Бегущий за «Алыми парусами». Биография Александра Грина
Шрифт:
Жизнь, лишенная смысла и гуманных ценностей, несет человеку страдания и отчуждение. «Утопия» писателя, названная впоследствии Гринландией, и современная ему дореволюционная Россия – это образ абсурдного мира. В произведениях Грина предреволюционной поры (как и в творчестве Л. Андреева, А. Ремизова, А. Белого) предвосхищаются многие из тех исканий, которым еще только предстояло появиться в европейской литературе под именем экзистенциализма и экспрессионизма.
Грину, которого в последние годы жизни печатали все меньше и меньше, не раз приходило в голову, что пора подводить итоги. А уж о том, как станут его издавать и переиздавать спустя полвека, он и представить себе не мог. Между тем, полвека прошло, а поднятый им когда-то алый парус все ярче сверкает перед глазами юношей и девушек, способных «делать чудеса своими руками», готовых всю жизнь «искать и неожиданно находить» и ради этого, если понадобится, «ступить ногой на бездну». Эти девизы, оставленные Грином молодежи, обладают поистине научной силой».
Идеалом стремлений искусства, по Грину, является «добрый дух живой жизни», который, «как красота, сам про себе благо, так как заражает других.
Грин хотел видеть людей другими, лучше, ему рисовался идеал гармонического человека, свободной личности с богато развитой духовной жизнью, с чувством прекрасного, с уважением к внутреннему миру своему и других. Именно потому он пытался пробудить в людях тоску по осмысленной, радостной и целеустремленной жизни, протестовал против разрушения личности в буржуазном обществе, против утраты духовных ценностей.
В чем тайна неумирающего обаяния творчества Александра Грина? Может быть, в том, что он в большей степени, чем кто-либо, сохранил в себе детскую свежесть чувств и способность удивляться. «Детское живет в человеке до седых волос», – говорится в его рассказе «Жизнь Гнора».
Грин –
Отсвет «Алых парусов» ложится на все творчество Грина, которое он посвящает решению самой значительной проблемы – проблемы человеческого счастья. Его герои воюют со всем, что мешает счастью людей.
Талант Грина добр. Но он становится беспощадным, когда видит фальшивое и низкое.
Страницы гриновских книг заполнены описанием прекрасных морей, залитых солнцем городов, неповторимо интересных людей. Герои его видят и учат видеть: шум ветра или моря, музыка способны изменить человека. И человек в книгах Грина слышит биение сердца друга и тонко улавливает светлое чувство девушки, он слышит и учит слушать «сквозь тонкое стекло жизни». Поэтому страницы книг Грина необычайно поэтичны.
Грин верит: красота зависит от человека, от его умения создавать ее.
Мечта становится реальной силой, преобразующей мир. Грин торжествует победу действенной мечты над обывательским неверием в ее силу.
Для Грина человек, способный ярко воспринимать мир, могуч – он может материализовать мечту, рассеяв наваждение.
Лирически взволнованную интонацию его книг сопровождают философски-спокойные размышления умного человека, доверчиво рассказывающего о своих открытиях в мире души.
Неповторимость книг Грина – в их удивительной атмосфере поэтичности и гармонии, в предельно достоверном и реалистическом описании никогда не существовавших городов и не происходивших событий. Эту атмосферу создает и гриновский пейзаж, неразделимо связанный с душевным миром героя, и обилие элементов искусства – музыка, скульптура, живопись, книги, – и восприятие вещей, и пристальное внимание к цвету, к звуку, и неожиданность ассоциаций, и бережное отношение к слову.
Грин умел видеть красоту во всем и передал это ценное умение своим героям.
Грин знал, что сами люди не изменяются. Он знал и то, что сначала надо сделать обстоятельства человечными.
Грин – за внутреннюю свободу человека, за бескомпромиссное развитие личности; жалок тот, кто приспосабливается, – за это он вынужден заплатить колоссальными душевными издержками и в конечном счете гибелью собственной личности.
Грин оставил нам десятки волнующих и прекрасных произведений, возбуждая в людях желание творить по законам красоты. Среди них немало таких, где действуют его мужественные и нежные герои, сами не сознающие величия своих поступков, потому что они для них норма.
Грин считал, что серое прозябание – это не удел человека, а отклонение от нормы; только от человека и от общества зависит, чтобы человек распрямил крылья и полетел.
Удивительным было то, что А.С. Грин, писатель такой тонкой духовной организации и творческого своеобразия, и в начале литературной деятельности, и в период зрелости таланта не принимался всерьез дореволюционной литературной средой. В основном его считали представителем облегченно-занимательного жанра и, как автору, отводили ему место на страницах малопочтенных еженедельников, не предлагая сотрудничества в тогдашних «толсто-идейных» (насмешливое определение самого Грина) журналах. Под стать легковесно-развлекательной прессе была и литературная среда, в которой приходилось вращаться этому уже зрелому, твердо осознавшему свой путь писателю. Его товарищами по профессии оказались люди, делившие литературную поверхностную скоропись с навыками и привычками типичной для того времени богемы. В большинстве своем это были бойкие поставщики скороспелого «чтива» в угоду вкусам малотребовательного обывательского круга. Доступ в более серьезные издания был для них закрыт, эту участь поневоле приходилось испытывать и Грину, постоянно нуждавшемуся в заработке, зависящему от прихоти низкопробного книжного рынка. Несмотря на то, что частное издательство «Прометей» Михайлова уже начало незадолго до революции выпускать Собрание его сочинений, отношение критики к этому своеобразному писателю оставалось высокомерным и даже несколько пренебрежительным.
Обогащение мира красотой, его духовное освоение происходят тогда, когда природный (солнечный, лунный) свет соединяется с духовным. Стремление к этому выступает в художественной системе Грина как стремление к Несбывшемуся. Образ Несбывшегося – символ цели. Несбывшееся заложено в самой природе человека и проецируется на внешний мир как некая противоречивость, устраняющаяся беспредельной духовностью.
Осуществлением Несбывшегося становятся «светлые страны». В системе «светлых стран» главное место занимает образ океана. Интенсивность света в нем сочетается с беспредельностью пространства. Слияние природного света (солнечного, лунного, звездного) с глубинами моря создает особый мир – «синее сияние океана», который становится измерением духовного мира героев – обладателей «странной летящей души».
Ничего не закончено, не завершено, не закреплено окончательно в мире «светлых стран», в мире «странной летящей души» героев Грина. У этого мира нет границ; выраженные светом (и цветом), его грани постоянно раздвигаются, сверкают новыми оттенками. Гриновское видение мира способствует расширению сознания личности, открывает путь к реальному преображению человеческой жизни. Процесс этого творческого преображения непрерывен, как непрерывен сам процесс жизни.
В своих рассказах, романах и повестях Грин умел радовать и волновать людей. Он рассказывал в них о радости сбывающейся мечты, о праве человека на большое счастье, о чудесных подвигах и открытиях, о красивой любви, способной совершить чудо, о дружбе навек, о мужественных, героических, благородных людях, смело идущих навстречу опасности. Верой в человека, в его неистощимые возможности, светлое будущее, мечтой о красоте человеческой пронизаны многие произведения Грина. Его книги, написанные, по словам Куприна, «золотым и веселыми языком», учат молодежь мечтать и осуществлять свою мечту, любить и уважать людей, стремиться к справедливости, добру, красоте, воспитывать в себе высокие чувства.
Почти все гриновские произведения – большие и малые – подчинены самовластно владеющей им идее радости сбывающихся фантазий, торжеству человека, сумевшего осуществить свою самую желанную мечту.
Можно обладать неиссякаемой фантазией, можно научиться строить поистине головокружительные сюжетные коллизии, но не уметь придавать своему вымыслу абсолютно убеждающую реальность. Тут не помогут ни ум, ни начитанность, ни большой литературный опыт. Нужен особый талант, та волшебная палочка мастерства, которой в совершенстве владели сумрачный американский новеллист Эдгар По и добрый, ясный сказочник Андерсен.
Владел такой волшебной палочкой и Александр Грин. Под ее воздействием самое невероятное и фантастическое принимало четкие реальные формы и убеждало, как видимое и существующее.
Изучение новелл Грина, а также архивных материалов показывает, что писатель считал авантюрную ситуацию лишь внешней оболочкой, за которой должно скрываться глубокое психологическое содержание. Он черпал из различных источников такой материал, который отвечал его нравственно-этическому идеалу. Об определенной целенаправленности в выборе им тем позволяют судить не только новеллы, но и записи неосуществленных замыслов, находящиеся в ЦГАЛИ.
Необычны были для русской литературы герои Грина – необычен был и он сам, одинокий, замкнутый и немного чопорный, взрастивший в грязных ночлежках мечту о прекрасном мире.
О Грине можно сказать словами Лескова: «Он сам – почти миф, и история его – легендарна». Грин никому не рассказывал о своей жизни и своих замыслах. «Не люблю пустого залезания в чужую душу, – говорил он. – Словно писатель – магазинная витрина: пяль все наружу!»
Лучшее в творчестве Грина заслуживает широкой популяризации и читательского внимания: его огромное писательское мастерство, его страстная любовь к людям и активная ненависть ко злу, его лирико-героическое ощущение мечтающей и творящей личности.
Страна Грина очень живописна, но ничуть не фантастична, даже несколько упрощена, архаична и диковата; ее единственным украшением являются цветы и зелень. Вот один из характерных для Грина пейзажей: «Мои воспоминания впечатлений природы обычно упираются в оригинальный контраст между гористым местом и окружающими его болотистыми равнинами. Этот контраст всегда привлекал меня. Он представляет одно из редких соединений разнородного, которые нет желания отнести к какой-нибудь географически определенной территории; думая о нем, кажется, что природа вложила в этот свой каприз весь запас странных противоречий, свойственных душе нашей, со значительным и тонким намеком».
Этот отвлеченный пейзаж очень напоминает обычные для писателя зарисовки фантастического Ламмерика или Покета; а между тем в нем частично отразилась природа Токсова, ленинградского пригорода, где Грин жил в 1921 году.
Вдова Грина в своих воспоминаниях свидетельствует, что пейзажи Гертона, Гель-Гью, Зурбагана навеяны писателю
любимыми им крымскими местами. «Это Крым, это наши пути-дороги… и великая любовь Александра Степановича к природе». В «Автобиографической повести» Грин и сам признается в этом: «Некоторые оттенки Севастополя вошли в мои города». Можно также отметить, что Гель-Гью очень похож на Гурзуф: Грина «особенно привлекала клочковатость» этого города.Герои Грина в большинстве своем благородны и мужественны, упорны и великодушны – истинные жизнелюбцы и борцы за жизнь.
Женщину Грин всегда изображает предельно чисто и целомудренно. Никакой двусмысленности, никакой игривой эротики нельзя встретить в его произведениях. Героическая страсть, доведенная до трагической высоты, становится основным содержанием рассказов Грина о любви. Она для него является оружием борьбы с «маленькой любовью», «дачными страстями». Его отношение к любви нормативно, исключительно серьезно и кристально прозрачно. Те женщины, которых изображает Грин, заслуживают рыцарского отношения. Они чисты и великодушны, верны и преданны, умеют любить, прощать и верить.
Самое любимое читателями произведение Грина – это его повесть-феерия «Алые паруса», удачно названная М. Слонимским «сказкой о воплощенной в жизнь месте, о том, как добрая воля человека претворяет мечту о счастье в счастье реальное». В «Алых парусах» воплощены лучшие свойства творчества Грина: повесть вызывает стремление к подвигам, к познанию мира, воспитывает чувство прекрасного, рыцарское уважение к женщине, понимание высокой нравственности. Она исполнена лирической взволнованности, животворящей бодрости, оптимизма, веры в то, что «несчастье не есть неустранимая основа бытия, а мерзость, которую люди могут и должны отмести от себя» (М. Горький).
Грин часто возвращается к вопросу о писательском мастерстве и сам много и напряженно работает над своими произведениями. Считая поэзию своим «прибежищем и утешением», Грин говорил, что «настоящий талант всегда найдет дорогу к сердцу», но никогда не пренебрегал технической отделкой произведения, заявляя: «опытный художник знает, что вдохновение приходит редко, что разум доканчивает работу интуиции».
О писательском трудолюбии Грина свидетельствуют многократно переписанные черновики «Бегущей по волнам», «Крысолова»; многочисленные переработки «Дороги никуда». «Иногда, – говорил он, – часы провожу над одной фразой, добиваясь истинного ее блеска, бывало, сюжет вдруг по-новому выступит, рельефно оттенится то, что было в полусумраке, или родится новый сюжет или какая-нибудь картина нового создания».
Особенно большое значение Грин придавал хорошо написанному началу, считая его «входом в русло», музыкальным ключом тональности всего произведения, а к себе он предъявлял в этом отношении особенно большие требования: «Так как я пишу вещи необычные, то тем строже, глубже, внимательнее и логичнее я должен продумывать внутренний ход всего. Фантазия всегда требует стройности и логики. Я менее свободен, чем какой-нибудь бытописатель, у которого и ляпсус сойдет, прикрывшись утешением: чего в жизни не бывает!»
«Каторжниками воображения» называл Грин писателей, сравнивая их с арестантами каторжной тюрьмы, таскающими на себе тяжести творчества.
Очень интересна в творческой манере Грина его горячая заинтересованность в судьбах своих героев. Даже расставшись с ними, он не забывает об их существовании, таком непреложном для него. В набросках для себя он рассказывает о дальнейшей жизни придуманных им персонажей.
Грин в истории русской литературы интересен своей поэзией мечты и нравственных поисков. Он свято верил в действенность своего искусства и говорил: «Знаю, что мое настоящее всегда будет звучать в сердцах людей!»
Лучшие произведения Грина полны глубокой поэтической любви к жизни и к людям, лирико-героического ощущения мечтающей и творящей личности. В них звучит призыв к творчеству, к мужеству, гимн жизни, утверждение, что вся земля, со всем, что на ней есть, – все для человека, для развития жизни и признания ее повсюду. Гриновское «настоящее» и по сей день – помощник в нашей борьбе за правду и красоту человеческих отношений.
Грин изобрел экзотику в «чистом виде» – вне какой-либо исторической, географической или социальной прикрепленности.
Бывают имена значащие, имена-характеристики – Скотинин, Стародум, Собакевич. У Грина таких прямых, намекающих имен нет. Его имена экзотичны, они не прописаны в общежитейском лексиконе: Тинг, Гнор, Тарт, – где вы их найдете, как переведете? а вместе с тем они звучат и звучанием своим будят ассоциации. Ассоциации у каждого свои, а эмоциональное восприятие имен – безошибочно.
Экзотическая яркость образов у Грина опиралась на серьезное размышление о современности. Исключительность приключения он связывал с героикой отрыва от привычного, от «раз навсегда данной картины жизни», как об этом скажет другой, более поздний персонаж, осмысливая ошибки прошлого. Неизведанное – рискованный, но и доступный вид борьбы с ужасом внутренней скованности, с безысходностью условий существования, знак неодолимой тяги к иной жизни. То была попытка художника ответить самому себе.
Грин испытывал острое сочувствие к человеческому страданию, разделял идеал чистоты и бескорыстия, воспринял нравственный и эстетический максимализм Достоевского. Но как романтик он шел от общей картины зла к интимному миру отдельной личности.
Особенностью художника Грина была камерность видения и отображения, но это камерность особого рода. Грин поэтизировал совершенство отдельного человека в убеждении, что совершенство, вооруженное сознанием собственной силы, действует неотразимо. Накануне и после революции герой Грина обретает невиданное могущество. События требуют от него того же, что и от больших масс людей, – огромности созидательных усилий в борьбе с сопротивляющимся злом.
Должное в мировоззрении Грина – это прекрасное, а прекрасно только то, что активно выражает человечное. Власть красоты огромна, но не безгранична. Однако она утверждается в его творчестве и как предмет, и как манера. Прекрасному объекту отвечает прекрасное изображение.
Способ убеждения Грина – красота во всем. Изумление совершенством – вот чего добивается романтик. Грин, определив идеал, оснащал его – не декоративно, а по существу. Чувство, мысль, поступок, портрет, пейзаж отдельно и совокупно аргументируют должное и служат пользе прекрасного целого.
Природа, нива трудов и искусство – два мира красоты, куда вписал Грин разнообразие жизненных конфликтов.
У Грина методом объяснения, воссоздания и поэтизации жизни стала психологическая фантастика. Он смело начал сочетать редкое – случай приключения – с трудным нравственным экзаменом.
«От воображенного к действительному» (определение Н.Н. Грин) – таков путь фантастических сюжетов Грина. Эта особенность движения творческой мысли писателя подчас оставалась непонятой и теми, кто его читал, и теми, кто писал о нем.
Гриновский сюжет, гриновский пейзаж, гриновский характер…
Вместилище красоты, единственное в своем роде, с отсветом нездешности над очень близким, знакомым. Осознанно или бессознательно, человек ловит прекрасное, желая, чтобы оно утвердилось. И потому тянет медленно читать Грина, и вспоминать прочитанное, и перечитывать снова.
Грин покоряет и очаровывает поисками счастья, которое «иногда приходит к людям. Отсюда его мечта о небывалом, о странах, которых нет, о приключениях, которых не было, о добрых и хороших снах, от которых людям становится чище, лучше, свободнее на земле…
Грин сотворил слепок земли, собственную страну. Он ее строил, заселял, один управлял ею, он поглощен ею целиком, там живет и тяжко работает. Пространство и время – тут, внутри себя, надо не расплескать.
В лучших творениях Грина читатель ищет и находит неотразимые нравственные образцы. При жизни у Грина не было такого большого читателя. В сороковых, пятидесятых, шестидесятых годах, в наши дни его произведения вновь стали необычайно популярными.
Да, книги Грина в строю. Они живое орудие в борьбе против прагматизма и бездуховности. Они воюют с трусостью, мелким эгоизмом, с самоутешительным ничтожеством жалкого духа – «мы люди маленькие, что с нас взять», воюют и с другой категорией мещан – агрессивными захребетниками, с их бесцеремонной теорией и практикой «жизненного успеха» любой ценой, самоуверенным невежеством, фетишизмом материальности.
Грин врос в наше время крепкими корнями, след его остался, значит, был крупным, ибо, по его же словам, «малый след скоро зарастает травой».
Роман А. Грина созидается на основе дерзновенной фантазии художника. Выдумка – основа этого романа. Однако научной выдумки, как у А. Беляева, в гриновской фантастике нет. Но здесь налицо то, что называется психологической фантастикой. Конечно, гриновская фантастика полярно противоположна психологической фантастике Г. Гофмана, которого привлекала большей частью «ночная сторона» человеческой души, власть темных сил, играющих человеком, трубный зов рока. Гриновская фантастика – это «солнечная сторона» человеческой души, торжество извечно доброго, нравственно здорового начала в человеческом сердце. Принимая во внимание категорию фантастического в гриновском романе, его можно определить как роман фантастический.
Гриновский роман образует особую разновидность жанра в русской пореволюционной прозе. Это романтический роман. Он не имеет аналога в нашей литературе.
Романтик Грин хорошо различает абстрактные категории добра и зла и создает их живые модели; зоркий психолог, он способен ярко изобразить духовного человека. Творческая «установка» Грина, в общем, проста и лежит в русле демократической литературной традиции. Он считал, что «любой рассказ должен содержать жестокую борьбу добра со злом и заканчиваться посрамлением темного и злого начала». Романтик старается, сколько возможно, привнести в жизнь человеческого тепла и прямо говорит об этих своих усилиях: «Я настолько сживаюсь со своими героями, что порой и сам поражаюсь, как и почему не случилось с ними чего-нибудь на редкость хорошего! Беру рассказ и чиню его, дать герою кусок счастья – это в моей воле. Я думаю: пусть и читатель будет счастлив!»
Мир тайны воображения… Его мысли, как и его чувства, рождают отзвук в нашем реальном мире. Его герои, «лишенные обязательного местного колорита, кажутся нездешними, а они вокруг нас». Они живут в воображаемом мире, но в них мы прозреваем себя – в лучших своих побуждениях; иногда различаем упрек себе; почти всегда – дружеский жест, поддержку, обновленье смысла старинных понятий – вера, надежда, любовь; убежденность в том, что светлое в человеке обязательно возьмет вверх.
Любя жизнь, Грин мечтал видеть ее совершенной.