Бегущий в Лабиринте (сборник)

И вот теперь Бен исчез; оказался вышвырнутым в мир гриверов, чтобы пасть жертвой чудовищ, которые утащили его туда, куда утаскивают всю свою добычу. Несмотря на то что у Томаса были объективные причины ненавидеть Бена, на первый план вышло чувство жалости.

Томас с трудом представлял, каково это – оказаться в Лабиринте, но последние секунды изгнания Бена, когда тот бился в истерике, брызгал слюной и кричал, моля о пощаде, развеяли в нем последние сомнения в обоснованности главного правила Глэйда: никто не имеет права выходить в Лабиринт, кроме бегунов, да и то лишь в дневное время. Каким-то образом Бен однажды оказался укушенным, значит, лучше любого другого знал, какая судьба ждет его по ту сторону стен.

Бедняга, подумал Томас. Не повезло парню.

Юноша поежился. Чем больше он размышлял над этим, тем менее привлекательной казалась перспектива стать бегуном. И все-таки, как ни странно, его что-то тянуло в Лабиринт.

Рано утром, когда рассвет едва коснулся неба, Глэйд наполнился будничными звуками рабочего дня, разбудившими Томаса, который впервые после прибытия сюда спал по-настоящему крепко. Он сел и потер глаза, стараясь разогнать дремоту, но, сдавшись, снова лег, надеясь, что о нем банально забудут.

Но не прошло и минуты, как кто-то ткнул его в плечо. Открыв глаза, Томас увидел над собой Ньюта. Ну, что еще? – подумал он.

– Поднимайся, бездельник.

– Ага, и тебе доброе утро. Который час?

– Семь часов, Шнурок. Решил дать тебе подрыхнуть подольше после всего, что выпало на твою долю за два дня, – ответил Ньют, издевательски улыбаясь.

Томас сел, проклиная всех и вся за невозможность поспать еще несколько часов.

– Подрыхнуть? Вы что, кучка крестьян каких-нибудь, чтобы так выражаться?

Крестьяне… Интересно, откуда он знает, как изъясняются крестьяне? Томас вновь задумался об избирательности потери памяти.

– Гм… Ну, раз ты сам об этом заговорил… – Ньют уселся рядом, скрестив ноги. Несколько мгновений он молчал, наблюдая за пробуждающимся Глэйдом. – Отправлю-ка я тебя сегодня к копачам. Поглядим, Шнурок, может, их работенка тебе придется по душе больше, чем забой несчастных поросят.

Томасу надоело, что к нему обращаются как к ребенку.

– Может, хватит меня так называть?

– Как? Несчастным поросенком?

Томас хмыкнул и покачал головой.

– Нет, Шнурком. Я больше не самый, что называется, новый новичок, разве не так? После меня прибыла еще девчонка. Вот ее и называй «Шнурком», а меня зовут Томас.

Мысли о девушке снова завертелись в голове, и снова появилось ощущение, будто он был знаком с ней в прошлом. Томасу стало тоскливо. Захотелось увидеть новоприбывшую. Бессмыслица какая-то, – подумал он. – Я даже имени ее не знаю…

Ньют откинулся назад и удивленно поднял брови.

– Ни хрена себе! Да ты, никак, за ночь отрастил яйца и превратился в настоящего мужика!

Томас решил не обращать внимания на издевку и спросил:

– А кто такие копачи?

– Так мы называем парней, которые, отклячив задницу, вкалывают на Плантации – пашут, полют, сажают и все в таком духе.

– А кто у них куратор? – Томас кивнул в сторону огородов.

– Зарт. Классный парень. В смысле, пока сачковать не вздумаешь. Это тот здоровяк, который держал шест за передний конец.

Томас надеялся, что сегодня уже не услышит ни про Бена, ни про Изгнание. Тема вызывала в нем лишь тоску и ощущение вины, поэтому он поспешил заговорить о чем-то другом.

– Почему именно ты меня все время будишь?

– А что, тебе не нравится видеть поутру мою физиономию?

– Не особенно. Ну, так…

Но прежде, чем он успел завершить фразу, Глэйд потряс грохот открывающихся на день Ворот. Томас посмотрел в сторону Восточных Ворот, словно ожидал увидеть Бена, стоящего по ту сторону прохода, но вместо этого заметил потягивающегося Минхо. Бегун неспешно вышел в Лабиринт и что-то поднял с земли.

Это был наконечник шеста с кожаным ошейником. Минхо, который, видимо, был нисколько не удивлен, бросил его одному из бегунов, и тот понес его в сарай с садовыми принадлежностями.

В замешательстве Томас повернулся к Ньюту. Как Минхо может быть настолько равнодушным к тому, что произошло?

– Что за…

– Я видал только три Изгнания, Томми. Будь спокоен, зрелище ничем не лучше вчерашнего. Так вот, каждый раз эти поганые гриверы оставляют ошейник у входа. Как подумаю об этом, так мурашки по коже лезут.

Томас мысленно с ним согласился.

– А что они делают с человеком – после того как поймают?

Интересно, он действительно хотел знать ответ?

Ньют лишь пожал плечами, но не слишком убедительно. Скорее, он просто не хотел об этом говорить.

– Расскажи мне про бегунов, – внезапно попросил Томас.

Слова сорвались с языка непроизвольно: он молча ждал ответа, невзирая на молниеносный порыв извиниться и сменить тему разговора. Хотя юноша видел гривера через окно, он очень хотел узнать все о бегунах. Желание узнать об их работе было настолько же сильным, насколько и необъяснимым. Томас уже не сомневался в своем предназначении.

– Про бегунов? Зачем тебе? – произнес Ньют после долгой паузы. Просьба Томаса его явно озадачила.

– Просто интересно.

Ньют метнул на него подозрительный взгляд.

– Эти парни – лучшие из лучших. А иначе и быть не может. Здесь все зависит от них.

Он подобрал камень и бросил его, задумчиво глядя, как тот, подпрыгивая, катится по земле.

– А почему ты не с ними?

Ньют резко повернулся к Томасу.

– Был до того момента, пока не повредил ногу несколько месяцев назад. Она так и не зажила, блин.

Он невольно потянулся рукой к лодыжке и потер ее. Легкая гримаса боли, перекосившая лицо Ньюта в этот момент, была вызвана, как показалось Томасу, не физическим страданием, а неприятными воспоминаниями.

– Как это произошло? – спросил Томас, решив выудить из него как можно больше информации.

– Драпал от чертовых гриверов, как еще? Чуть было не попался. – Ньют помолчал. – До сих пор вздрагиваю при мысли, что был на волосок от Метаморфозы.

Метаморфоза. Томас был убежден: когда он поймет, что это такое, многие вопросы отпадут сами собой.