Бефстроганов по-губернаторски

Иногда казалось, что все эти молодые девки приходили на службу только затем, чтобы выпендриться в новых платьях и прозрачных блузках, как модницы 30-х годов хвастались фильдеперсовыми чулками со стрелками и креп-жоржетовыми жакетами с газовыми шарфиками.

А теперь приплюсуйте сюда рекламщиков, администраторов, компьютерщиков, секретарей, бухгалтеров, водил. Короче, вавилонское столпотворение.

Хозяин холдинга, очевидно, считал, что, объединив в одно целое несколько СМИ, он создаст мощный кулак, и ему единолично будет принадлежать все прикамское пиар-пространство. И владение этим пространством позволит ему еще крепче укрепить свою депутатскую неприкосновенность и приумножить собственный бизнес.

Работнички всех редакций холдинга с умным видом околачивали груши в одном общем зале, а сам этот зал напоминал то ли центр управления космическими полетами, каким его показывают в новостях по ящику, то ли гудящий зал ожидания большого вокзала.

Здесь не было кабинетов. Депутат считал, что начальство должно быть ближе к народу, а тот, в свою очередь, – ближе к начальству. Как одно гармоничное и неделимое целое.

Правда, обе студии – радио- и теле-, – расположенные в противоположных углах «зала ожидания», были ограждены стеклянными «заборами». Да и то не до потолка. Как в общественном сортире или душевой. И чтобы какой-нибудь озабоченный созданием новой писанины газетный гений или молодящаяся секретутка не разбили себе лоб, не заметив прозрачной двери, на нее вывешивалась упреждающая картонная табличка «Тихо! Идет запись!» или «Тихо! Прямой эфир!».

Столы, за которыми холдинговые клерки усердно делали вид, что работали, были одинаковыми для всех, при этом напрочь лишены всяческих излишеств. Например, они имели только один небольшой ящичек, куда из личных вещей и деловых бумаг можно было положить блокнот, ручку, пачку сигарет и разве что упаковку презервативов. На всякий случай.

Но это еще не все. На входе в «зал» был установлен турникет, как на заводе. Пройти через него, причем и туда, и сюда, можно было, только приложив магнитный ключ. Даже в туалет. Если работник холдинга хотел кого-то пригласить к себе, например автора со стороны или героя очередного выпуска, то ему сначала нужно было поставить в известность руководство, а потом и бдительного охранника-вертухая, чтобы тот занес Ф. И. О. гостя в специальный журнал. И при этом посетитель должен был иметь при себе документ, удостоверяющий личность. Иначе не пустят, хоть тресни. Вот так.

А за всем порядком наблюдала старшая менеджерша по управлению персоналом, а если по-русски, то простая кадровичка Ольга Павловна. Длинная, тощая и корявая, как голодная баскетболистка, она была женщиной без определенного возраста. Честно сказать, надзирательницы в фашистских концлагерях выглядели более женственно и миролюбиво. Работнички «Реалий» окрестили ее по-своему – Ольга Падловна, что больше соответствовало ее натуре.

Несмотря на, казалось бы, внешнее улыбчивое благополучие, атмосфера в холдинге была напряженной, можно даже сказать, гнетущей. Это то же самое, как прикрыть голую жопу рваными трусами. Поэтому подсиживание и стукачество здесь были в порядке вещей.

В общем, не офис прогрессивной газеты и телевидения XXI века, а исправительно-трудовое учреждение строгого режима. Одним словом, «Мордор». Правда, из пишущих журналюг все эти строгости мало кто соблюдал.

Именно в этом средоточии массовой идиотизации, как теперь повсеместно называют работнички СМИ самих себя и своих руководящих товарищей, и служила последнее время Мирослава. В газете «Прикамская звезда».

Запах разложения

«Прикамская звезда» существовала более ста лет. Вековой юбилей прошел ярко, даже губернатор соизволил поздравить доблестный коллектив. Но этим только и ограничился.

А спустя какое-то время случилось то, что и должно было случиться: газета оказалась по уши в долгах.

Из прикамских олигархов протянуть руку помощи или бросить в знак сострадания спасательный круг человеческого участия никто не согласился, не пожелав взвалить на себя еще одну обузу, несмотря на юбилейные заверения в вечной любви.

Но тут нашелся один московский депутат из Госдумы, имевший меркантильный интерес к промышленному Прикамску, который и выкупил газету со всеми потрохами, присоединив к холдингу «Реалии времени». У нас ведь как, в России? Если мы хотим что-то еще выше поднять или теснее сплотить, то непременно надо взять людей из Москвы. Это всеобщая тенденция. Якобы к москвичам доверия больше, да и к власти, то есть к деньгам, они ближе.

Естественно, депутат назначил новое руководство, разогнав весь прежний, кондовый и замшелый, как он сказал, редакционный коллектив. Во главе газеты главнюком утвердил свою любовницу, заодно купив ей тачку и квартиру в столице Прикамского края. А гендиректором устроил своего бывшего помощника. Те сдуру и набрали в качестве журналистов и рекламщиков неотесанный молодняк. То есть взяли в «Звезду» тех газетно-журнальных «звезд», которые были никому не нужны в других изданиях.

И понеслась «Звезда» по кочкам! То есть превратилась невесть во что. А точнее, в полное говно.

Потом, правда, депутат одумался, поменял свою ничего не понимающую в газетном деле пассию на более грамотного специалиста. Но и после этой кадровой перемастур-бации из газеты ничего хорошего не получилось.

Затем «перемены мест» происходили примерно раз в три месяца, а от перемены, как известно, итог не меняется.

Но в последнее время ситуация вроде бы устаканилась.

– Мы, учитывая ваш прежний опыт, надеемся, что с вашим приходом наша газета станет еще интереснее, – сказали Мирославе при приеме на службу, окрылив ее добрыми намерениями, которыми, как известно, устлана дорога, сами знаете, куда, в чем «зеленоглазый мальчуган» вскоре убедилась на собственной шкуре. – Начнем с половины ставки, а там посмотрим. Плох тот журналист, который не мечтает стать главным редактором!

Если бы Мирослава была настоящим зеленоглазым мальчуганом, то сияющий шеф, лошадиной своей улыбкой похожий на грибоедовского Скалозуба, обязательно похлопал бы ее по плечу. По-свойски.

«Прикамский репортер», где до «Звезды» служила Мирослава главным редактором, считался оппозиционной газетой: яростной и безжалостной, полностью соответствовав лозунгу советских времен, гласящему, что печать – самое острое наше оружие. «Репортера» боялись. Очередного выпуска ожидали с нетерпением.

Но, выпустив тысячный номер, учредители «Прикамского репортера» решили его прикрыть, посчитав, что дело сделано: прежний вороватый губернатор, к которому неровно дышали хозяева еженедельника, был снят с должности, в том числе и с помощью газеты. И отправлен куда-то на повышение в федеральное правительство. А новый глава региона еще никак проявить себя не успел: ни с лучшей стороны, ни с худшей. Поэтому писать о всякой ерунде и платить за это деньги журналистам и типографии хозяева не посчитали нужным, это, дескать, не в их «консистенции». Контракты пришлось расторгнуть по обоюдоострому согласию сторон. Вот и разбрелись репортерские журналюги по другим изданиям.

– Я никогда не думала, что буду, как последняя блядь, исполнять капризы выживающего из ума старого пердуна. Имею в виду учредителя «Репортера». Это противно, мерзко и унизительно. Такое впечатление, что в тебя плюнули и плевок по лицу размазали. А когда-то он был серьезным, деловым человеком, с ним было интересно работать. В него верили, его поступки вселяли надежду… – рассказывала Мирослава потом Василию. – Когда на тебя подадут в суд или будут угрожать убить, говорил он, тогда можешь считать, что не зря ешь свой журналистский хлеб. Мы помогали людям, мы делали их жизнь более осмысленной, наша писанина, прости за напыщенность, выручала их из трудных ситуаций. Мне казалось, что у меня тогда за спиной выросли крылья… Но запах разложения уже чувствовался и тогда. Из независимой газеты мы превратились в самую что ни на есть зависимую. Зависимую от своей трусости, тупости и глупости. Сейчас ему наплевать и на людей, и на все, что происходит вокруг. Это касается не только меня или «Репортера». Это касается всех. Для него люди – это мусор. Мне даже кажется, что я убила в себе художника.