Бегущий за ветром

– Отец хочет, чтобы я выбрала юриспруденцию, а мама – медицину. Но я буду стоять на своем. Учителям здесь платят не так много, но это мое призвание.

– Моя мама тоже была учительницей.

– Я знаю. Мне матушка сказала.

Краска залила лицо Сораи. Проболталась! Значит, они с матерью обсуждали мою персону.

Мне стоило огромных усилий сдержать самодовольную улыбку.

– Я тут вам кое-что принес, – сказал я, вынимая из кармана несколько сцепленных скрепкой страничек. – Как обещал.

И я передал Сорае один из своих рассказов.

– Значит, ты не забыл, – расцвела она. – Спасибо!

В голове у меня еще не уложилось, что она впервые обратилась ко мне на ту вместо положенного шома, как улыбка вдруг исчезла у нее с побледневшего лица. За спиной у меня кто-то стоял. Я обернулся – и оказался нос к носу с генералом Тахери.

– Амир-джан. Наш вдохновенный сочинитель. Какая радость. – На губах у генерала змеилась улыбка.

– Салям, генерал-сагиб, – выговорил я закоченевшим языком.

Генерал шагнул мимо меня прямиком к торговому месту и протянул Сорае руку.

– Какой чудесный день сегодня, а?

Она передала отцу скрепленные странички.

– Говорят, на этой неделе пойдут дожди. Не верится, правда? – Генерал выбросил листки бумаги в мусорный бак, положил руку мне на плечо и увлек за собой. – Знаешь, бачем, ты мне очень нравишься. Я убежден, ты славный юноша. Но… – он вздохнул и взмахнул рукой, – даже славных юношей иногда надо призвать к порядку. Мой долг напомнить тебе, что мы на рынке и на нас смотрят со всех сторон.

Генерал остановился и уставил на меня свои бесстрастные глаза.

– А здесь каждый сочинитель. – Тахери улыбнулся, демонстрируя идеально ровные зубы. – Передай поклон отцу.

Он отпустил мое плечо и вновь улыбнулся.

– Что случилось? – спросил Баба. Он принимал деньги за лошадку-качалку у пожилой дамы.

– Ничего, – сказал я, садясь на старый телевизор. И рассказал ему все.

– Ах, Амир, – вздохнул отец.

Только горевать по этому поводу нам довелось недолго.

Ведь уже на следующей неделе Баба простудился.

Все началось с сухого кашля и насморка. Хлюпать носом Баба скоро перестал. А вот от кашля было никак не избавиться. Отец откашливался и прятал платочек в карман, а когда я хотел поинтересоваться, что у него там, отгонял меня подальше. Он терпеть не мог госпиталей и докторов. Насколько помню, Баба за всю свою жизнь обратился к врачу единственный раз – когда в Индии заболел малярией.

Недели через две я застукал его, когда он выплевывал в унитаз сгусток мокроты, окрашенный кровью.

– У тебя это давно? – перепугался я.

– Что на обед? – спросил он.

– Все, веду тебя к врачу.

Хоть Баба и был у себя на заправке маленьким начальником, медицинской страховки хозяин ему не предоставил, а отец из гордости не настаивал. Пришлось отправиться в окружной госпиталь в Сан-Хосе. Доктор с землистым лицом и заплывшими глазами представился врачом-стажером на двухлетней преддипломной практике.

– Ну и вид у него, – пробурчал мне на ухо Баба. – Такой молодой, а болячек больше, чем у меня.

Врач– стажер направил нас на рентген. Когда медсестра опять пригласила нас в его кабинет, стажер заполнял какую-то медицинскую бумагу.

– Отнесете в регистратуру, – сказал он, не переставая писать.

– Что это? – спросил я.

– Направление. (Черк, черк.)

– Куда?

– В пульмонологическую клинику.

– Что за клиника?

Врач взглянул на меня, поправил очки и опять занялся писаниной.

– У него затемнение в правом легком. Пусть посмотрят специалисты.

Комната вдруг стала тесной.

– Затемнение? – переспросил я.

– Рак? – небрежно обронил Баба.

– Возможно. Есть такие подозрения, – пробормотал доктор.

– А если подробнее?

– На данном этапе сложно сказать. Ему сперва нужно пройти компьютерную томографию, а потом пусть его осмотрит специалист по болезням легких. – Стажер вручил мне направление. – Так, говорите, ваш отец курит?

– Да.

Врач кивнул, посмотрел на Бабу, потом опять на меня.

– Они вам позвонят в течение двух недель.

Мне захотелось спросить, а мне-то как прожить целых две недели с «такими подозрениями»? Как мне есть, учиться, работать? И как у него хватает совести отправлять меня домой с этаким напутствием?

Я взял направление и отдал куда надо.

В эту ночь я подождал, пока Баба заснет, соорудил из одеяла молитвенный коврик и, кланяясь до земли, прочел полузабытые строки из Корана – как оказалось, намертво вколоченные в свое время в наши головы муллой, – прося милости у Господа, про которого сам не знал толком, есть он или нет. Сейчас я завидовал мулле, его крепкой вере в Бога.

Две недели прошло, и никто не позвонил. Пришлось мне опять обращаться в больницу. Оказалось, наше направление потеряли. Если я, конечно, оставил его в нужном месте. Ждите еще три недели, вам позвонят. Я поднял шум, и срок сократили. Неделя на томографию и две на посещение специалиста.

Прием у пульмонолога, доктора Шнейдера, проходил в рамках приличий, пока Баба не спросил, откуда тот родом. Оказалось, из России.

Баба рванулся вон из кабинета.

– Простите нас, доктор, – извинился я, хватая отца за руку.

Доктор Шнейдер улыбнулся и отошел в сторонку, не выпуская стетоскоп из рук.

– Баба, в приемной висит биография доктора, – зашептал я. – Он родился в штате Мичиган. Он куда больший американец, чем мы с тобой.

– Мне плевать, где он родился, все равно он руси. – При этом слове Баба скривился, словно оно означало какую-то пакость. – Его родители были руси, его дед и бабка были руси. Клянусь ликом твоей покойной матери, если он ко мне только прикоснется, я ему руку сломаю.