Батый. Хан, который не был ханом

Отсюда — и противопоставление православной Руси мусульманской Орде, причем летописцы ХУ-ХУ1 вв., а вслед за ними и более поздние авторы стали утверждать, что Бату «первый из того народа проклятаго Махомета учение прият и распространи» [Лызлов 1990, с. 21]. Более того, архиепископ Вассиан в своем послании Ивану III на Угру говорит про «окаянного Батыя, который пришел по-разбойничьи и захватил всю землю нашу, и поработил, и воцарился над нами, хотя он и не царь и не из царского рода» [ПЛДР 1982, с. 531]. Таким образом, «Повесть об убиении Батыя» очень четко вписывается в антиордынскую идеологическую кампанию, проводившуюся на Руси во второй половине XV в.: ордынские ханы, начиная с их родоначальника Бату, обвинялись в незаконном захвате власти, принятии «проклятой» веры, да еще и были представлены весьма неудачливыми воителями, которых побеждали христианские монархи, сражавшиеся за истинную веру. Не случайно и то, что летописцы вставляли «Повесть» сразу же после «Сказания об убиении Михаила Черниговского»: так они проводили идею о скором и неотвратимом возмездии язычнику-Бату за убийство князя, погибшего за православную веру [ср.: Горский 20016 с. 211].

С сюжетом «Повести» во многом перекликается «Слово Меркурии Смоленском» — еще одно произведение, соз-анное на рубеже ХУ-ХУ1 вв. В нем также повествуется о нашествии Бату на Русь, то есть дается вполне реальный исторический контекст; но сюжет о приходе Бату «с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск» можно считать исторически достоверным с большой оговоркой: возможно, весной 1238 г. один из монгольских отрядов и вступил в пределы Смоленского княжества, но сам Смоленск при нашествии не пострадал. Смоленское княжество было единственным, которое, кажется, вообще не подвергалось набегам монголов ни во время походов Бату, ни при его преемниках. Единственное нападение ордынских войск на Смоленск фиксируется в летописях под 1340 г. [см. напр.: Московский 2000, с. 235], но и в этот период времени княжество входило в сферу влияния Орды. Соответственно, полностью вымышлен и сюжет «Слова» о гибели Бату: благочестивый житель Смоленска по имени Меркурий, ободренный явившейся к нему богородицей, «достигнув войск злочестивого царя, с помощью божьей и пречистой богородицы истребляя врагов, собирая плененных христиан и отпуская их свой город, отважно скакал по полкам, как орел в поднебесье летая. Злочестивый же царь, проведав о таком истребленье людей своих, великим страхом и ужасом был охвачен и, отчаявшись в успехе, быстро бежал от города с малой дружиной. И, когда он добрался до Угорской земли, то там злочестивый убит был Стефаном-царем» [ПЛДР 1981, с.205, 207]. Как видим, несмотря на некоторые различиях в Еюжете «Слова» и «Повести об убиении Батыя», обстоятельства «гибели» Бату в них очень похожи: он приходит в Венгрию, где и гибнет от рук местного короля Владислава («Повесть») или Стефана («Слово»). Несомненно, это сходство следует объяснить одинаковой причиной создания «Повести» и «Слова» — политическим заказом русских государей, гремившихся обосновать легитимность борьбы с Золотой Ордой и ее наследниками, а возможно, «Повесть» послужила источником для «Слова».

«Слово о Меркурии Смоленском» является самостоятельным произведением, тогда как «Повесть об убиении Батыя» вошла во многие летописные своды, что дало основание авторам более позднего времени считать ее отражением реальных событий. Так, например, Сигизмунд Герберштейн излагает сюжет «Повести» в «Записках о Московии», отмечая, что «так повествуют летописи» [Герберштейн 1988, с. 165-166], некоторые же современные авторы вообще склонны принимать ее за непреложную истину. Например, В. И. Демин пишет: «Существует даже предание, никем аргументированно не опровергнутое (sic! — Р. П.), о гибели Батыя... при осаде венгерского города» [Демин 2001, с. 212-213]. Наиболее курьезную, на мой взгляд, версию смерти Бату предлагает современный российский военный историк А. В. Шишов: «1255 год принес великому князю Александру Ярославичу Невскому хорошее во всех отношениях известие из Сарая. Хан Батый был зарублен во время завоевательного похода в Угорскую землю». Интересно, что дата смерти Бату (1255 г.), отмеченная в ряде источников, накладывается г-ном Шишовым на легендарное сообщение об «убиении Батыя» в Венгрии, причем сам автор под «Угорской землей» имеет в виду территории, населенные финно-угорскими племенами! [Шишов 1999, с. 261].

Любопытно, что кончина Бату не послужила основой для создания мифов и легенд на Востоке. Мусульманские историки, в отличие от русских и западноевропейских, не пытались как-то приукрасить (или тем более представить в невыгодном свете) обстоятельства смерти наследника Джучи. Ни у Джувейни, ни у Рашид ад-Дина, оставивших, пожалуй, самые подробные (по сравнению с другими) сведения о Бату, мы не находим ни слова об обстоятельствах и причинах его смерти: они сообщают о ней просто как о свершившемся факте [Juvaini 1997, р. 268; Рашид ад-Дин 1960, с. 81]. Аналогичным образом сообщают о его смерти другие рабские, персидские, тюркские, армянские авторы.

Косвенные сведения позволяют сделать вывод, что на самом деле истинная причина смерти Бату была весьма прозаичной: он умер от какой-то ревматической болезни. Болезнь эта была распространена среди Чингизидов, в чьих жилах текла кровь представительниц племени кунграт: «получившая известность болезнь ног племени кунгират обусловлена тем, что оно, не сговорившись с другими, вышло из ущелья прежде всех и бесстрашно попрало ногами их огни и очаги; по этой причине племя кунгират удручено» {Рашид ад-Дин 1952а, с. 154]. Бату, сын кунгратки Уки-хатун, неоднократно жаловался на боли в суставах и онемение ног. Например, Рашид ад-Дин пишет, что «Бату... уклонился от участия в курилтае, сославшись на слабое здоровье и на болезнь ног» (хотя, вполне вероятно, что когда Бату приводил такие отговорки, чтобы не ехать на курултай, возможно, его болезнь не была еще столь тяжелой, поскольку он, заявляя на словах о своих мучениях, на деле проявлял чудеса активности). Персидский автор XVI в. Гаффари также сообщает, что «у Бату в 639 г. появилась слабость членов и в 650 г. он умер» [Рашид ад-Дин 1960, с. 118; СМИЗО 1941, с. 210]. Отметим, что на опухание ног жаловался и его дядя Угедэй, сын Борте-хатун — также представительницы племени кунграт. Вильгельм де Рубрук, видевший Бату в последние годы его жизни, сообщает, что «лицо Бату было тогда покрыто красноватыми пятнами» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 117; Языков 1840, с. 141], что также является одним из симптомов ревматического заболевания.

Бату был погребен в соответствии с древними степными традициями. Джузджани сообщает: «Похоронили его по обряду монгольскому. У этого народа принято, что если кто из них умирает, то под землей устраивают место вроде дома или ниши, сообразно сану того проклятого, который отправился в преисподнюю. Место это украшают ложем, ковром, сосудами и множеством вещей; там же хоронят его с оружием его и со всем его имуществом. Хоронят с ним в этом месте и некоторых жен и слуг его, да (того) человека, которого он любил более всех. Затем ночью зарывают это место и до тех пор гоняют лошадей над поверхностью могилы, пока не останется ни малейшего признака того места (погребения)» [СМИЗО 1941, с. 16]. Вероятно, так же были похоронены и другие родичи Бату, не принявшие ни ислама, ни буддизма.

Часть пятая ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ

§ 29. «Батый забытый», или Почему источники молчат о Батые?

Аll truths are not be told

Английская пословица

Сообщения о Бату встречаются в большинстве сочинений, повествующих о событиях первой половины XIII в., а особенно — о монгольских завоеваниях. Наследник Джучи нередко упоминается мимоходом, но тем не менее источники достаточно четко фиксируют факт участия Бату в западномпоходе и предводительство им.

Однако правил без исключений не бывает — имеются источники, содержащие сведения о событиях эпохи Бату, деяниях монголов и, в частности, их походе на Европу, но не упоминающие имени наследника Джучи. Подобное отсутствие сведений о наследнике Джучи было бы вполне объяснимо, если бы он являлся одним из «служилых» Чингизидов — многочисленных потомков Чингис-хана, обладавшиих небольшим уделом или просто командовавших отрядами и не сыгравших заметной роли в истории. Или если бы он был «халифом на час», заняв место отца на короткий срок, а затем умер бы, так и не успев совершить ничего значительного. Но ведь Бату являлся одним из крупнейших деятелей Монгольской империи и в течение двух десятилетий влиял на политику многих азиатских и европейских государств! Да и на троне Улуса Джучи он находился не год и не два, а целых 29 лет. Следовательно, молчание о Бату объясняется вовсе не небрежностью или незнанием авторами документов или исторических сочинений, а чем-то другим. Но чем именно?

Довольно просто можно объяснить отсутствие сведений о Бату в византийских хрониках, содержащих сообщения о деяниях монголов в XIII в. — «Истории» Георгия Акрополита, «Истории о Михаиле и Андронике Палеологах» Георгия Пахимера и «Римской истории» Никифора Григоры. В византийской историографии вообще очень редко упоминаются имена «варварских» правителей, если последние не имели прямого отношения к Византии и ее монархам: еще Константин Багрянородный в своем сочинении «Об управлении империей» рекомендовал сыну оценивать каждый иноплеменный народ «в чем может быть полезен ромеям, а в чем вреден» [Константин Багрянородный 1991, с. 33].

Не слишком изменились взгляды византийских историков и спустя несколько столетий. Георгий Акрополит сообщает просто о «тахарах», не называя их предводителей [Акрополит 2005, с. 72 и след.], писавший в начале XIV в. Георгий Пахимер (1242-1310) упоминает поименно в своем сочинении только тех монгольских правителей, которые имели контакты с константинопольским двором и даже роднились с императорами, — Ногая, Хулагу, Абагу, Газана... Остальные же для Пахимера — просто «тохарцы», представлявшие собой в его глазах безликую толпу. И Бату в сочинении Пахимера лишь угадывается в числе «начальников своего народа, носивших название ханов», которые послали Ногая с берегов Каспия в Причерноморье [Пахимер 1862, с. 315; ср.: Коробейников 2001, с. 428-430]. Весьма любопытно представлена информация о деяниях Бату в сочинении Никифора Григоры (1295-1360): «Между тем, по смерти их правителя Чингисхана, его два сына, Халай и Телепуга, разделяют между собою власть над войсками. И Халай, оставив к северу Каспийское море и реку Яксарт, которая, вырываясь из скифских гор, широкая и глубокая, несется чрез Согдиану и вливает свои воды в Каспийское море, — спускается вниз по нижней Азии. Но речь об этом мы оставляем пока, потому что наше внимание отвлекает Европа. Другой из сыновей Чингисхана, Телепуга, положив границами своей власти на юге вершины Кавказа и берега Каспийского моря, идет чрез землю массагетов и савроматов, и покоряет всю ее и все земли, которые населяют народы по Меотиде и Танаису. Потом, простершись за истоки Танаиса, с большою силою вторгается в земли европейских народов» [Григора 1862, с. 33]. Византийский историк, в своем презрении к варварам, даже не удосужился уточнить имена монгольских вождей, поэтому приходится угадывать, о ком же все-таки идет речь в его повествовали. «Халая» можно с определенной уверенностью отождествить с Хулагу. Что же касается сумбурного рассказа о монгольском походе на Европу, то в нем смешались сведения о западном походе Бату в 1240-х гг. и набегах его правнука Тула-Буги («Телепуга») на Польшу и Венгрию в 1280-х гг. Византийские интеллектуалы стремились дать целостную философскую картину мира, в которой «свой мир» представлен как центр вселенной и потому достоин подробного описания, а отдаленные территории представлены достаточно схематично. Естественно, при таком подходе личности каких-то степных вождей не представляли интереса и потому чаще всего упоминались мимоходом [Бибиков 1997, с. 89].

Подобными соображениями можно объяснить отсутствие сведений о наследнике Джучи и в ряде западноевропейских сочинений. Например, имя Бату отсутствует в рассказе о путешествии Иоанна де Плано Карпини в «Хронике» Салимбене де Адама (XIII в.); в приведенном им письме великого хана Гуюка к папе римскому упомянуты имена только «Чингисхана», «Оходай-хана» и «Куюх-хана» [Салимбене 2004, с. 225-229]. Не встречаем мы имени Бату и в «Новой хронике» флорентийца Джованни Виллани (ок. 1284-1348), который целую главу своей хроники посвящает завоеванию монголами Венгрии и попытке их вторжения в Германию. Несомненно, в рамках глобальной картины мировой истории, которую он создавал, имя монгольского предводителя не имело особого значения. Из монгольских правителей у Виллани упомянут только «Кангиз» (Чингис-хан) и то потому, что флорентиец пользовался при описании деяний монголов хроникой Хайтона Армянского, да еще сослался на книгу Марко Поло [Виллани 1997, с. 124-125].