Беги от него

Страшилище.

И не то, чтобы я влюбилась вот прям на этом самом месте, но перед красавчиками я и сама предпочитаю выглядеть красоткой, а не замарашкой.

Тьфу, ну папуля!

– Вы сказали, что почти без вредных привычек. Не поделитесь дурными пристрастиями, раз уж нам вместе жить? – с усмешкой спросила я, скрывая смущение.

Терпеть не могу смущаться.

– Не поделюсь, таким с маленькими девочками не делятся, – едко ответил он. – У любого мужика к тридцати набираются привычки, от которых не избавиться.

– Я не маленькая! Мне двадцать! – искренне возмутилась я.

А этот… этот солдафон рассмеялся.

– Простите, взрослая женщина, – передразнил он.

Я снова стушевалась, даже болезнь на второй план отступила. Не люблю выглядеть дурочкой. Ну почему нельзя переиграть наше знакомство? А все папа виноват!

Вот знала бы, что мне не цепной пес на страже Родины откроет, а вот этот персонаж, я бы привела себя в порядок. Вошла бы к нему царицей, познакомилась по-нормальному, мило улыбалась бы. Как равная равному.

– Идем, покажу, что у меня и как, – кивнул Антон.

И я чуть не сморозила глупость в ответ. Вот прям подмывает сказать что-то вроде: «Что там и как у тридцатидвухлетних мужиков меня не интересует».

Хорошо, что смолчала.

– Вот кухня, продукты бери любые. В основном я заказываю доставку, контейнеры в холодильнике. Расписания завтрака-обеда-ужина нет. Идем дальше, – поманил он, и мы вышли из огромной, светлой кухни. – Здесь комната моего брата, к нему лучше не лезь – типичный дурной подросток, только тачки и телки на уме. Здесь будет твоя комната, – мужчина открыл дверь.

Я осмотрелась.

Видно, что живет небедно, все дорогое, но цвета не хватает. Яркости. Обычно здесь как-то. Кровать, шкаф, тумбочка, кресло, стул и зеркало. Почти казарма. И ни одного яркого пледа, ни одной милой подушечки с пайетками. Вот папа такой же: есть кровать – и ладно. Хотя, зная папу, он бы и на полу мог спать, мебель купил только из-за семьи.

– Правило только одно – тусовки у меня не устраивать.

– Хорошо. Я ненадолго. Понимаете, в общежитие не получилось заселиться. Еще и в поезде ограбили, денег нет, карт нет. Простыла вдобавок ко всему, – смущаясь поделилась я своими бедами, хотя неудачницей выглядеть не люблю. – Мне немного получше станет, и я сниму комнату.

Мужчина не стал бросаться словами о том, что я могу жить у него сколько моей душе угодно.

– Я обычно не такая невезучая, – добавила я, когда мы вернулись на кухню.

Он усадил меня за стол, и поставил чайник греться.

– Такая, Маша. Я тебя семилетней помню, у вас дома я часто бывал, когда служил. Вечно то котенка притащишь уличного, а у него лишай. То к собаке полезешь, и потом уколы от столбняка терпеть приходилось. Коленки вечно разодраны были, – усмехнулся Антон.

– Вы меня помните?

– Как забыть девочку, которая забиралась ко мне на колени, и жаловалась на мальчишек, которые на качелях мешают качаться. Я тебя рогатку учил делать, – рассмеялся мужчина.

И взглянул на меня, как на ребенка. И этот взгляд мне не нравится. Я привыкла, что мужчины во мне красивую девушку видят, а не мелочь.

Тут же захотелось, чтобы и этот конкретный мужчина взглянул на меня как на девушку.

Ужас, он меня совсем мелкой помнит, почему я-то его не помню?!

Глава 2

АНТОН

Разглядываю сидящую передо мной девчонку.

Смешная такая. Нахохлилась, как воробушек. То глазами в меня стреляет, то смущается.

Маша.

С ее отцом я познакомился в армии. Мой отец, пока был жив, дружил с ее отцом. И, разумеется, я бы вхож в их дом. Протекция, без этого никуда.

Кто-то зубными щетками коридоры чистил, или сугробы лопатой ровнял, а я катал Ивана Денисовича Баля. Так и сдружились.

И Машку я помню – живую, бесшабашную девчонку, которая любому пацану готова была настучать. Коленки вечно разбитые, в волосах колючки от репейника. Ее мать вечно вздыхала над очередным порванным сарафаном, а потом сдалась, решив, что леди из дочери не сделать.

И вот, эта «леди» сидит передо мной.

– Что? – нахохлилась она, поймав мой взгляд.

Я только хмыкнул.

Выросла. Красивая девчонка, даже очень. Но, по сути, ребенок еще. Сколько ей? Двадцать? Вроде да. Не сильно старше моего брата.

– Пей чай, мелочь.

– Я не мелочь! – вздернула она подбородок.

– Прости, конечно, ты взрослая женщина, – серьезно произнес я, посмеиваясь про себя.

И Маша приняла это за чистую монету.

Точно, ребенок.

Папина и мамина дочка. Помню, как над ней отец трясся. Вот и сегодня набрал меня, голос взволнованный. Оказывается, кровиночка разругалась с семьей, свинтила в другой город, а сейчас явилась к отцу под крылышко.

А отец в Москве, очередное повышение встречает.

– Ну и как ты докатилась до жизни такой? Рассказывай, – кивнул ей.

Маша отпила чай, стрельнула в меня глазами, словно решая – говорить, или нет.

Расскажет, никуда не денется. Юные девчонки любят поболтать о своих горестях. И точно, Маша вздохнула, поставила чашку на стол, и выдала:

– Я же отдельно жить решила, вот, в Тюмень подалась. Но пришлось уехать, я перевелась, сейчас онлайн можно это сделать. Мне комнату в общаге обещали, но какие-то иностранцы заехали. Вроде, китайские студенты, и прокатили меня с общагой. К папе поехала, а там ремонт, да и папы с его мадам нет. И денег нет, украли в поезде. Вот так я и докатилась… до тебя, – вдруг усмехнулась девушка.

Хм, слезоразлива не будет? Я даже почти настроился, но Маша удивила.

Хотя, чего это я? Помню прекрасно, какая она боевая была. Иногда капризничала, конечно, жаловалась, но ей быстро надоедало. Видимо, ничего не изменилось.

– Почему из Тюмени пришлось уехать? Ты же хотела самостоятельной жизни, разве нет?

Спросил. Хотя зачем? Сам не знаю.

С Иваном Денисовичем коротко поговорили об этом, но и того, что он мне сказал, достаточно было, чтобы вывод сделать. Разругалась семья, Маша собрала чемодан, и сбежала.