Бегство от грез
Шрифт:
– Нельзя ли для них что-нибудь сделать? – сочувственно спросила она у Пир Исмаил Хана, но афганец только покачал головой.
Полковник Пемберли-Мартин объяснил Ровене, что останавливаться сейчас с пустыми соболезнованиями было бы крайне неразумно: они только накличут неприятности. Предостережение полковника было встречено с большим пониманием его женой и миссис Синклер. Через десять минут Ровена, миссис Синклер и Аделаида Такер уже стояли на пороге домика, принадлежавшего сапожнику-баску и прощались с супругами Пемберли-Мартин. Отиллия категорически отказывалась хоть ненадолго покинуть своего супруга и остаться со своими спутницами не захотела, отправившись с полковником в другое место, где им было подыскано временное жилье. А
Напряженно всматриваясь через окно в дождливую ветреную ночь, Ровена устало размышляла о том, что им придется ждать здесь еще много-много дней, прежде чем о них кто-нибудь вспомнит. Полковнику Пемберли-Мартину сейчас не до них, он занят сбором, анализом и обработкой информации, полученной в порту. Большая часть этой информации, рассудила Ровена, касается событий в штаб-квартирах союзнических армий. Поговаривают, что оба императора – как российский, так и австрийский – не смогли достигнуть соглашения по брюссельской проблеме и, оставшись очень недовольными друг другом, отбыли в противоположных направлениях со своей многочисленной свитой.
По выражению лица полковника Пемберли-Мартина было заметно, что эта новость заставила его серьезно призадуматься и, наверное, вызвала в его голове рой новых мыслей.
А что если намекнуть Пир Исмаил Хану, чтобы он им помог? Помог же он им устроиться в городишке только потому, что его попросил об этом капитан Йорк. Но едва они вошли в дом, афганец, не теряя времени, скрылся за пеленой дождя.
Ровена вздохнула и прислонилась лбом к оконному стеклу. Городок погрузился в темноту, и она ничего не могла рассмотреть, кроме расплывчатых фантасмагорических очертаний соседних домов и слабого мерцания огоньков впереди, у подножия холма.
Тяжело вздохнув, Ровена слегка встряхнула смятые юбки, которые ей приходилось использовать вместо матраса, и неохотно уложила их на постель. Тарквин уверял женщин, что в отношении предоставляемых удобств выбор этого дома представляется наиболее удачным.
– Дом баска – это его крепость, – торжественным голосом произнес Тарквин. – Еще ни разу нога чужестранца не переступала через порог этого дома. Сеньор Луис Аронки вошел в наше положение и дал нам приют в своем жилище.
«Невелико утешение», – с горечью подумала Ровена. Набивка из жесткого конского волоса царапала ее щеку, а капли дождя с потолочных стропил с глухим стуком ударялись о пол.
Ровена испытывала сильное раздражение. Зачем ей изводить себя беспокойными мыслями о том, что менее чем в пятнадцати милях отсюда на земле Франции развернулась жестокая битва. Ей нужно попасть домой. Черт бы побрал этого Тарквина Йорка, бросившего ее тут одну и забывшего о ней!
Ее сморил сон, но он был беспокойным и неглубоким из-за кошмарных сновидений и хлопанья наружных ставен при каждом новом порыве ветра.
Проснувшись утром и выглянув в окно, Ровена не обнаружила изменений погоды к лучшему, дождь лил не прекращаясь. Хозяин принес ей кувшин козьего молока и буханку хлеба. Используя жесты и изъясняясь на языке, ни в малейшей степени не напоминавшем испанский (Ровена предположила, что это один из местных диалектов), Луис Аронки объяснил Ровене, что, кроме молока и хлеба, в доме нет других продуктов. Сельские лавки давно разграблены голодными солдатами тех армейских частей, которые в течение пяти последних месяцев оккупировали Сан-Себастьян. Тем не менее вкус у хлеба был восхитительный, а мед, поданный к хлебу, – невероятно душистый.
Подкрепившись, Ровена ожила, ополоснула руки и спустилась вниз, чтобы узнать, есть ли какие новости.
– Новостей никаких, порадовать нечем, – вымолвила Аделаида Такер, выглядевшая довольно уставшей, хотя и почивала в просторной и удобной кровати. – Ничего другого, как только ждать, нам не остается...
Она была небольшого росточка, миниатюрная, с
характером несколько нервическим. Ее руки, оплетенные голубыми жилками и загрубевшие от работы, всегда находились в движении, и если кто-то задерживал взор на этой женщине дольше обычного, то мог составить впечатление, что у нее не хватает смелости смотреть человеку прямо в глаза. Но она обладала добрым сердцем и слушать собеседника умела, как никто другой. Эта черта ее характера очень нравилась миссис Синклер.– Бедняжка, она панически боится французов, – доверительно, чуть приглушенным голосом обратилась к Ровене миссис Синклер. – Невозможно представить, что случится с ней, да и с нами, если город займут французы! О Господи, – присовокупила она, несколько театрально заламывая руки, – даже подумать об этом страшно. Но нужно отдать ей должное, она права, считая, что нам не остается ничего другого, как ждать, какой оборот примут события.
Дни проходили в тягостном ожидании каких-либо перемен, дожди обложили городок, сделали дороги непроходимыми, так что Ровена и ее спутницы были отрезаны от остального мира. Никто к ним не приходил, чтобы просто поговорить, поделиться новостями, да и у них не было возможности выходить из дома.
Миссис Синклер скрашивала скучные часы ожидания чтением отрывков из Библии, но ни у Ровены, ни у миссис Такер никаких занятий, чтобы отвлечься от унылой действительности, не было.
– А почему бы вам не рассказать мне о вашей семье? – обратилась миссис Такер к Ровене, когда все другие темы вежливого разговора, казалось, были исчерпаны, и у Аделаиды появилось ощущение, что эта маленькая мрачная комната с ее протекающими потолками и невзрачными стенами начинает давить на нее. Ровена, сидевшая спиной к горящему камину, переспросила с некоторым удивлением:
– О моей семье?
– Да. Тилли Пемберли-Мартин сказала мне, что вы француженка. Мне самой это не пришло бы в голову, французское у вас только имя. Но ведь Ровена тоже не исконно галльское имя, как вы думаете? Наверное, в вас есть примесь шотландской крови, а потом ваши волосы...
Ровена засмеялась, ничуть не обидевшись на миссис Такер. Она уже привыкла к различным замечаниям по поводу своих волос.
– Вы родились во Франции, мисс де Бернар? – настойчиво допытывалась миссис Такер. – Признаюсь, мне хотелось бы узнать, почему вы решили возвратиться во Францию именно теперь?
Ровена с готовностью и любезно повторила ту же самую басню, которую Лахлен рассказал капитану Йорку в западном крыле замка Лесли, и дополнила ее, отвечая на просьбу миссис Такер, описанием французской линии своей семьи.
– Старшая сестра моего отца Софи вышла замуж за Анри Карно, который приходится родственником – не знаю точно каким – бывшему военному министру Франции Лазару Карно. Дядя Анри занимается торговлей тканями и владеет крупной фирмой в Берлине, импортирующей шелка из стран Востока. Он даже побывал в Китае, чтобы получше ознакомиться с этим делом. Ничем другим, насколько я помню, он почти не интересовался. Дядя Анри всегда уверяет, что смысл жизни для него в его работе, хотя и довольно необычной. Семья у него дружная.
– И он, конечно, старается обеспечить ей достойное существование и заботится о благополучии и здоровье всех членов семьи? – деловито спросила миссис Такер.
– Конечно, как же иначе! – подтвердила Ровена. – Когда началась война, дядя, не задумываясь, оставил Берлин и перевез тетю Софи и детей в Шартро. Они живут в доме, где поселились мои мать и отец, когда поженились.
– Наверное, это была романтическая любовь?
– Думаю, вы не ошибаетесь. Моя мама часто рассказывала, как они были счастливы. Приглашали друг друга в гости, устраивали вечеринки, танцы по случаю праздника урожая, дегустировали вина, устраивали охотничьи балы... – Ровена замолкла, лицо ее осветилось печальной улыбкой. – Но это было так давно. Еще до того, как родилась я, а Наполеон Бонапарт стал первым консулом Франции.