякий раз, как воевода желал приблизиться, хан бросал в его сторону такой свирепый взгляд, что Симеон Тихонович бряцал мечом, кривился, недовольно бурчал, но приближаться не осмеливался. Вот и теперь, когда князь остановил коня перед большим холмом и воевода поспешил к правителю, яростный взгляд половца заставил его придержать жеребца.

– Вольготно супостату в землях рязанских! – пробурчал Симеон Тихонович и покосился на сотника. – Князь-то русичей не чтит. Мы его из плена басурманского вызволяли, а он хана и воинов его в Рязани призрел 4 .

4

Призреть – приютить.

– Молчи, Симеон! Не нам с тобой за князя решать. В том, что басурмане в землях наших живут и нам выгода, – огрызнулся Артемий Силыч.

– Вот за твои гнилые помыслы князь Мстислав и изгнал тебя. Али запамятовал?

– То лишь моё дело, да князя, мир ему! – пробурчал сотник.

Натянув поводья, он подъехал ближе к Владелине, встав между ней и воеводой. Хоть Мстислав Игоревич и лишил в сердцах должности, но, всё же до последних дней считал воеводой его, а не трусливого и болтливого Симеона. Обещал вновь должность пожаловать. Жаль не успел. Да и разве в воеводстве дело? Дружина его слушается, Владелина совета спрашивает, с басурманами управляться получается, да и хан его чтит. Чего ещё желать? Покосившись на недовольного воеводу, Артемий Силыч перевёл взгляд на рязанского правителя.

А Владелина смотрела на высокое старое дерево. Иссохшим корневищем оно вспахало землю, разметав сплетённые отростки у подножья. Словно множество костлявых рук обнимали они ствол и тянулись далеко вокруг. Горькие воспоминания удушающим комком подкатили к горлу.

– Об чём печалишься, княгиня моя? – услышала она тихий голос подъехавшего ближе Дамира.

Владелина вздохнула и посмотрела на возлюбленного:

– Да вот, думаю… Ты всё на своём пути спалил. Город мой в прах и пепел обратил. Пошто дерево это оставил?

Дамир выглядел смущённым. Нечасто она упрекала его в содеянном.

– Так ты только вели, княгиня моя! – услышала она глухой голос. – Враз от него щепы да комель останутся.

– Не тронь! – Влада отвернулась и вновь устремила взор к дереву, принёсшему ей столько бед. – Пущай растёт.

Постояв немного, она натянула поводья и, подъехав к Дамиру, встала рядом с ним:

– Сказывай лучше как оба раза незаметно к Рязани подошёл? Как стражники войско твоё не заприметили? Пошто до сего дня тайное от меня скрываешь?

Дамир вздохнул:

– Ворога во мне всё видишь, княже? Беды от меня ждёшь?

– Не от тебя, – смягчилась Влада. – Думал, ежели я тут за стенами прячусь да степных погорельцев привечаю, так про беды твои с Джамбулатом ничего не ведомо мне? Знамо дело! И как под стены твои он пришёл, и как в западни, тобой расставленные, попал, как бежал постыдно с поля брани, и как ты с остатками народа на гнилом озере от него прятался. Обо всём ведаю!

– Откуда? – удивился Дамир, но потом посмурнел.

На его потемневшем от горя лице отразились боль и печаль. Владелина его хорошо понимала. Слишком свежа была рана. Слишком тяжела ноша. Слишком неведомы пути.

– Кто рассказал тебе об том? – прохрипел он.

– Слухами земля полнится. Я так разумею, Джамбулат не отступится. Придёт он за тобой, Дамир. Посему сказывай без утайки, какими путями окольными пришёл, как хоронился от стражи, где тропки потаённые сыскал. Велю на каждой такой дорожке дозорных поставить. Скажешь, али нет?

Вскинул голову Дамир. Вспыхнул взор. Рука легла на рукоять сабли.

– Скажу, княже. Обо всём поведаю. Токмо дай мне слово верное, что исполнишь всё, как велю. Коли ты супротив Джамбулата подняться отважилась, я и воины мои по перед тебя и дружины рязанской стеной встанем. Сколько я поливал землю кровью сынов и дочерей княжества твоего? Но она же, простив всё зло, боль и обиды, приняла и домом мне стала. Как за родную биться буду, себя не щадя.

– Добро! – кивнула Владелина и, дёрнув поводья, поскакала к лесу, где у кромки появилась сгорбленная фигура.

Дамир и остальные последовали за ней.

Деревья, окрасившиеся в багряный с золотым отливом наряд, встретили знатных всадников тихим перешёптыванием листвы, словно знали о них то, что другим знать не следовало. Влада и Дамир молча ехали вдоль леса. Им не нужно было вести речей, чтобы понимать друг друга. Достаточно было находиться рядом. Ловить украдкой взор и знать, что, едущий рядом, не предаст.

Наслаждаясь уходящим теплом, они поравнялись со старухой, шедшей вдоль деревьев. Знахарка и повитуха Агафья жила в этом лесу на заимке очень давно. Влада помнила, как её батюшка, князь Мстислав, сказывал, будто мальчишкой он отправился со своим отцом в эти ещё нехоженые земли и повстречал Агафью. Как она поила его ягодным соком, ворожила на корешках и заклинала его батюшку не ходить в глухие земли.

С тех пор многое переменилось. Вот и батюшка её ушёл к матушке и духам. Но Агафья всё так же жила на заимке, лечила разные хвори, принимала младенцев и ворожила. Старики сказывали, что она знается с самим ведуном Зоремиром, коего в рязанских землях да и по всей Руси почитали и боялись. Многие о нём слыхали, да никто не видал. Злые языки и вовсе уверяли, что то всего лишь слух, и никакого Зоремира нет и не было. Другие рассказывали о чудесах, что творит этот ведун. И клялись, что слыхали о них от тех, кто эти чудеса видал. Иные не верили ни тем ни другим. А о том есть Зоремир или нет высказывались осторожно, мол раз слухи ходят, значит, кто-то да есть. А коли многие старики Агафью помнят ещё с малых лет, стало быть, что-то в этой старухе есть, и, видать, она и правда с ведуном знается, коль столько лет по земле ходит. И покуда одни только догадывались, Владелина и Дамир знали наверняка, что Зоремир живёт в дальних лесах у чёрного валуна и всякий народ его по-своему кличет. А коли так, то и про Агафью, видать, верно сказывают.

Поставив на пенёк полную трав и кореньев корзину, знахарка отвесила земной поклон подъехавшему князю:

– Здрав буди, князь-батюшка! А я иду к себе, дай, думаю, на лужок выйду, вдруг тебя встречу? – покосившись на Дамира, старуха принялась ковыряться в корзине, но, не найдя искомого, махнула рукой.

– И тебе не хворать, Агафья! – кивнула Влада.

– Вели девке сенной поутру прийти. Я тебе травок для отвара ароматного сберу: думы тяжкие разогнать, силы укрепить, дух подбодрить и беспокойство ночное унять. Да, коли позволишь, настойку стряпухе передам. Третьего дня жалобилась она на боли колючие. Сказывала, лытки окаянные её совсем измотали. Я и сама бы пришла, да мне в деревню за реку надобно. Дитятко там у жинки мельника того гляди народится. Вот травок насбирала. Пойду! Здрав буди, княже! – и ещё разок поклонившись, старуха пошла вглубь леса.

– Чудная она! – поглядел ей вслед Дамир.

– Она мне заместо матери была, – тяжело вздохнула Влада.

От её взора не укралась тоска во взгляде любимого.

– Ты так и не поведал мне, отчего не привёз с собой Мару, – продолжив путь, смущаясь, неуверенно спросила она. – Ей бы понравилось в моих землях. В лесах много целебных корешков, грибов да ягод. Травами спелыми луга поросли. Да и с Агафьей, мне думается, они бы поладили.

Лицо Дамира почернело, он осунулся, будто груз тяжкой битвы вновь навалился на его плечи. Владе стало не по себе оттого, что всколыхнула былые воспоминания. Ей и раньше-то казалось, что неспроста её хан не привёз Мару, а теперь и вовсе совестно стало.