Бедный Бобик

– Я… я жду ребенка.

Эммануил неожиданно был просто потрясен:

– Что вы говорите! Это прекрасно! Позвольте я поцелую вам руку!

Алена смущенно протянула ему руку. Эммануил крайне почтительно взял ее и, склонившись, едва прикоснулся к ней губами.

– И кто же тот счастливец, который ждет ребенка вместе с вами? – спросил он, не отпуская ее руки и глядя на девушку снизу вверх.

Алена аккуратно освободила свою ладонь и снова улыбнулась.

– Мне… не хотелось бы говорить об этом…

– Не буду настаивать… Наверно, кто-то из тех прохиндеев, которые увивались вокруг вас в институте?

– Нет. Ну… собственно, никто больше, похоже, и не ждет.

– Я так и знал! Я сразу понял, глядя на вас в церкви, что с вами случилось что-то чудесное!..

Алена внимательно посмотрела на него. Она хорошо помнила, как неожиданно иногда Эммануил проводил свои семинары по композиции. Однажды он предложил за полчаса набросать иной финал к опере Верди, в другой раз – «в общих чертах» изменить музыкальное решение балета Хачатуряна…

Как-то во время занятия перед летней сессией он открыл окно, выходившее в маленький дворик во дворе института, и сказал:

– Милые дети. Прошу маленький экспромт. У вас есть тридцать минут и два любых инструмента, которые вы себе выберете в своем воображении. Тема: вот этот майский день и то, что каждый увидит из окна и почувствует при этом. Сочинения прошу сдать в конце занятия, проверим в следующий раз. Это и будет вашей экзаменационной работой по моему предмету в этом году.

Студенты, никак не ожидавшие такого, переглянулись, но, зная непредсказуемый нрав Эммануила, быстро принялись за работу. Кто-то написал этюд для фортепьяно со скрипкой, кто-то упростил себе задачу, выбрав ударные, – ведь весна же, скоро лето, ясное небо, и вообще, впереди – долгая и радостная жизнь!

Алена смотрела на большой куст белой сирени под окном, на пышные шапки соцветий, свежий легкий аромат которых доносился даже в кабинет, и как будто услышала две флейты. Каждая играла свою мелодию. Они перегоняли друг друга, на секунду сливались, затем снова расходились почти до диссонанса… Девушка не заметила, как за спиной у нее встал Эммануил. Он слегка коснулся ее головы. И тут же убрал руку. Алена ощутила легкий горьковатый запах его туалетной воды. Композитор склонился к ее тетрадке.

– Милая девочка… – негромко проговорил он. – Это чудесно… Именно две флейты… Я тоже сегодня весь день слышу флейту… И еще что-то… Но я никак не мог понять, какой же второй инструмент… А это, оказывается, вторая флейта… Давайте добавим к этому еще партию женского голоса, скажем, меццо-сопрано… И вот здесь, смотрите, не пойдем на крещендо, а наоборот, пусть флейты совсем почти затихнут… И если резко поменять тональность… И голос пусть звучит один и неожиданно оборвется… Вот здесь напойте… Да, правильно, не си-бемоль, нужно ниже, звук должен быть теплее… – Эммануил обернулся к студентам: – Кто не уверен в собственных силах и талантах, может закончить дома, с инструментом, и принести в следующий раз.

– Я бы тоже хотела закончить дома, – попросила Алена. – Если честно, я не так хорошо слышу то, что я написала, как вы…

– Правда? – заметно огорчился тогда композитор. – Как жаль. Прошу, конечно, доработайте дома… И добавьте голос, непременно…

Сейчас они шли по улице, и пожилой человек вдруг абсолютно серьезно спросил ее:

– Это было непорочное зачатие, да, девочка моя?

Эммануил смотрел на нее, как будто ждал ответа на свой неожиданный вопрос. Он, конечно, пошутил. Но почему бы, собственно, не случиться чуду? Особенно с такой милой девушкой…

Алена, чуть улыбнувшись собственным мыслям, ответила:

– Увы, Эммануил Вильгельмович, вполне обычное.

Эммануил продолжил все также восторженно:

– И все равно! Это прекрасно! А, простите мое любопытство, – спросил он, чуть понизив голос, – почему – никто не ждет?

Алена ответила:

– Так получилось. Не расскажешь в двух словах. Мне здесь поворачивать, вон там мой дом…

– Как? Королева живет не в жемчужном дворце?

– И ездит не в золоченой карете, а в пятьдесят девятом троллейбусе.

– Секундочку… – Эммануил загадочно улыбнулся. – Не исчезайте, дорогая моя… – Прихрамывая, он поспешил к киоску с цветами.

Алена с грустью смотрела ему вслед. Неудобно, неловко, глупо… Как глупо… Эммануил вернулся торжественным шагом с большим букетом ярко-розовых и малиновых роз.

– Прошу вас, дорогая моя! Примите это. За прекрасную весть… Вы даже себе не представляете…

Алена непонимающе посмотрела на него. Эммануил как будто и не замечал ее недоумения.

– Вы любите такой цвет?

«Нет», – хотела честно сказать Алена, но ей почему-то стало жалко старика.

– Моя мама любит, – ответила она, не глядя ему в лицо.

– К матушке обязательно пойдем! Дорогая моя, дорогая… Я не буду провожать вас до дома. Но вы должны пообещать, что придете ко мне на концерт – послезавтра! И заодно подумаете, может, вы все-таки осчастливите нас своим участием в следующий раз.

Алена вдруг почувствовала, что невероятно устала.

– Да, конечно, Эммануил Вильгельмович…

– Прошу вас, милая моя, не поминайте моего батюшку. Каждый раз, когда я слышу его имя, вспоминаю, как он одной рукой держал меня за волосы, а другой бил по губам, когда я говорил слово «нет». Вы устали, девочка.

Алена кивнула.

Эммануил серьезно посмотрел на нее:

– Можете ответить мне на один вопрос?

– Постараюсь.

– Я похож на старого гнома?

– Н-нет… – засмеялась она, – не очень…

– А мне кажется, что похож. На доброго старого гнома, у которого в пещере хранится сундук с драгоценностями, а в печке варится… волшебный напиток мудрости… И… – добавил он шепотом, – вечности…

Алена устало улыбнулась.

– Все, все! Отпускаю вас! Вам надо беречь себя! Пообещайте мне прийти на концерт. В каком-нибудь воздушном голубом наряде…

– Я постараюсь. Спасибо за розы! До свидания! – Она поспешила уйти.

Эммануил поклонился вслед:

– До свидания, до свидания, милая девочка… – бормотал он. – Красивая, нежная девочка…

Глава 6

На открытой веранде ресторана почти никого не было. Оксана взглянула на подругу, меланхолично жующую огромные маслины.

– Даже не думала, что на меня это произведет такое впечатление… – Слезы снова помешали ей говорить.

– Да-а-а… уж ты, мать, что-то совсем… Один раз видела тебя в слезах, когда Дато хоронили… – Жанна отодвинула тарелку с маслинами подальше.