Белая леди

Дейви Шид выглядел несколько старше, чем можно было ожидать от Короля всех зверей. Уоррен ожидал, что тот должен быть в возрасте около тридцати лет или чуть старше; кто же еще может быть настолько отчаянным, чтобы войти в клетку с дикими животными? Но мужчина, стоявший в дверях трейлера с хмурым выражением на заспанном лице, был старше пятидесяти лет. Темноволосый, с густыми бровями, светло-карими глазами, глядящими исподлобья, как пушечные дула, образно говоря: он стоял босиком, его мускулистая грудь была обнажена, на нем были короткие шорты. Он смотрел на Уоррена, как будто они и не договаривались встретиться в час тридцать в понедельник. Его грудь и руки были иссечены старыми шрамами, возможно, результатами столкновений с кошками, с которыми он работал.

— Мистер Шид? — спросил Уоррен.

— Вы разбудили меня.

— Простите, я думал, что мы договорились…

— Входите, входите, — Шид отступил в сторону, давая возможность Уоррену войти, почесал низ живота, потом прошел внутрь трейлера к тому месту, где была территория столовой и кухни. Поработай с кошками, подумал Уоррен, и ты станешь вести себя так же, как и он.

— Мы же договорились на час тридцать, не так ли?

— Я задремал, — объяснил Шид. — Садитесь. Хотите пива?

— Нет, спасибо, — отказался Уоррен и поискал место, где бы сесть. Почти на каждой плоской поверхности трейлера валялось грязное белье. От белья исходило зловоние. Будь он проклят, если прикоснется к грязному белью Шида или его носкам.

— Куда? — спросил он.

— Куда хотите, — отозвался Шид и, взмахнув рукой над обеденным столом, сбросил все белье на пол. Подойдя к холодильнику, стоявшему напротив стола и банкеток, он открыл дверцу, вынул банку пива, открыл ее и поднес ко рту. Уоррен заметил, что мойка рядом с кухонной плитой была полна грязных бумажных тарелок и пластиковой посуды.

— Мистер Шид, — начал он, осторожно усаживаясь на банкетку слева от стола, — как я уже говорил вам по телефону…

— Да, да.

— Я пытаюсь проследить действия Мэттью Хоупа…

— Да, да.

— …Действия на прошлой неделе в попытке…

— Да…

— …Чтобы понять, почему в него стреляли. Полицейские обычно концентрируют внимание на двадцати четырех часах до преступления…

— Почему? — удивился Шид. — Он умер?

— Нет, но он в очень тяжелом состоянии в госпитале «Добрых Самаритян».

— Мне жаль это слышать.

— Да, — продолжал Уоррен, — и на двадцати четырех часах непосредственно после преступления, потому что это самое важное время. До преступления — так как эти часы говорят нам о том, где он был и с кем встречался…

— Но вы не полицейский. Я понял…

— Все правильно. Я частный детектив. Я работал с ним. Он мой близкий друг.

— Хорошо, — Шид кивнул головой.

— Но я был полицейским в Бостоне…

— Ух-ху.

— Именно поэтому я знаю все эти процедуры. Во всяком случае, двадцать четыре часа после преступления важны потому, что когда время уходит — след преступника становится холоднее.

— Ух-м-м. — Шид снова почесал низ живота, ему было до смерти скучно. Вероятно, он читал всю эту ерунду в дешевых детективных романах, и ему вовсе не хотелось снова и снова слышать это в своем сокровенном убежище, пропахшем звериной мочой. Он поставил банку с пивом на столик, взял джинсы, которые валялись на другой банкетке, и стал натягивать их на себя.

— Я считаю, что опаздываю на неделю, — объявил Уоррен. — Сегодня двадцать восьмое число. Это дает преступнику, стрелявшему в него, очень большое преимущество.

— Да, какая досада, я понимаю.

В его голосе не было ни сарказма, ни скуки; он просто произносил слова: никаких эмоций, никаких интонаций, ничего. Может, работа в клетке с дикими животными так влияет на человека. Лишает его способности эмоционально реагировать. Если вы тратите свои эмоции вне клетки, тогда вы можете потерять спокойствие, находясь внутри клетки с кошками, а это значило многое. Покажите им что-нибудь, что они могут видеть, нюхать или ощущать, и они разорвут вас на кусочки. Свидетельство тому — шрамы Шида.

— Вы сказали мне по телефону, что он приходил повидаться с вами в прошлый понедельник, — продолжал Уоррен.

— Да, это так, — подтвердил Шид, застегивая ширинку, затем он сунул ноги в туфли, не надевая носки, и снова взял в руки банку пива.

— Можете рассказать мне, о чем вы разговаривали?

— В основном об Уилле.

— Торренс?

— Да. В любом случае, в чем дело?

А дело было вот в чем: Мария узнала от Тутс, что Мэттью собирался поговорить с Шидом как можно скорее. Дело было в том, что Мэттью приходил сюда в прошлый понедельник. Дело было в том, что Мария сказала сначала Мэттью, а потом Тутс о том, что парень, заглатывающий пиво у мойки, убил ее мать. В этом было дело, но именно это Уоррен не мог ему сказать.

— Разве мистер Хоуп не сказал вам? — спросил он.

— Он сказал мне, что кто-то оспаривал ее завещание…

— Это так, — солгал Уоррен.

— И он хотел узнать, в каком она была состоянии перед самоубийством?

— Вы знали ее еще в то время, не так ли?

Надо вернуть его на три года назад, когда Уилла Торренс, предположительно, пустила пулю себе в лоб. Это заключение оспаривала ее дочь, заявляя, что Шид застрелил ее, а затем вложил пистолет в безжизненную руку.

— Послушайте, — сказал Шид, — вы не возражаете, если мы уйдем отсюда? Я ненавижу оставаться среди всего этого безобразия. — Он бросил пустую пивную банку на кучу уже собранного мусора, затем немедленно пошел к задней двери, не дожидаясь ответа. Одетый только в джинсы и туфли, все еще обнаженный до пояса, он вышел. Уоррен последовал за ним.

То, что десять минут назад представляло собой огромный белый с голубым купол, окруженный парком трейлеров, стоявших в грязи, ссохшейся и спекшейся за неделю под лучами яркого солнечного света; то, что в час тридцать в действительности казалось кладбищем автомобилей, — не было видно ни одного человека, ни один лист не колыхался в безветренном тяжелом воздухе флоридского полдня; то, что было сонным и безжизненным, все трансформировалось в яркий карнавал на открытом воздухе. Время сиесты закончилось, решил Уоррен, а сейчас все проснулись и пробудились к действию.

Когда Шид повел его вперед, туда, где, как он сказал, находились клетки с животными, вся площадка заполнилась артистами в трико и купальниках, голубых джинсах и бикини, шортах и кофточках, спортивных костюмах и плавках. Как ребенок с широко распахнутыми глазами, двигаясь через волшебную страну цирка, таинственным образом лишенную ее блестящих украшений, Уоррен следовал за Шидом к шатру, минуя разминающихся акробатов и суетящихся клоунов.

— Сократим путь через тент, — предложил Шид и вошел в широкую дверь. Там, куда они вошли, все было на нескольких уровнях, как трехмерная шахматная доска. На арене, в одном из двух кругов, репетировала женщина с полдюжиной лошадей без наездников…