Байкал. Книга 5

– Здравствуй во веки веков, Аяя.

Я не испугалась, узнала Его тут же, потому что тот сон, где Он говорил с Арием, я помню до мельчайших подробностей. Смерть не имела ни плоти, никакого естества, Её вовсе будто нет, но Она есть, потому голос Её слышен и хлад нельзя не почувствовать… А вот Он, плоть имеет самую что ни есть привлекательную…

– Тебе здравия не желаю, полагаю, ты нездоровия не ведал, – сказала я.

Он засмеялся, вальяжно садясь на лавку к столу.

– Верно говоришь, знаю, не глупа ты. Моего здоровья на весь мир хватит, вот и с тобой делюсь, не даю сестрице моей отбирать его у тебя, как ей желается, то и дело подкараулить норовит и хворь какую злую наслать. А я ограждаю.

– Благодарности слов не услышишь Ты от меня, – сказала я. – Думается, не для меня, а для своих целей Ты делаешь то, что говоришь.

– Для своих, разумеется, для Ария, названного сына моего, чтобы его сердце не страдало.

Я лишь пожала плечом, за Арика я тоже благодарить Его не стану. Он кивнул:

– Так может, и угостишь чем?

– Угощу, коли человеческой простой пищей не побрезгуешь. Изысков у нас тут нет, даже вина не держим, – сказала я, доставая на стол и ладки, и леваши, и мёд, и сливки. Только убрала всё…

– Отчего же вина нет? Под запретом? Пьянства Ария боишься?

Я посмотрела на него, улыбается самодовольно, вот если бы не эта противная усмешка, так всем хорош был бы, хоть влюбись: строен и высок, лицо светлое, союзные черты, большие глаза, волосы русыми волнами. Вот только глаза… да, косят немного, чуть расходясь и цвет… верно, один серый, дугой – зелёный.

– Ничего я о том не знаю, никогда пьяным его не видела, – сказала я, наливая мёда в серебряную чашу. Пища у нас была простой, верно, но посуду Арик и я любили красивую, дорогую, покупали в разных частях света и привозили сюда.

– Видела, Аяя, и страдала от того. Много у Ария пороков, и пьянство один из них. Может, и не главный, но большой и весьма гадкий.

– Тебе пороки во всех виднее, ясно. Ты отец пороков.

– Я Арию твоему отец.

– Арий – сын царя, а Ты всего лишь Князь, хотя и целого мира, конечно, – осердясь, ответила я.

Но Он, как ни странно не обиделся, рассмеялся опять:

– Дерзка ты, девчонка! Но мне нравится и это! – Он пригубил мёда. – Сын царя, верно, вот только царство своё погубил царевич этот, вместе с братом своим, твоим муженьком, между прочим. Теперь лежит оно пустое, вековыми снегами укрыто.

– Всё проходит и царства рушатся и восстают, и снега потаяли уже, я видала!

– Так и есть. Вечна лишь твоя красота и слава Богини Красоты и Любви, освещающей мир. Богини, которую даже Смерти не удалось одолеть.

– Не льсти мне, Нечистый, этими речами о внешности моей ты мне сердца не растопишь.

– Уверена ты, вот и наглеешь, а отниму я сей же час юность и красоту твою, долго ли останется Арий при тебе, станет ли тогда Эрбин вспоминать и грустить?!

Теперь и я рассмеялась:

– Ну что же, всему конец приходит. А коли за лицом моим и упругим телом ничего иного они не видят, стало быть, и любовь та ложна, лишь одно пустое вожделение.

Он смотрел некоторое время, и рассмеялся тоже, но немного фальшиво, разозлился, похоже.

– Хорошо, не стану лишать тебя красы, она и мне в радость. Не знаю, почему Богу вздумалось создать тебя такой, может быть, тоже любоваться, вдохновляться хотел… Радость ты для всего мира, даже солнца луч радуется и дрожит, касаясь тебя.

– Стихи слагать станешь?

– Так я поэт, ты не ведала? Немало моими словами поэтов и сказителей в мире поют, и чернила изводят, и люди восторгаются, и сердца их тают от тех чудесных стихов.

– Ложь то! Снова лжёшь Ты! Не унижай человека, самый простой из людей выше Тебя, тем паче поэт али сказитель какой.

– Конечно, так, Аяя. Я из Бездны, из Преисподни. Хочешь заглянуть в неё? Боишься?

– Не боюсь я, каждый заглядывает туда, когда отчаяние или разочарование входят в сердца, и в моём они бывали, разверзая твой Ад. Не Тебе меня пугать. Я не боюсь.

– Напрасно, – он отодвинулся от стола немного. – Ты забыла многое из того, что было настоящим адом в твоей жизни, что выжгло тебя некогда так, что ничто живое не могло пробиться в тебе, и была ты подобна пустыне, в которой редкая ящерка пробежит, и ничто расти не может… А хочешь, я напомню тебе?

– Нет, не хочу. Всё я про то знаю, а в сердце брать не хочу вновь, горестей и грехов мне хватает и в новой моей жизни, та, другая, уже прожита и ту боль я новой искупила. А что до пустыни, Нечистый, так неправ Ты, и пустыня лишь с виду мертва, а на деле полна жизни, я знаю, видела и это, не один месяц провела, путешествуя по ней…

Он разочарованно рассмеялся, и смех был ещё более фальшивый, чем ранее, и смотрел теперь, словно в первый раз разглядывая меня.

– Хитра ты, Аяя, знаешь, видно, что Завесу, что накидывает моя сестра Смерть даже мне не отодвинуть. Что ж… смутить тебя стало сложнее, счастливая любовь делает человека непобедимым передо мной, это верно, такому человеку есть, что терять, но и цену всему он назначает высокую, такую, какой мне не собрать. Учти, не потому не стал терзать тебя ныне, что слаб я пред тобой, потому лишь, что покров мой на Арии, а потому вредить ему не хочу, пусть будет счастлив. А счастье его в тебе одной.

Он поднялся уходить, посмотрел на меня, обернувшись от порога.

– А хочешь увидеть Эрбина, законного мужа твоего? Только попроси, я отнесу тебя к нему. Он тоскует, это Арий лжёт, что он не помнит. Помнит и во сне тебя видит.

– Должно ты ему те сны и насылаешь.

– Нет, Аяя, он любит тебя с таких давних времён, какие ты позабыла, и любовь его велика и бездонна. И куда более благородна, жертвенна и чиста, чем страсть Ария. Он полюбил тебя с одного взгляда, когда увидел ещё ребёнком, егда Арий ещё и не подозревал о тебе. И… – тут он рассмеялся снова и очень самодовольно. – Кто знает, не я ли устроил так, что ты навеки встала между ними? Ты подумай о том, что ты для двух братьев моё, сатанинское наваждение, их вечный раздор и мука. А может, и для всего мира вечное смущение. Для всех сердец и умов. Не потому ли, осознавая это, ты и схоронилась от мира в этих горных чертогах? И не лги, что считаешь себя воплощением Света на земле, знаешь, на что способна и что можешь. Сила твоя огромна, тебя боятся все, все жаждут и все бояться. Ибо ничего в мире нет сильнее Любви.

Я тоже встала и смотрела на Него, ожидая, что Он скажет ещё, чтобы мне понять, для чего же Он явился ныне, не этими же словами, они давно в моей душе и казниться осознанием того, что он теперь говорит вслух, я давно устала…

– Многое начинает меняться в мире, Аяя, теперь время побежит быстрее и станет сжато, а мир сузится в маковое зерно. И наступает время предвечным выбрать, с кем вы и куда идёте, и для чего Бог и Природа, созданная ИМ, сущим, призвала вас в этот мир, – Он смотрел на меня, сверкая то синими, то чёрными очами. – Мировасор собирает предвечных сразиться с вами. Уничтожить и снести с лица земли, потому что не удаётся покорить вас и заставить служить себе. Он уверен, что он на стороне Света, ибо Арий ныне на моей стороне. Но он-то как раз заблуждается… Потому, что все войны и раздоры затеваю я, а вы, людишки играете в мои игры. Подумай о том и подумай, что делать с этим.