Бедолаги

Мимо прошел жилец из дома 49 (Дэйв говорил, что они немцы) — с рыжеватыми волосами, холеный, сильный. Один из тех, кто столь небрежно прячет бумажник, сделав покупку, что даже неинтересно его обокрасть. Холеный, сильный, а все равно весь в заботах. Может, из-за войны, начавшейся этой ночью с бомбежки Багдада без участия наземных войск, а через день, с началом весны, все-таки при их участии. Джим держал телевизор включенным, хотя и злился сам на себя: ему-то какое дело? Мэй терпеть не могла, если он с утра врубал телик. В таких делах она придерживалась принципов: вместе завтракать, вместе садиться за стол, не произносить бранных слов, как будто рядом их дети — способные дети, с большим будущим. Не позволяла смеяться над этим и курить во время еды.

Он валялся перед теликом и курил. Из одной отопительной батареи капало, картинка на экране зарябила. Победные вспышки при попадании, если это попадание. На входной двери взбухла и отстала краска. Разнесенный ударами город не показывают, белых флагов тоже не видно. Послушаешь их, и Саддам то мертв, то опять жив. Послушаешь их, так и жертв нет, сколько их, погибших, — четверо или пятеро?

Мэй обратила внимание, что стало меньше воробьев, воробьев меньше, куда же они пропали? В саду припрыгивают маленькие желтоватые птички, вечерами на ограде распевает дрозд. Трава стала выше, у ограды распустились нарциссы, и он представил себе, как Мэй подстригала бы траву, сажала бы цветочки. Птицы ничего не боятся. Мэй обернулась, взглянула на него с улыбкой. Куда делись вещи из их квартиры? Он понятия не имел. Телевизор? Складные стулья, которые они вместе купили? А зонт от солнца? Они ведь собирались в Брайтон.

Для учебной тревоги выбрали одну из станций на кольцевой, кажется «Ченсери-Лэйн», все равно она закрыта. Но когда выключили освещение, сразу началась паника, медицинское оборудование растоптали, врача ранили, а свет так и не загорелся. Джиму позвонил Хисхам, дал адрес в Холлоуэе, там у него заберут весь товар. Сербы, албанцы, контрабанда сигарет. Надеются погреть руки на торговле наркотиками, пока их не пристрелили конкуренты из такой же банды. Мимо прошел Дэйв, послушно отвернувшись.

В Холлоуэй Джим шел пешком минут двадцать. На условленном месте к нему обратились, повели в подъезд, где его ждали трое вежливых парней в дешевых тонких куртках, трое парней с жестким и жадным взглядом. А женщины на улицах вызывающе накрашены. «Да уж, не англичане», — подумалось Джиму. Газетные заголовки кричали об убийстве какой-то девушки. Наверное, кирпичом. И никто не заметил, хотя это произошло в парке посреди бела дня.

Джим зашел в паб недалеко от Арчуэй, направился к стойке, напевая — нет, мыча — противную короткую мелодию, пропустил глоточек. Официантка краем глаза косилась на него, оценивала. Из дальнего зала доносилось звяканье игрового автомата. Но Джим не поднял головы, он продолжал напевать, потому что к своим двадцати восьми годам свистеть так и не научился. «Уж свистеть настоящие парни умеют», — презрительно говорил Джиму отец. Официантка оперлась о стойку, улыбнулась ему:

— Вспоминаешь свою подружку?

Джим коротко взглянул на нее, ничего не ответил. Опять звякнул игровой автомат. Человеку, который отдал ему деньги, было лет сорок, не меньше. Здоровый дядька, кожа плохая, взгляд беспокойный. Джим крутил в руках стакан. Тринадцати лет он принял решение сбежать из дому и осуществил это тоже тринадцать лет назад. Во всем надеялся на Лондон, надежда придавала сил, и в шестнадцать он все-таки сбежал. Но какой это был шок — торчать у вокзала после всего, о чем мечталось! О жизни вольной, дикой, прекрасной. Вместе с Мэй он перебрался бы в деревню. Нужно свалить от Элберта и найти Мэй, и деньги нужны большие. Из кухни доносился запах пищи, лестница на второй этаж отгорожена веревкой. И снова это звяканье действует на нервы. Джим развернулся, кинулся в дальний зал и оттолкнул от автомата мальчишку, в ужасе на него глядевшего, с такой силой, что тот грохнулся на пол.

— Прекрати это, мелкий ублюдок!

Официантка крикнула издалека:

— Джиджи, хватит!

Подошла ближе, улыбнулась Джиму. Мальчишка, не издав ни звука, вскочил и убежал. Джим чувствовал испытующий взгляд официантки. Не его тип, подумал он, обернувшись. Темноволосая, полноватая, лицо густо накрашено, но что-то в ней вызывает доверие. «Так вот он какой, Холлоуэй, сплошная вонь», — решил для себя Джим. Однако она-то явно побывала под душем, и голова помыта, волосы густые, гуще, чем у Мэй, и он тронул их рукой, а она не возражала, склонила голову ему на плечо, дружелюбно улыбнулась, будто так и надо. Было приятно, как приятно держать в руках весомую какую-нибудь штуку, как осязаемое удовольствие, и она рукой нащупала его руку, легко сдавила и вновь отпустила, чтобы еще крепче к нему прижаться, мягко подтолкнуть к подсобке, где стоят ведра и пылесос, где воздух спертый и пыльный, где лечь нету места, но зато она сама умела и опытна, так что Джим обо всем позабыл и только потом ощутил на губах ее нежный, дружеский поцелуй.

— Мечтатель, мечтатель… — вымолвила она.

На улице было светло, пройдя метров двести, он вновь стал различать шумы и звуки, недоверчивость в глазах прохожих. Женщина с маленьким мальчиком уступила ему дорогу, в воздухе пахло летом, после прошедшего дождя на ветках деревьев поблескивали капли, какой-то ребенок бросился ему навстречу и в последнюю секунду свернул, так что Джим почуял дуновение ветерка и даже тепло его маленького тела. Вдруг он споткнулся: посреди дороги, что-то прикрывая, валялся пластиковый пакет. Джим ногой сдвинул его в сторону и разглядел крысиную шкурку. И долго стоял в растерянности на улице, посреди грохочущего, гудящего, отчаянного транспортного потока. Задул холодный ветер, дождь до нитки промочил его куртку.

Он и не помнил, когда в последний раз болел, по — настоящему болел, а не оттого, что напился или нажрался каких-то таблеток, болел с температурой, плавая в поту, как ребенок. Каждое прикосновение вызывало боль, будто кожа стала проницаемой, прозрачной, не создавала защиты для нервных окончаний, но при этом обхватывала его как панцирь. Собравшись с силами, он кипятил чай, в кухонном шкафчике все кверху дном, Дэмианово наследство, к которому он год не притрагивался, банка заплесневелого варенья, консервы, грязная посуда, он курил и кашлял, а температура поднималась, наконец рухнул на софу, и, когда в дверь позвонил Дэйв, он не сумел подняться, бессильно слушал, как Дэйв зовет его по имени, как он топает по ступенькам, уходит. Заснул, проснулся, но был слишком слаб, чтобы добрести до кухни и поесть, сварить рис, также обнаруженный в шкафчике, но встать он не мог, он не мог встать, а все, что он видел, казалось раскромсанным на куски, гостиная и кухня на Фидд-стрит, на плите хорошие кастрюли, и как Мэй над ним смеется, мелет вздор про мертвецов и над ним смеется, а он обливается потом и мучается от боли. Над батареей отопления двигались черные тени, и та девушка шла мимо окон, его искала, и если он собирался с силами, то заставлял ее обернуться, показать личико.

Когда он пришел в себя, был полдень и совсем светло. Трезвонил мобильный телефон, умолкал, звонил снова. Наконец он взял телефон в руки, не обратив внимания на высветившийся номер. Раздался голос Хисхама, и в голосе никакой насмешки:

— Все думаю, куда ты пропал. Никаких вестей от тебя после Холлоуэя, ты дома или где?

— А тебе-то какое дело, а? — вспылил Джим.

— Так, ладно, но голос у тебя больной. Ты болен, что ли? — сочувственно поинтересовался Хисхам.

— Ты, трепло поганое. — И Джим оборвал связь.

Вечером он вышел на улицу, потому что почувствовал голод. Добрался до китайской забегаловки. Старик сидел за зеленым столиком, локтем почти касаясь экрана включенного телевизора, и хлебал с причмокиванием свой супчик, а в кухне две молодые женщины начищали кастрюли. Позади прилавка двое мужчин с чем-то возились, чесали языками и внимания не обращали на Джима. Вошли двое чернокожих, взглянули на него и зашептались. Джим рассмеялся и заказал блинчик с овощами. На вкус он оказался горьким.

Оказавшись наконец за дверью, он заметил на противоположном тротуаре ту девушку. Она смотрела куда-то в его сторону, но было слишком темно, и лица он не разглядел. Что-то промычал, как песенку запел, и она опять посмотрела в его сторону, однако быстро пошла дальше, а свистеть Джим не умел.

24

Итак, все волнения позади. С улиц исчезли демонстранты, из газетных заголовков война. Химическое оружие исчезло из пустыни, если таковое вообще там имелось. Но война, уйдя в прошлое, все еще продолжалась. Саддам Хусейн, если верить слухам, оказывался то пленным, то мертвым, то неуловимым. Один раз привезли не то, другой раз привезли не все, поэтому машина, которая доставляла товары от фирмы «Хейс и Финч — церковные принадлежности», в третий раз проехала по улице Леди Маргарет. Изабель показалось, что она учуяла запах воска, когда дверь в доме напротив отворилась и туда внесли темные коробки, каждая с огромной свечой на крышке. Вот, оказывается, где живет пастор. По Би-би-си некоторое время еще звучали такие названия, как Басра и Назария, еще упоминалось сопротивление местных жителей, а потом лексика сменилась.