Бегство от свободы

Появляются импульсы, побуждающие отказаться от индивидуальности, преодолеть чувство одиночества и бессилия благодаря полному погружению во внешний мир. Эти импульсы, однако, и новые узы, ими порождаемые, не идентичны с первичными узами, разорванными в процессе роста. Так же как ребенок не может вернуться в материнское чрево физически, невозможен и обратный процесс психической индивидуализации. Попытки сделать это неизбежно приобретают характер подчинения, при котором основное противоречие между авторитетным взрослым и подчиняющимся ребенком никогда не может быть устранено. Осознанно ребенок может чувствовать себя в безопасности и быть удовлетворенным, но подсознательно он понимает, что цена, которую он платит, – это отказ от собственной силы и цельности. Таким образом, результат подчинения оказывается противоположным желаемому: подчинение усиливает неуверенность ребенка и в то же время увеличивает враждебность и стремление к бунту, которые оказываются тем более пугающими, что направлены как раз против тех людей, от кого ребенок остается – или становится – зависимым.

Впрочем, подчинение – не единственный способ избежать одиночества и тревоги. Другим путем, единственно продуктивным и не приводящим к неразрешимому конфликту, является спонтанная связь индивида с другими людьми и с природой, связь, соединяющая человека с миром без разрушения его индивидуальности. Эта разновидность связи – наивысшим проявлением которой является любовь и продуктивный труд – коренится в целостности и силе личности и потому ограничена теми пределами, которые существуют для роста личности.

Проблема подчинения и спонтанной активности как двух возможных результатов растущей индивидуализации будет детально рассмотрена ниже; здесь я хочу только указать на общий принцип – на диалектический процесс, возникающий в силу роста индивидуализации и увеличения свободы человека. Ребенок получает большую свободу для развития и выражения своей собственной личности без тех уз, которые их ограничивали. Однако одновременно ребенок делается и более свободным от мира, дававшего ему безопасность и надежность. Процесс индивидуализации есть процесс роста силы и целостности личности, но одновременно это и процесс, в котором утрачивается первоначальное единение с другими: ребенок все больше отделяется от них. Это увеличивающееся отделение может привести к изоляции, опустошенности, вызывающей тревогу и неуверенность; но оно же может привести к новой близости и единению с другими, если ребенку удастся развить внутреннюю силу и продуктивность, являющиеся предпосылкой этой новой связи с миром.

Если бы каждый шаг в направлении отделения и индивидуализации сопровождался соответствующим ростом личности, развитие ребенка было бы гармоничным. Этого, однако, не происходит. В то время как процесс индивидуализации протекает автоматически, росту личности препятствует ряд индивидуальных и социальных причин. Разрыв между этими двумя тенденциями приводит к невыносимому чувству изоляции и бессилия, что в свою очередь порождает психические механизмы, которые ниже будут описаны как механизмы бегства.

Филогенетически история человека также может быть охарактеризована как процесс роста индивидуализации и свободы. После дочеловеческой стадии первые шаги человек делает в направлении освобождения от принудительно действующих инстинктов. Если понимать инстинкт как специфический паттерн действий, определяемый унаследованными неврологическими структурами, в животном царстве видна явная тенденция: чем ниже животное на шкале развития, тем сильнее его приспособление к природе и вся его деятельность управляются инстинктивными и рефлекторными механизмами. Знаменитая общественная организация некоторых насекомых создается исключительно на базе инстинктов. С другой стороны, чем выше животное на шкале развития, тем более гибкими оказываются паттерны действий и менее завершенным структурное приспособление при рождении. Вершиной такого развития является человек. Из всех животных он рождается наиболее беспомощным. Его адаптация к природе основывается исключительно на процессе научения, а не на инстинктах. «Инстинкт… есть слабеющая, если не исчезающая категория у высших животных, особенно у человека» [6] .

6

L. Bernard. Instinct. Hpol&Co., New York, 1924, р. 509.

Человеческое существование начинается, когда инстинктивное управление поведением достигает определенного рубежа, когда приспособление к природе утрачивает свой принудительный характер, когда способ действий больше не фиксируется полученными по наследству механизмами. Другими словами, человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. Свобода здесь понимается не в положительном смысле «свободы для», а в отрицательном – «свободы от», а именно свободы от инстинктивной заданности действий.

Свобода в указанном выше смысле – двусмысленный дар. Человек рождается без необходимых умений, какие есть у животного, он зависит от своих родителей дольше, чем любое животное, и его реакции на окружение не так быстры и не так эффективны, как автоматически регулируемые инстинктивные действия. Человеку приходится испытывать все опасности и все страхи, связанные с отсутствием инстинктивных умений. Тем не менее именно эта беспомощность младенца есть основа всего развития человека; биологическая слабость человека есть условие возникновения человеческой культуры.

С самого начала своего существования человек стоит перед выбором между двумя различными путями. У животного существует непрерывная цепь реакций, начинающаяся со стимула, такого как голод, и заканчивающаяся более или менее строго заданным действием, что и устраняет напряжение, вызванное стимулом. У человека эта цепь прервана. Стимул наличествует, но удовлетворение потребности носит «открытый» характер; другими словами, человек должен выбирать между разными способами действий. Вместо заранее заданного инстинктивного поведения человек должен взвешивать в уме возможные варианты: он начинает думать. Он меняет свою роль в природе от чисто пассивного приспособления к активному: он начинает трудиться. Он изобретает орудия и, покоряя природу, все больше от нее отделяется. Человек начинает смутно осознавать себя, точнее, свою группу, как не идентичную с природой. Он начинает понимать трагичность своей роли: быть частью природы, но при этом превосходить ее. Он осознает свою смертность как неизбежность, пусть и пытается отрицать это с помощью многочисленных фантазий.

Одно из наиболее красноречивых представлений фундаментальной связи между человеком и свободой дает библейский миф об изгнании человека из рая. Миф отождествляет начало человеческой истории с актом выбора, но подчеркивает греховность этого первого проявления свободы и страдания, вытекающие из него. Мужчина и женщина живут в райском саду в полной гармонии друг с другом и с природой. Там покой и нет необходимости трудиться; нет выбора, нет свободы, нет размышлений. Человеку запрещено есть плоды древа познания добра и зла. Он идет против воли Бога, он нарушает состояние гармонии с природой, частью которой, не переступая ее пределов, он является. С точки зрения церкви, представляющей власть, это первородный грех. С точки зрения человека, впрочем, это начало человеческой свободы. Нарушая приказание Бога, он освобождается от принуждения, переходит из бессознательного дочеловеческого существования на уровень человека. Действие вопреки приказаниям власти, грехопадение в своем позитивном человеческом смысле есть первый свободный поступок, другими словами, первый человеческий поступок. В мифе формальный аспект грехопадения – поедание плода с древа познания. Акт неподчинения как свободное действие есть начало мышления. Миф говорит и о других последствиях этого первого свободного поступка. Исходная гармония между человеком и природой нарушена. Бог объявляет войну между мужчиной и женщиной, между природой и человеком. Человек отделяется от природы, он делает первый шаг к тому, чтобы стать человеком, обретя индивидуальность. Он совершил первое свободное действие. Миф подчеркивает страдания, последовавшие за этим. Выход за пределы природы, обособление от природы и другого человека означает осознание своей наготы и появление стыда. Человек теперь одинок и свободен, но бессилен и испуган. Вновь завоеванная свобода выглядит проклятьем; человек свободен от сладких уз рая, но не волен управлять собой, реализовать свою индивидуальность.

«Свобода от» не идентична позитивной свободе, «свободе для». Отделение человека от природы – процесс длительный; в значительной степени человек по-прежнему привязан к миру, в котором возник: к земле, на которой живет, к солнцу, луне и звездам, деревьям и цветам, животным, людям, с которыми связан узами крови. Примитивные религии свидетельствуют о том, что человек чувствует свое единство с природой. Одушевленная и неодушевленная природа – часть мира человека, или, можно сказать, он все еще часть естественного мира. Первичные узы препятствуют его полному человеческому развитию; они стоят на пути развития его рассудка и способности критически мыслить, они позволяют ему осознавать себя и других только через посредство его или их принадлежности к клану, социальной или религиозной общности, а не как человеческие существа; другими словами, первичные узы препятствуют развитию человека как свободного, самоопределяющегося, продуктивного индивида. Однако существует и другой аспект. Единение с природой, с кланом, с религией дает чувство безопасности. Человеку принадлежит неоспоримое место в структурированном целом, что обеспечивает ему чувство принадлежности, укорененности. Человек может страдать от голода или угнетения, но он избавлен от самой мучительной боли – полного одиночества и сомнений.

Мы видим, что процесс роста человеческой свободы имеет тот же диалектический характер, который мы обнаружили в процессе индивидуального роста. С одной стороны, это увеличение силы и интеграции, покорение природы, усиление человеческого разума и рост единения с другими людьми. Однако с другой стороны растущая индивидуализация означает увеличивающиеся одиночество, неуверенность и тем самым рост сомнений в собственной роли во вселенной, в смысле своей жизни, растущее чувство бессилия и незначительности как индивида.