Бегущий Орёл, дева-воин

Вскоре мой отец сказал:

– Я не думаю, что это олени или лоси; они бегут, а не прыгают, и этот стук издают не твердые копыта; он похож на шаги бегущих людей.

– Но топот вапити или оленя по толстому слою листьев под этими соснами звучал бы именно так, – сказал Утреннее Перо.

– Эти животные делают гораздо более длинные шаги и гораздо реже бьют о землю во время бега, чем эти бегуны, – возразил мой отец, но Утреннее Перо ничего ему на это не ответил.

Звуки шагов звучали всё тише и тише по мере того, как они продолжали спускаться с горы через лес, и вскоре затихли. Когда мы больше не могли их слышать, Утреннее Перо крикнул:

– Кай! Мы продолжаем! – и быстро зашагал, а мы последовали за ним. Мой отец ничего не сказал; стоявшие позади воины некоторое время переговаривались, но так тихо, что я не мог расслышать, о чём они говорили.

Мы пересекли небольшую поляну, миновали узкую сосновую рощицу и вышли на другую поляну, широкую в верхней части и сужающуюся внизу до длинного острого выступа, по форме напоминающего наконечник копья. Тропа пролегала прямо через его середину. Склон был крутым; мы двигались быстро и вскоре приблизились к густому лесу у нижней части поляны и были всего в нескольких шагах от него, когда в темноте под деревьями, слева от нас и немного впереди, зазвенели тетивы луков, вокруг нас просвистели стрелы, и Утреннее Перо вскинул руки, покачнулся я прижался спиной к отцу с криком:

– Меня застрелили! – и упал на землю.

В лесу враги убегали – их было немного, человек шесть или восемь, судя по звуку их шагов.

– Вперед! Гонитесь за ними! – крикнул мой отец воинам и опустился на колени рядом со своим раненым другом, которого знал всю жизнь.

– Брат, ты сильно ранен? – спросил он.

– Умираю! Стрела у меня в груди, – ответил Утреннее Перо, и теперь мы увидели её, вошедшую по самое оперение. Мой отец застонал, словно сам испытывал ужасную боль от раны.

– Брат, послушай! – выдохнул Утреннее Перо. – Я умираю! Будь добр к моей женщине и моим детям. Я поручаю их тебе. Отдай моим братьям и сестре по десять голов моих лошадей, а Отаки пусть присматривает за табуном; когда придет время, она должна отдать своей матери и младшим их долю.

Он долго говорил это, часто останавливаясь и переводя дыхание, и мне казалось, что моё сердце разорвется от тоски по нему, такому сильному и храброму, так быстро ставшему ничем!

– Все будет сделано, как ты говоришь, – сказал ему мой отец, а затем не смог удержаться от стона:

– О, если бы ты только послушал меня! Если бы ты только прислушался к моему видению, этого бы не случилось!

Утреннее Перо кивнул:

– Ай! Это моя вина, моя вина! – прошептал он, и это были его последние слова. Чуть позже он скончался.

Мы долго сидели там, мой отец и я, скорбя о смерти нашего хорошего друга. Он был очень, очень добр ко мне, простому мальчику! Он был добр ко всем, особенно к бедным и старикам. Как же им будет не хватать его! А Отаки! Как ужасно было бы ей узнать, что её отца больше нет!

Далеко за полночь наши воины вернулись к нам, и все сказали, что им не удалось догнать врагов или даже узнать, в какую сторону они ушли. Они тоже, все до единого, горевали о потере Утреннего Пера. Они пришли и сели в круг вокруг тела, не произнеся ни слова, пока на востоке неба не забрезжил рассвет. Тогда мой отец сказал:

– Наступает день. Мы должны похоронить нашего собрата здесь. Кто-нибудь из вас хочет продолжать поход против врага?

Никто не ответил.

– Тогда мы пойдем домой, – сказал он, отдал свою кожаную накидку и попросил ещё одну, и принести еще и веревку, чтобы завернуть и привязать тело. Ему быстро принесли всё это больше, чем было нужно, и он приступил к своей работе; ему помогали двое мужчин. Они завернули тело вождя в несколько слоёв и положили рядом с ним его оружие: щит на грудь, футляр с луком и стрелами слева, ружьё с порохом и пулями – справа от него. Но тут я крикнул:

Конец ознакомительного фрагмента.