Байки старого боцмана

– Повезло тебе Чайка – летать умеешь, а меня как подбросит в воздух – так камешком на донышко…

Михелев слегка гундосил, и это предавало сказанному ещё более зловещий смысл.

Матрос Крымов работал молча. Говорить ему было не с кем, поднимать боевой дух не чем, а лазить по черпакам со старыми снарядами опасно настолько, что, кроме известных непечатных выражений, в голову ничего не приходило. В конце вторых суток, когда снаряды пошли на убыль, а потом и вовсе пропали, Крымов отпросился по естественным надобностям…

В это время на палубе старпом Михелев купался в лучах славы. Став спасителем мирного города, он детально рассказывал заполнившим палубу корреспондентам все тонкости чудесной эпопеи, не забывая сапера Чайку, Петровича и даже кочегара Гранитова. Не охватила его память только матроса Крымова.

Неожиданно кто-то поинтересовался, находились ли трусы, отказавшиеся принять участие в опасной работе. Михелев, утративший всякое чувство меры, залихватски ответил:

– Все, кто спасал город – рядом со мной, на судне трусов – нет.

Корреспондентам так понравилась эта фраза, что все дружно записали крылатые слова старпома. К всеобщему удивлению, на палубе вновь появился матрос Крымов. Защелкали затворы, засверкали вспышки, и расстрелянный фотоаппаратами матрос вошел в историю. Уточнить фамилию не представляло большого труда.

На следующий день николаевские газеты запестрели фотографиями храброго старпома и «трусливого» матроса. Возмущению матроса Крымова не было границ. Михелев заперся в каюте, не решаясь выходить. Крымов же, напротив, все свободное время проводил у двери каюты старпома. Уговоры замполита ни к чему не привели…

Решено было требовать от редакций газет публикации опровержения. Содержание каждого номера утверждалось партийным, советским или профсоюзным органом и никто не хотел согласиться, что подотчетная газета опубликовала чистейшей воды клевету. Матрос Крымов не унимался и грозил обратиться с открытым письмом к съезду партии. Скандальную ситуацию предотвратил изобретательный сапер Чайка, подавший своему руководству рапорт о необходимости замены в наградном списке фамилии Чайка на – Крымов.

Между прочим, опровержение николаевские газеты все-таки опубликовали. Правда, после того, как портрет матроса Крымова с новенькой медалью появился на первой странице «Красной звезды» с подлинным рассказом о его подвиге.

Часть третья На мели

Было это в те годы, когда опытных капитанов уже списали на берег из-за избытка возраста и недостатка образования, а молодые штурманы ещё только перескакивали с одной мели на другую в связи с полным отсутствием опыта.

Дело было в том, что процесс обучения в мореходном училище был построен так, чтобы курсанты могли научиться углублять дно и следить за горизонтом одновременно. За четыре года обучения постигнуть тонкости сразу двух профессий курсанты не могли. Поэтому, их «учили понемногу», дипломы гидростроителя-багермейстера получали все, а настоящие знания, как предполагалось, должны были прийти с опытом.

Если вы где-то случайно услышите слово «багермейстер», не пугайтесь – это не диагноз, а профессия. Если шипчандлер и маркшейдер имеют продукты и уголь, то багермейстер – море и дно, т. е., воду и ил одновременно. С одной стороны, эти опытные штурмана смело бороздят просторы акватории черноморских портов, с другой стороны, подобно сказочному герою Садко, черпают морские богатства прямо со дна. Непосредственная близость к неисчерпаемым запасам ила порождает у багермейстеров некоторое пренебрежение к штурманским обязанностям.

Посадка судна на мель не является для них чем-то необычным, напротив, формирует особый, доступный только настоящим специалистам, багерский шик. Популярность хорошего багермейстера определяется количеством посадок на мель. Особо приветствуются ситуации, вызванные сильным алкогольным опьянением. А если багер сумел самостоятельно с этой мели еще и сняться, то легенды о столь памятном событии будут десятилетиями будоражить неопохмеленный разум судовых балагуров.

В то время навигационное оборудование судов сводилось к трём точным приборам – сектанту, образца 1913 года, компасу, зафиксированному в неизменном положении ещё в 1905 году, и спиртометру. Последний использовался для уточнения параметров прозрачной жидкости, которой теоретически протирались два предыдущих агрегата. Всё это счастье дополняли карты Черного моря, точно отражающие географические познания ровесников Ветхого завета.

С годами они превратились в некое подобие древних манускриптов, на которых разборчиво выделялась лишь сухая надпись: «ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Контуры береговой линии просматривались очень слабо, зато всё остальное определялось наугад. Острова, рифы и прочие картографические парадоксы на поверку могли оказаться тривиальными следами мух, а такие несущественные мелочи, как глубины, приходилось определять исходя из собственного опыта…

Капитан Михелев знал, что такое хорошая мель не понаслышке – годы тяжелого и неблагодарного труда старшего помощника не прошли даром. Команда питала к своему капитану искреннее уважение и была уверена – Михелев свою мель обязательно найдет, и, возможно, даже выведет судно на чистую воду. Главное, опыт у капитана был большой.

Первый раз о нем, как о судоводителе заговорили, благодаря корове…

Дело было на Николаевском судоходном канале. Шаланда «Енисейская-4» только вышла из капитального ремонта. Ходовые испытания проходили на редкость успешно, пока кто-то не обратил внимания на резкое снижение хода. Машина работала нормально, бурунам за кормой мог позавидовать любой крейсер, а хода – не было. Вместо положенных семи миль шаланда разгонялась лишь до двух. После недолгих споров выяснилось, что новый винт, отлитый и поставленный на судоремонтном заводе, конструктивно не соответствует штатному. На проектирование и отливку нового винта должно уйти не меньше месяца и во избежание простоя, было принято решение шаланду из эксплуатации не выводить, и теперь движение шаланды от земснаряда до свалки (места сброса грунта) выглядело странновато – судно передвигалось чрезвычайно медленно, поднимая бурун выше палубы. Временная тихоходность судна совпала с прибытием новоиспеченного помощника капитана Михелева. Пышный банкет в его честь завершился далеко за полночь. На следующее утро капитан шаланды занемог. Простояв на мостике несколько часов, он почувствовал сильную головную боль и, поручив штурману Михелеву штурвал, спустился в каюту для поправления здоровья. В отличие от капитана, Михелев на ногах стоял твердо, что, впрочем, не прибавило ему знания акватории Николаевского канала. Капитан, уходя, смог выдавить из себя лишь одну сокровенную фразу:

– Держи курс на корову. Пока с нею поравняемся – я немного высплюсь.

Корова – это не морской термин, а домашнее животное. Она мирно паслась на берегу Николаевского канала, даже не ведая, что становится героиней нашего рассказа. В свою очередь Михелев, будучи человеком исполнительным, твердой рукой повел судно по указанному курсу.

Самостоятельно Николаевский канал он проходил впервые, но крупный рогатый скот, пасшийся на берегу об этом глобальном событии даже не догадывался. Михелев лично следил за коровой и периодически давал указания вахтенному матросу, который крутил штурвал то вправо, то влево. В капитанский бинокль корова была видна предельно четко. Бесхитростное животное спокойно что-то жевало, отбиваясь от мух при помощи хвоста, и не обращало внимания на рекогносцировки шаланды. Михелев, напротив, был предельно внимателен, мгновенно реагируя на малейшие действия ориентира.

Идиллия продолжалась часа полтора, пока капитан сквозь сон не почувствовал легкий толчок и характерное трение корпуса о грунт. Вернувшись на мостик, он быстро убедился в справедливости своей догадки – судно прочно сидело на мели. Двигатели работали на предельной мощности, со скоростью вентилятора вращался винт, на берегу мирно паслась корова, но судно с места не трогалось. По мостику носился бледный Михелев и отдавал команды, непонятные даже самому себе. Их молча выполнял невозмутимый рулевой. Но исправить положение без посторонней помощи было уже невозможно. Часа через четыре шаланду снял с мели подошедший буксир. Дебют Михелева закончился беседой в каюте начальника каравана, в ходе которой выяснилось, что корова – животное неразумное и на месте, как буй, не стоит. Самого же Михелева назвали безграмотным деревенским пастухом, не способным проследить даже за одной единственной коровой.