Беглец с чужим временем

У городского рынка Рауль увидел полицейского. Но почему на нем голубой мундир? Впрочем, полицейский опасен для него в любом мундире. Между тем Айкельсон неторопливо выбирал велосипед. «Скорей бы!» Не выдержав, Клемперт положил руку на руль.

— Вот этот.

Айкельсон расплатился, и они вышли из прокатного пункта. Не оглядываться! Раулю казалось, что взгляд полицейского приклеен к его спине.

Айкельсон неторопливо перекинул ногу через раму и медленно поехал, с трудом нажимая на педали. Рауль рывком встал на педали и, разгоняясь, всей тяжестью надавил на них. Но тут начало происходить такое, что было похоже на затянувшийся страшный сон. Рауль поворачивал колесо велосипеда, но оно еле-еле поддавалось, продвигая велосипед на небольшой отрезок. Он еще больше нажимал, опираясь на педали, но вместо привычного рывка, так хорошо знакомого по гонкам, он с трудом проползал вперед, чуть-чуть увеличивая скорость. Может, лопнула камера? Нет, камеры в порядке. У Рауля не было сил разогнаться! Его охватило отчаяние. Ему казалось, он тяжелеет и слабеет при каждом чуть заметном увеличении скорости. «Неужели я слабею от страха под взглядом полицейского?» Между тем худенькая фигура Айкельсона удалялась. При этом происходило нечто странное с его фигурой — она сужалась! Сжав зубы, Рауль бешено заработал педалями и стал догонять профессора. И тут он с изумлением увидел, что дома, мимо которых он проезжал, тоже сужались. Но ощущение опасности оказалось сильнее любознательности. Рауль напряг все свои силы, чтобы догнать старика. Поравнявшись с Айкельсоном, он убедился, что внешность профессора была нормальной.

Они ехали рядом на одной скорости. Теперь езда не требовала особых усилий. На постоянной скорости педали вертелись легко, а тело как будто стало легче. Рауль ни о чем не спрашивал. Сужающиеся дома и кварталы быстро мелькали мимо, мало отличаясь друг от друга. На обочине тротуара стоял неправдоподобно худой человек; за ним виднелось окно, узкое, как щель.

«Что же это со мной происходит? И чем же все это кончится?» — подумал Рауль.

Открыв расшатанную калитку, профессор Айкельсон покатил свой велосипед по дорожке, ведущей к дому. Рауль последовал за ним. У двери они поставили велосипеды. Наверху кто-то распевал песенку.

— Дочь! — кратко сообщил профессор. — Со вчерашнего дня мы — чужие. Она отказалась заниматься физикой.

— Простите, профессор, я хотел бы перед тем, как войти в ваш дом, просить вас никому не говорить обо мне.

— Надеюсь, вы ничего не украли?

— Нет, профессор, я не сделал ничего худого.

— Погодите, я поговорю с дочерью.

Айкельсон вошел в дом. Пение прекратилось. Потом послышались восхищенные возгласы, торопливый топот по лестнице, и перед Раулем предстала высокая девушка с рыжей кошкой на руках.

— Это вы… художник? — спросила она.

Рауль наклонил голову, ожидая, что «дама» подаст ему руку. Но «дама» покраснела и, сбросив с рук кошку, бросилась по витой деревянной лестнице наверх.

— Девица без возраста! — вздохнул отец. — После смерти матери ездила со мной в экспрессах с замедленным временем.

Рауль ошеломленно молчал.

— Она рисует, — продолжал профессор. — Может быть, если у вас найдется время…

Рауль заметил на стенах прескверные акварели. На всех была подпись: Анна-Мари.

Тем временем девушка снова появилась. Она стояла на верхней площадке лестницы в очень длинном платье, с огромной брошкой на груди.

— Прошу вас, господин Клемперт, располагайтесь без стеснения в нашем доме. Ваша комната на втором этаже, — важно проговорила она.

Старик усмехнулся.

— Давай обедать, — сказал он.

По-видимому, между отцом и дочерью было заключено перемирие.

Рауль поднялся наверх и вошел в отведенную ему комнату. Кувшин с водой и фаянсовый таз, расписанный незабудками. Кровать, покрытая клетчатым пледом. Этюдник с красками. На полу груда учебников. Очевидно, хозяйка считает, что теперь с ними покончено.

В дверь постучали.

— Извините.

Анна-Мари вошла и забрала книги и этюдник.

— Это книги по физике? — спросил Рауль.

— Да. Расчет зависимости времени, массы и размеров от скорости. Превращение массы в энергию. Скука!

Клемперт не желал выглядеть дураком. Не спрашивать же сейчас эту девушку о местных чудесах, которые, может быть, ей представляются такими же привычными, как у нас законы Ньютона!

— Не хочу вас беспокоить, — сказала Анна-Мари.

Но Рауль понял: беспокоить его она будет. Зацепившись длинным платьем за крюк двери, девушка рассыпала книги. Рауль подобрал их и помог донести до библиотеки. Там тоже висели картины кисти молодой хозяйки. Работы были безграмотны и банальны. Клемперт не выносил дамской мазни,. Он хладнокровно обвел взглядом стены и спросил:

— Я вам больше не нужен?

Анна-Мари покраснела. Раулю стало ее жаль.

— Зря вы бросили физику, — сказал он. — Я вот ничего в ней не понимаю. Был у меня раньше друг, он мне многое объяснял…

Рауль спохватился. Как странно, что он снова назвал Лео своим другом. А ведь они так давно разошлись.

— Был? А где он теперь?

— Не знаю.

Рауль вернулся в свою комнату и подошел к открытому в сад окну. Свобода! Под окном шелестели огромными листьями каштаны. В зелени жасминов прятались маленькие фигурки гномов, обычные для пригородных коттеджей. Но все же: как понять эти странные разговоры о поездах, отъезжающих в иное время? О тяжелеющих лодках? Наконец, где находится город Гаммельн, в котором все это происходит?

Рауль смотрел из окна на старомодный садик профессора Айкельсона и терялся в догадках.

ТРАССЕН НАНИМАЕТСЯ ПОВАРОМ

Между тем Трассен продолжал бродить по городу, хотя ему было совершенно необходимо немедленно найти способ добывать себе средства к существованию. Трассен находился в растерянности. Немецкий город Гаммельн был для него полнейшей загадкой. Так называемый «центр» сверкал никелированными особняками с паровозными трубами и колесами в палисадниках. В кварталах часовщиков в магазинах торговали какими-то удивительными часами. На каждой улице было по нескольку часовых мастерских. Трассен вышел к огромной привокзальной площади. Около голубого здания вокзала шумела толпа. Он смотрел на отъезжающих, не замечая в них ничего особенного. Они были точно такими же, как любые железнодорожные пассажиры, путешествующие в германском государстве. И хотя Трассен уже навидался чудес в Гаммельне, он не осмелился предположить, что здесь используется замедление времени! А между тем именно так и обстояло дело в этом «городке относительности, где даже скорость железнодорожного экспресса оказывается «околосветовой».

Мимо Трассена прошла группа туристов с добротными кожаными чемоданами. Это была компания мужчин среднего возраста, одетых в немецкие национальные костюмы: шляпы с перьями и кожаные штаны до колен. Поставив чемоданы, туристы обняли-друг друга за плечи и, образовав тесный кружок, бодро задвигались в танце, притопывая голыми волосатыми ногами, обутыми в ботинки на толстой подошве.

— Тирли-мирли — эй, юхей! — подхватывали они. Через несколько часов будут мчаться в волшебных вагонах с околосветовой скоростью. А через несколько дней — юхей! — их кредиторы и дебелые жены останутся в другом времени. Потому что — тирли! — для туристов пройдет всего лишь несколько дней, а для кредиторов, жен и домочадцев — несколько лет. И оставшиеся в городе Гаммельн их ровесники — юхей! — бесспорно, постареют гораздо больше, чем они. Трассен не знал, что — тирли-мирли! — здесь используется замедление времени. А между тем именно так и обстояло дело в этом «городке относительности», где местная скорость света была так мала, что даже скорость обыкновенного железнодорожного экспресса оказалась «околосвстовой».

Раздался гудок, и вокзальная площадь опустела. Ушли бойкие спекулянты, торговавшие какими-то вещами не по сезону. На дворе стоял июнь, но отъезжающие почему-то покупали меха. Трассен прошел на перрон и увидел, что вокруг человека, одетого в черную железнодорожную форму, стоявшего у паровоза, образовался почтительный круг.

— Машинист, — прошептал кто-то рядом с Трассеном.

Какая-то женщина что-то говорила машинисту с умоляющим видом. Для Трассена эта сцена была загадочной. О всесильной власти машиниста он еще ничего не знал. Бывший ассистент кафедры физики не предполагал, что управлять человеческой молодостью можно с помощью обыкновенных железнодорожных тормозов.

Выйдя снова на площадь, Трассен почувствовал, что голод мешает ему размышлять о гаммельнских чудесах. Он славился среди приятелей кулинарными способностями. Готовил он вдохновенно и рецепты свои ревниво скрывал. Но сейчас, когда Трассен оказался без денег и без работы, он мечтал о любой еде и грезил о любом применении своего поваренного искусства. Увидев часовую мастерскую под вывеской «Чиню часы на всех скоростях», Трассен подошел к окошку и увидел лысого человека с лупой на лбу. Часовщик лениво смотрел в окно. Клиентов не было. Увидев перед собой человека в потрепанном костюме, с грязной бахромой на брюках, он брезгливо поморщился.