Беги от него

Но хорошо, что я не поддалась дури, коей у меня с избытком, и отыгралась на своей несчастной коже. Хоть не опозорилась. А то выбежала бы и разверещалась, как ополоумевшая болонка – стыда бы потом не обралась.

Нет уж! Присмотреться надо, и понять – а имею ли я вообще право? Может, там любовь неземная, а тут я с навязчивыми претензиями.

Вот только жаль я этой Лене не ответила. Обычно-то я бойкая на язык, а тут вдруг язык в одно место засунула, зато сейчас приходят остроумные ответы. Почему не сразу-то?!

– Нет, это мы отложим. И ругаться не будем, – заставила себя улыбнуться раскрасневшемуся отражению в зеркале. – Никакого хамства и агрессии, Маша.

По крайней мере, так долго, как смогу выдержать. Вот он – мой путь самурая.

Из душа я вышла, преисполненная злой радости, которая поутихла, стоило мне увидеть, как Антон уплетает еду, приготовленную Леной. Вот это больше всего обидело. Даже мама вспомнилась и наша семья, какой она была лет десять назад – как мама журила папу за ужины вне дома. Мне это такой глупостью казалось – пусть мужчина ест где хочет, к чему ревновать? К столовой?

А тут просто взбесило, и я все сразу поняла. Ох, права была мама.

Я даже отсела от Антона, и от завтрака отказалась.

«Ничего, с завтрашнего дня готовить буду я. Уж получше, чем всякие колбаски, завтраки будут» – дала себе мысленную установку.

Стоит воевать за Антона, или не стоит – с этим я разберусь, но раз мне неприятно смотреть как его кормит Лена – он будет есть то, что я приготовила. Да простят меня феминистки.

– Уже успела с мальчиками познакомиться? – улыбнулась мне Лена. – Сейчас молодежь красивее, чем раньше. Выглядят ухоженнее, старше. Иногда смотрю: с виду двухметровый бородатый мужик, а по паспорту – сопляк восемнадцатилетний. Так что, Маша, много у вас симпатичных мальчиков в универе?

Да как-то прошла моя любовь к ровесникам. Теперь я почему-то стала заглядываться на мужчин «тридцать плюс». Вернее, на мужчину.

Хм, может найти Лене симпатичного мальчика, раз она от них в таком восторге, а Антона себе забрать? Ох, язык так и чешется высказаться на эту тему, но вспомнилась установка про вежливость.

– Есть симпатичные, но вчера я всего первый день на учебе была, и не всех разглядела.

– А ты разгляди, Маша. Юность – самое прекрасное время. Нужно встречаться, целоваться, веселиться. Потом повзрослеешь, и не до того будет. Ни тебе, ни твоему мужчине, – рассмеялась Лена, а затем с укором взглянула на Антона.

Он ее взгляд проигнорировал. Сидит, хмурится, выглядит как сыч недовольный.

– Я планирую все успеть. С любимым человеком, – кивнула я Лене.

– И правильно. На кого попало не распыляйся. На всяких первых встречных, на мимолетные увлечения. А то знаешь, в таком возрасте кто угодно может показаться великой любовью, а на самом деле – гормоны бушуют, – с нажимом произнесла женщина.

Я уже перестала понимать, к чему она ведет, но точно ни к чему хорошему. Ходи на свидания, не ходи. Встречайся, не встречайся… сама разберусь.

Чтобы не нахамить, я просто кивнула Лене, и продолжила пить омерзительный на вкус кофе.

– А чем ты увлекаешься? – не отставала Лена.

– Бегом. Танцую еще, – пожала плечами.

– Антон вот тоже бегает. Я танцую, но все никак не могу его на аргентинское танго затащить, – вздохнула «почти невеста». – Там пара нужна, мужчин мало, приходится с женщинами танцевать. А мой мужчина, – выделила эти слова Лена, – на это время найти не может.

– Все эти танцы – пожалуйста, но без меня, – отрезал Антон, и Лена уже непритворно обиделась.

Да и я бы на ее месте тоже обиделась. Наверное, будь передо мной не Антон, а какой угодно другой мужчина, я бы к Лене испытывала не неприязнь, а женскую солидарность. Но что имеем, то имеем.

– Так ты бегаешь? – повернула я голову к Антону.

– Ну да.

– Можно с тобой бегать? Я город пока плохо знаю, еще забегу не туда. У меня зимние спортивки с собой, покупать ничего не нужно.

– Пробежка в шесть тридцать утра, Маш, – усмехнулся мужчина.

Я на это лишь глаза закатила. Я и в пять утра бегала – на улицах почти никого, даже машин мало, красота. Еще прохладно с ночи, пахло росой и морозцем вместо вечного городского дыма.

– Меня ранним подъемом не испугать, – подмигнула ему, о чем почти сразу пожалела.

Про Лену я каким-то чудом умудрилась забыть. Стоило с Антоном заговорить, и все – антураж и второстепенные герои неважны, софиты направлены на главного героя.

– Ты ведь болеешь, детка, – напомнила Лена. В голосе доброжелательность, а в глазах ее я явно вижу картинку, как она мечтает откусить мне голову. – Никаких пробежек, нужно ведь восстановиться. Да и всегда лучше тренажерка, я сама хожу, могу абонемент подарить.

– Спасибо, но дорогие подарки я не принимаю, – вежливо отказалась я.

Никто не отнимет у меня пробежки с Антоном. Будем просыпаться, бежать вместе, затем я буду готовить ему завтрак – картинка чудесная, и такая заманчивая, что я лужицей растекаюсь. И никакой Лене отнять это не позволю!

Ох, что ж меня коротит так?

– Конечно, мы можем бегать вместе, – кивнул мне Антон. – Сначала только с врачом посоветуемся, не вредны ли тебе нагрузки, и в каком количестве.

– Я уже выздоровела. Бодра как огурец. Честно, – рассмеялась я.

Лена сузила глаза, губы поджала, и уставилась на Антона. Снова. Вся она – осуждение. Ревнует?

На миг кольнуло. Что я такое творю? У меня ведь перед глазами именно такой пример был – мой папа, радостно свинтивший от мамы к другой. И мама сама недалеко ушла от него. Клялась ведь себе, что никогда и ни за что, и тут пожалуйста – Антон.

Сложно все как-то. И не очень правильно.

– Где Андрей? – зло поинтересовалась Лена. – Я же попросила позвать его к завтраку.

– Он с Булкой гуляет. Скоро явится.

Лена засопела, а я вспомнила что вроде у Антона хаски есть. Но я то болела, то на учебе, то в клубе была, и с собакеном так и не познакомилась.

Впрочем, и Антон, и Булка – легки на помине. Лязгнула входная дверь, и я услышала довольное пыхтение и цокот коготков по полу.

– Куда? А ну стой… стой, кому говорят. Будка, блин, лапы пошли мыть! – рявкнул Андрей.

Булка бешеным метеором понеслась по коридору прямиком к нам на кухню, оставляя на полу грязюку, и бросилась к Антону, который начал со смехом уворачиваться от проявлений собачьей любви.