Белая дама (Франсуаза де Шатобриан – король Франциск I – Жан де Лаваль де Шатобриан. Франция)
Шрифт:
Да, Ришелье удалось вывернуться из этой грязной истории, а неприязнь короля к Анне и тем более к мадам де Шеврез возросла многократно. И королева теперь не могла быть уверена, что на другой день у нее не отнимут, не отправят в тюрьму или в ссылку единственного человека, которому она вполне доверяла и с которым могла вспоминать самые счастливые дни своей жизни – дни, когда она могла смотреть на обворожительного герцога Бэкингема и видеть неутоленную страсть в его невероятных глазах…
Она хотела только одного: встретиться с ним еще хоть раз!
Но именно этого старался не допустить Ришелье.
Английская королева Генриетта намерена была приехать в Париж навестить родину и родных. Сопровождать
В ярости герцог поклялся рассорить Людовика со своим королем и оказывать всемерную поддержку протестантам, жителям Ла-Рошели, которые подняли мятеж против королевской власти, поддерживаемой католической церковью и поддерживающей в свою очередь ее.
– Они не хотят принять меня как мирного посланника? – вскричал Бэкингем. – Ну так я приду как полководец и приведу с собой войну!
Английские крейсеры открыто снабжали мятежников Ла-Рошели продовольственными и воинскими припасами, на берегах Англии формировались воинские части. Как-то раз к Бэкингему обратился офицер – морской лейтенант по имени Джон Фельтон. Он просил назначить его капитаном одного из кораблей, отплывавших под стены Ла-Рошели. Однако Фельтон был известен как неистовый пуританин, с которым не могли ужиться товарищи, которым претил фанатизм. Богу-то он служил ревностно, однако моряком был просто дурным. Бэкингем отказал в назначении.
Между тем в войсках среди приближенных Бэкингема было несколько тайных агентов Ришелье. Конечно, и леди Клэрик держала там своих людей. О ссоре Бэкингема и Фельтона стало известно сначала ей, а потом и кардиналу.
Ришелье усмехнулся…
Он испытывал к королеве нечто среднее между неутоленным вожделением и ненавистью, однако чувства его к Бэкингему можно было выразить одним словом: ревность. И справиться с ней, пережить ее было невозможно. Это был как раз тот случай ревнивой зависти, когда двум соперникам нет места на земле. И Ришелье задумал убийство. Задумал давно, но только теперь понял, что нашел человека, который станет орудием его мести, смертельным для Бэкингема.
Леди Клэрик была немедленно отправлена секретная депеша…
23 августа 1628 года в Дувре, откуда то и дело уходили английские корабли, было ясно, солнечно, тепло. Герцог прогуливался со своей свитой по берегу, смотрел на залив, отделявший его от Франции, думал об Анне…
Навстречу решительно шел Фельтон.
«Опять начнет клянчить место капитана!» – недовольно подумал герцог, отворачиваясь. Следуя его примеру, от Фельтона отвернулась и вся свита Бэкингема, так что никто не успел заметить, как фанатик выхватил кинжал и поразил герцога насмерть.
Наконец-то ревность Ришелье была утолена!
Узнав о гибели единственного мужчины, которого она любила, Анна едва не умерла от горя. С утра до вечера она плакала в своей молельне – только здесь она могла надеяться, что никто не нарушит ее одиночества. Разумеется, всем было понятно, чем вызвано такое море слез, и король продолжал беситься от ревности к мертвому, как бесился от ревности к живому. И он хотел сполна, сполна насладиться горем жены!
Буквально спустя неделю после гибели Бэкингема король назначил в Лувре домашний спектакль с балетом, в котором должны были принять участие красивейшие женщины двора.
– А вы, сударыня, всех превосходите красотой, что отмечают и наши соотечественники, и иностранцы. Значит, придется потанцевать и вам! – добавил Людовик. Никаких возражений он не пожелал слушать. – Не хотите танцевать?! А что, вы в трауре по нашему врагу? Но ведь
это измена, мадам…Королева помертвела.
– Я буду танцевать…
Однако на первой же репетиции, куда Анна явилась бледнее смерти, она упала в обморок.
– Отнесите королеву в ее покои, – небрежно приказал Людовик. – И пришлите к ней моего врача. Оказывается, она действительно нездорова…
Анна ненавидела Ришелье всю жизнь и даже на смертном одре не простила его. Когда на трон взошел Людовик XIV, а преемник Ришелье, кардинал Мазарини умер, Анна удалилась в монастырь.
Конечно, после Бэкингема в ее жизни были и другие мужчины, а Джулио Мазарини даже стал ее тайным супругом. Но почему-то из всех многочисленных монастырей Парижа для своего последнего пристанища королева-мать выбрала именно монастырь Валь-де-Грас, из склепов которого был прорыт подземный ход в подвалы дома герцогини де Шеврез. Прорыт когда-то давным-давно, когда еще был жив обворожительный кавалер Джордж Вилльерс, герцог Бэкингем, которого так любила Анна Австрийская и который погиб из-за того, что любил ее.
Последний кошмар «зловещей красавицы»
(Александр Пушкин – Идалия Полетика – Александра Гончарова. Россия)
Да, да, ведь ревности припадки -
Болезнь, так точно, как чума,
Как черный сплин, как лихорадка,
Как повреждение ума.
Она горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет,
Сны злые, призраки свои.
Помилуй Бог, друзья мои!
Мучительней нет в мире казни
Ее терзаний роковых…
Старой даме не спалось. Тишина мешала. Обычно люди лучше спят в тишине, а вот ей тишина мешала. Что такое? Почему не слышно шума моря? Черное море рокочет без умолку там, внизу, у подножия Ришельевской лестницы. С другой стороны, через весь спящий, огромный город иногда доносятся свистки паровозов. Паровозы… Quel cauchemar, какой кошмар, Боже! До чего она дожила… А впрочем, неплохая они штука – паровозы. На поездах ездить куда быстрей, чем по-старинному, в каретах. Так что пусть иногда гудят, даже жаль, что сейчас их не слышно. Ничего вообще не слышно! Даже ветер не шуршит в листве. Хотя ведь ноябрь на дворе, вся листва давно облетела… Ну и что? Старая дама любила слушать, как скрипят голые, лишенные листвы ветви. Дрожащие в страхе перед зимой деревья напоминали даме ее саму: она со дня на день ожидает смерти… Ну сколько можно жить?! Ей уже восемьдесят. В таком возрасте жизнь – сущая бессмыслица для женщины, особенно красавицы… то есть бывшей красавицей лет этак… в общем, много-много лет назад.
Нет, в самом деле – почему такая тишина? Мир вымер, что ли? Уж не стряслось ли чего?
Ох, как не любит она такое безмолвие! Это как затишье перед бурей. Разве позвать горничную?
Дама протянула руку к сонетке, дернула – хм, и звонка не слышно. Неужели оборвался шнур? О, служивые нерадивые! Даже здесь, в Воронцовском дворце, где живет генерал-губернатор Одессы с женой и сестрой, – служители нерадивые, болтливые, сонливые. На конюшню бы их да выпороть! Старая дама знала, что уже чуть ли не тридцать лет запрещено пороть слуг, они уж более не крепостные, но полагала, что от этого народишко только портится. Бог ты мой, девяностые годы на дворе! Считай, исход века. Мыслила ли она, что столько времени проживет? И сколько же умудрилась повидать событий, сколько народу пережила! Мужа, дочь… бывших друзей и возлюбленных, врагов и ненавидимых… Восемьдесят лет, зачем так долго жить? Она, такое ощущение, заживо закаменела, превратилась в некое подобие памятника самой себе.