Байки грустного пони (сборник)

Копылов понял, что на сегодня хватит, вернулся в казарму и лег спать первый раз за неделю. Он спал как убитый.

Утром он узнал, что ночью дембели тихо свалили на вокзал, ни с кем не прощаясь.

Копылова перевели в штаб читать журналы о предполагаемом противнике, там он и закончил ратную службу.

Потом он эмигрировал в Швецию, стал профессором и иногда на барбекю рассказывает своему шведскому коллеге, что у него в России есть друг Цекайло, человек, изменивший его судьбу, — если бы не он, не видать ему Швеции как своих ушей.

Цекайло не знает об этом ничего, он покуражился на дембеле две недели и вернулся в армию на макаронку (стал прапорщиком), то есть тоже нашел себя.

Грустный пони в осеннем парке

После пятидесяти Харикову перестали сниться девушки. Раньше девушки приходили во сне, как правило, на зеленом лугу, он догонял их, они убегали.

Наяву дела шли лучше: кое-кого он догнал и с одной даже живет теперь, чувствуя себя как лошадь в стойле.

Жена его кормит, холит, врет ему, что он настоящий жеребец. Он благодарен ей за это преувеличение: он знает, что он грустный пони в осеннем парке, где крутятся карусели, а на нем никто не хочет кататься.

Иногда он взбрыкивает, пытается выйти из стойла, но жена мягко берет его за узду и ставит обратно, ласково объясняя, что он может простудиться на холодной улице или его, не дай бог, юная кобылица, не знающая его норова, ударит копытом, будет больно.

Девушки перестали сниться в одночасье, после одного пророческого сна, когда он увидел себя на смертном одре в образе маститого писателя, который смотрел на шкаф своих творений, сияющих золотыми переплетами. Мысли его перенеслись на зеленый луг, где он бежит за девушкой — сам молодой и кудрявый. Она уже добежала до свежей копны, он на нее, и она выскальзывает из-под него по влажной траве.

«Эх! — думает писатель. — Если бы все эти книги подложить ей под зад, никуда бы она не делась!»

Так сон, по старому анекдоту, изменил жизнь Харикова.

Девушки ушли из снов, но стали сниться документы: то трудовая книжка мелькнет, с записью, что он кузнец пятого разряда, то удостоверение санитара в женском батальоне, а однажды в тупик поставило его донесение в штаб корпуса генерала Шкуро о разгроме бронепоезда.

В реинкарнацию Хариков не верил — он твердо знал, что в прошлой жизни был велосипедом, поэтому в реальной жизни он на велосипеде не ездил и не умел — надоело в прошлой.

После трудовой книжки стал сниться школьный журнал за пятый класс.

Фамилия «Хариков» сияла в нем, как реклама кока-колы, — неоновым светом появлялось всплывающее окно, в котором он видел, как бежит за одноклассницей Мироновой в конец коридора, где хранились швабры и метелки. Он зажимает ее, и у него кружится голова.

Сны набирали обороты, целую неделю снились записные книжки за разные годы, за 67-й год вспыхнула запись, где зачеркнутый телефон какой-то Аллы и приписано рукой Харикова: «Все кончено, нет в жизни счастья». Что кончено в двадцать лет? Какая Алла?

Хариков погрузился в файлы прошлого и вспомнил, как какая-то Алла обманула его ожидания с неким Колей, он трое суток лежал лицом к стене и не хотел жить.

След от Аллы остался исключительно в записной книжке — без лица, только пустая клетка в календаре прошлого.

В среду газета «Правда» с информационным сообщением, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, выбил его из колеи на целый день — сон серьезный, требовал пояснений.

Харикову в 1967 году было десять лет, он не знал, что значит «Всем дадут по потребностям», и написал в изложении по истории, что хочет три телевизора к 1980 году. Учительница вызвала маму в школу и отдала его изложение подальше от греха. «Пионер не должен так много хотеть», — с укором сказала работница идеологического фронта. Мама отблагодарила ее коробкой конфет «Вечерний звон».

К 80-му году в их семье было три телевизора, и Хариков задумался о вступлении в КПСС для исполнения новых желаний, но его не приняли, поставили в очередь, желающих было до хера.

Потом документы сниться перестали, каждую ночь приходила ящерица, сидела на камешке, тараща на него глаза, а потом мгновенно отбрасывала хвост и скрывалась меж камней.

Хариков сходил с ума от этой ящерицы и ее сброшенных хвостов, пока не понял, что сам превращается в ящерицу, отбрасывающую свое прошлое, тянущее назад. Он понял, что, все отбросив, еще имеет шанс догнать Миронову из 5 «А», и запах сырых тряпок в конце коридора будет ему навигатором.

Хариков проснулся, мальчик из сна помахал ему рукой с чернильным пятном на ладошке.

Он опять закрыл глаза, боясь разрушить чудесный сон, зазвонил будильник, он потянулся к нему с закрытыми глазами, последний осколок сна, который он увидел: ящерица превращается в огромную черепаху, раздавленную многолетним панцирем прошлого. Она ползла и не видела горизонта.

«Вана Таллин»

Хариков ехал в Елабугу на автозавод — подписывать бумаги на новый станок. Командировка в провинцию — дело беспонтовое: гостиница с удобствами в коридоре и буфет, где в 85-м году, кроме яйца под майонезом и бутербродов с сельдью иваси, ничего не водилось. Хариков хотел обернуться за сутки — «Одесская» колбаса должна была решить вопросы научно-технического прогресса — и сэкономленные дни провести дома, в Москве, без надоевших за пятнадцать лет постылых морд из его НИИ.

Приехав в гостиницу, он по привычке зашел в буфет — опыт у него такой, что с расстояния десять метров он мог определить свежесть сыра и сосисок на глаз. Знание и интуиция позволяли не сдохнуть от этих «продуктов великой эпохи», по которой сейчас многие вздыхают.

За прилавком стояла новая буфетчица 54-го размера, с мощными руками. Эпиляция тогда еще не была нормой жизни, ее руки, поросшие мхом, были обесцвечены перекисью водорода, этим же химическим составом была обработана голова с прической «бабетта». На икры перекиси не хватило, и они чернели естественным цветом.

Она царила за прилавком и управлялась ловко и хватко. Хариков залюбовался ее грацией и разговорился с ней. Она созналась, что здесь временно, до этого работала в «Интуристе», а сюда сослана за махинации с коктейлем «Коблер» (смесь шампанского с коньяком). Она лила свой коньяк и была в шоколаде, пока ее не застукали по доносу швейцара, старого козла, которому она отказала пить на халяву. Он сдал ее — и вот она здесь.

В этот день Хариков на завод не пошел — он провел его в буфете, как очарованный странник, охмуряя королеву прилавка. Есть сегмент мужчин, обожающих буфетчиц, проводниц и горничных. Это особые люди, независимо от возраста и образования, им вне дома не хватает домашней заботы, и они компенсируют ее, ухаживая за этим контингентом особого рода.

Такой женщины он не видел никогда — она поразила его своей энергией и полным отсутствием сомнений в сценарии своей жизни.

Мужа у нее не было, а сын был. Она жила для него, для него же воровала, он ходил в спецшколу и на фигурное катание — она любила этот вид спорта за красоту и внешний вид. Ей нравился канадский фигурист Патрик Пера несоветским видом и сумасшедшей пластикой и артистизмом, ее глаз радовали люди в шубах и кольцах на трибунах — она об этом не мечтала, но радовалась, что есть и другая жизнь, в которую она готовила своего сына.