Беглецы. Восстание на золотых приисках (с илл.)

Бренна подняло с койки безотчетное желание еще ваз взглянуть на волны, с глухим шумом разбивавшиеся о борта судна; от волн он перевел глаза на звездное небо, местами подернутое легкими облаками. Он ни о чем не думал, но ощущал какую-то смутную тревогу. Морская пена отливала серебром, и каждый всплеск волн означал, что Британия — все дальше и дальше…

Вдруг он заметил, — со звездами что-то неладно. С самого раннего детства он научился наблюдать движение небесных светил; теперь, снова внимательно взглянув на небо, он увидел, что «Лебедь» идет не в том направлении, куда следует. Нос корабля уже не был обращен к звездам, блиставшим на востоке. Мальчику стало ясно, — корабль повернул и поплыл обратно, на запад.

Бренн проскользнул на корму, не постучав вошел в каюту Феликса и тихонько окликнул его:

— Феликс!

Тот сейчас же бесшумно приподнялся на койке.

— Кто там?

— Я, Бренн.

Феликс высек огонь из кремня, и при тусклом свете восковой свечи Бренн увидел его настороженное лицо; единственный глаз сверкал из-под спутанной гривы.

— Что случилось?

— Кормчий повернул судно; я это заметил по звездам.

Феликс протяжно свистнул.

— Я должен был это предвидеть, Давай поговорим с ним по-свойски.

Он торопливо надел башмаки и, не зашнуровав их, выбежал из каюты. Бренн пошел за ним следом. Они быстро нашли кормчего. Феликс гневно сказал ему:

— Поди-ка сюда! Мне нужно спросить тебя кое о чем.

Кормчий нехотя повиновался. Вид у него был смущенный.

— Глянь-ка вверх! — продолжал Феликс и, схватив кормчего за подбородок, вздернул ему голову кверху: — Погляди-ка хорошенько: что случилось со звездами~

— Ничего с ними не случилось, — мрачно ответил кормчий.

— Они повернулись задом наперед, — глумливо продолжал Феликс, — встали шиворот-навыворот, перекувырнулись, прошлись колесом — называй это, как хочешь. Но каким словом ни назовешь, а ты — подлая собака.

— Я только выполняю приказания, — пробормотал кормчий.

— Вот как! А чьи это приказания? Не мои! Брось финтить! Признайся! Либо с судном что-то неладное творится, либо со звездами. По-твоему, спятили звезды?

— Отвяжись от меня, — дерзко выпалил, кормчий. — кто вы такие, ты и весь твой поганый сброд?

— Кто бы мы ни были — тебе нас не предать! — рявкнул Феликс. Он крепко обхватил кормчего, приподнял его и с размаху швырнул за борт. Затем он легонько раз-другой взмахнул руками, словно стряхивая с них пыль.

— Зачем ты это сделал? — спросил Бренн; он шагнул к Феликсу, чтобы остановить его, но было уже поздно. — Кто теперь будет вести судно?

Феликс почесал голову.

— Верно, — сказал он, — я малость поторопился, но так ему и надо!

Он на минуту призадумался и стал потихоньку напевать печальную песенку. Затем он сказал:

— Давай поговорим с помощником.

Тот, в смертельном испуге выглядывавший из рубки, попятился, когда Феликс подошел к нему.

— Не бойся, — сказал Феликс. — Ты только повиновался его приказаниям, — значит, ты тут ни при чем. Ты умеешь распоряжаться на корабле?

Несколько оправившись от испуга, моряк кивнул головой.

— Значит, теперь за все отвечаешь ты, — сказал Феликс. — Только не вздумай сыграть с нами какую-нибудь штуку; ты видел — это добром не кончается. Поверни судно, поставь звезды на место и веди себя как полагается.

Корабль снова поплыл на восток. За истекшие три дня матросы — сами рабы — успели подружиться с повстанцами и сочувственно относились к их попытке вырваться на свободу. Таким образом, после устранения кормчего, ничто уже не нарушало полного согласия на «Лебеде».

Следующие два дня плаванья прошли спокойно, а на третий — наблюдатель заметил на расстоянии около пяти миль корабль, шедший прямо к «Лебедю».

Среди повстанцев поднялся переполох; они решили, что это военный корабль, высланный, чтобы схватить их и вернуть в Италию. Феликс несколько успокоил людей, объяснив им, что корабль идет к Италии с востока и, значит, не мог быть послан за ними в погоню.

Опасения рассеялись не вполне. Как-никак судно могло быть военное; что, если его начальнику вздумается обыскать «Лебедя»? Но наблюдатель, донес, что корабль, тем временем подплывший довольно близко, судя по всему, торговый: обводы у него более закругленные, чем у военных судов, его двигали паруса и не видно было гребцов, размещаемых на военных судах тремя ярусами и являющихся непременной их принадлежностью.

Повстанцы приободрились; некоторые из них даже влезли на мачты, чтобы лучше разглядеть корабль, приближавшийся к ним.

Новый кормчий подошел к Феликсу и сказал:

— Начальник, я хочу кое-что предложить тебе.

— Выкладывай, — отозвался Феликс, жевавший ячменную лепешку. — Я никогда не мешаю людям говорить, но мне случается уложить человека на месте, если он скажет не то, что надо.

Кормчий облизнул пересохшие губы, огляделся по сторонам и начал:

— Я рад, что ты швырнул его за борт. Он был изверг, тиранил нас. Он велел бросить моего брата в море за то, что брат кинулся на него. Теперь он получил по заслугам. Брат нечаянно чем-то рассердил кормчего, и тот жестоко избил его; брат рассвирепел — и кончилось тем, что его, беднягу, выбросили за борт.

Феликс осклабился.

— Матросам не годится, сердить начальника. Ну, ладно! Меня очень радует, что я полностью расквитался с этим негодяем за его злодейства. Хотя, признаться, я малость поспешил. Что же ты надумал?

— Мне осточертело быть рабом, и всем моим товарищам — тоже. Мы хотим присоединиться к вам. Но что вы намерены сделать, когда окажетесь на Востоке?

— Продать корабль финикийцам, которые не будут нас донимать расспросами; выручку мы поделим, а затем — разбредемся по белу свету.

— Тогда нас мигом всех переловят, — проворчал кормчий, — и нам будет не лучше, чем прежде — нет, хуже, если только это возможно.

— Так чего же ты хочешь?

— Давайте станем пиратами! Тогда нам незачем будет расходиться в разные стороны. Мы можем найти какую-нибудь бухту в Киликии или пристать к побережью Адриатики, где для жителей помогать пиратам — привычное дело. Там мы примкнем к другим пиратским судам. Мы и в накладе не останемся, и не пропадем зря!

Повстанцы и матросы, толпившиеся вокруг Феликса и кормчего, радостно приветствовали это предложение. В те времена пиратство не являлось чем-то позорным. В нем видели разновидность войны, своего рода каперство, а не разбой. Иллирийские и киликийские пираты считали, что они ведут войну против Рима и имеют право захватить любое римское судно, которое им попадается.