Белая львица

– Погляди на полу под столом.

Мартинссон нагнулся, а он быстро сунул паспорт в карман.

– Нету, - сказал Мартинссон.
– Вечно я теряю шапки.

– Спроси у уборщицы, - посоветовал Валландер.

Мартинссон шагнул было к двери, но опять остановился.

– Помнишь Петера Ханссона?
– спросил он.

– Как же я могу его забыть?

– Сведберг звонил ему на днях, уточнял кой-какие детали из протокола допроса. И ненароком упомянул о краже из твоей квартиры. Воры обычно знают друг друга. Вот Сведберг и решил: попытка не пытка. Сегодня Петер Ханссон позвонил и сказал, что, кажется, знает, кто это сделал.

– Вот черт!
– воскликнул Валландер.
– Так, может, он устроит, чтобы мне вернули пластинки и кассеты с записями, а уж на аппаратуру можно наплевать.

– Потолкуй завтра со Сведбергом, - сказал Мартинссон.
– И не засиживайся так долго.

– Я как раз собирался уходить.
– Валландер встал.

Мартинссон, уже стоя в дверях, обернулся:

– Думаешь, мы его возьмем?

– Конечно. Конечно возьмем. Коноваленко от нас не уйдет.

– Я вот все думаю, в стране ли он.

– Мы исходим из того, что он здесь.

– А этот африканец без пальца?

– Коноваленко наверняка даст нам объяснение.

Мартинссон нерешительно кивнул.

– Да, вот еще что, - сказал он.
– Завтра хоронят Луизу Окерблум.

Валландер посмотрел на него. Но ничего не сказал.

Похороны были назначены на среду, в два часа дня. До последней минуты Валландер сомневался, стоит ли ему идти туда. Никакие близкие узы не связывали его с семейством Окерблум. О женщине, которую будут хоронить, он узнал, когда она была уже мертва. Да и само присутствие полицейского могут истолковать превратно. Особенно если учесть, что преступник до сих пор не схвачен. Валландер и сам не знал, почему все-таки решил пойти. Может, из любопытства? Или от нечистой совести? Как бы там ни было, ровно в час он надел темный костюм, а потом долго искал запропастившийся куда-то белый галстук. Виктор Мабаша наблюдал за ним, пока он завязывал галстук перед зеркалом в передней.

– Я иду на похороны, - сказал Валландер.
– Хоронят женщину, которую убил Коноваленко.

На лице Виктора Мабаши отразилось удивление.

– Только теперь? Мы стараемся хоронить умерших как можно скорее. Чтобы они не блуждали по земле.

– Мы не верим в привидения, - отозвался Валландер.

– Духи - это не привидения. Иногда я просто диву даюсь, что белые так непонятливы.

– Наверно, вы правы. А может, и нет. Может, все совсем наоборот.

И он ушел. Вопрос Виктора Мабаши вызвал у него досаду.

Не хватало только, чтобы этот чернокожий тип меня поучал, думал он. Куда бы он делся без меня и моей помощи?

Валландер припарковал машину поодаль от часовни, возле крематория, и, слушая бой часов, дождался, пока люди в черном исчезнут внутри. Только когда сторож собрался запереть дверь, он вошел и сел сзади. Человек, сидевший на несколько рядов впереди, обернулся и поздоровался. Это был репортер «Истадс аллеханда».

Потом заиграл орган, и в горле у Валландера тотчас встал комок. Похороны всегда были для него тяжелым испытанием. Он уже теперь со страхом думал о том дне, когда ему придется идти за гробом отца. Похороны матери одиннадцать лет назад по-прежнему пробуждали тягостные воспоминания: он должен был произнести у гроба короткую речь, но не выдержал и бросился вон из церкви.

Стараясь обуздать волнение, он разглядывал людей в часовне. Далеко впереди сидел Роберт Окерблум с дочками, одетыми в белое. Рядом - пастор Туресон, который должен был совершить погребальный обряд.

Внезапно у Валландера мелькнула мысль о наручниках, найденных дома у Окерблумов, в ящике письменного стола. Неделю с лишним он и не вспоминал о них.

Существует полицейское любопытство, выходящее за пределы непосредственного расследования, думал он. Долгие годы мы непрерывно копаемся в самых сокровенных людских тайниках, и, наверное, из-за этого с нами что-то происходит. Я знаю, эти наручники не имеют касательства к теперешнему расследованию. Не играют ни малейшей роли. И все же мне очень хочется выяснить, почему они лежали в ящике. Понять, что они означали для Луизы Окерблум, а может быть, и для ее мужа.

Валландер сердито отбросил эти мысли и сосредоточился на заупокойной службе. Меж тем как пастор Туресон произносил положенные слова, он на миг встретился взглядом с Робертом Окерблумом. И даже издали прочел в его глазах бесконечную скорбь и одиночество. В горле опять встал комок, из глаз брызнули слезы. Чтобы взять себя в руки, он стал думать о Коноваленко. Как, вероятно, и большинство шведских полицейских, в глубине души Валландер не был убежденным противником полного запрета смертной казни. Если забыть о скандале, который разразился, когда смертную казнь отменили даже для тех, кто во время войны изменил родине, он не то чтобы полагал ее возможной карой за определенные типы преступлений. Просто иногда сталкивался с жестокими убийствами, изнасилованиями, преступлениями на почве наркотиков, которые были полны такого презрения к человеку, что у него непроизвольно мелькала мысль: подобные люди не вправе жить на свете. Он прекрасно понимал, что его резоны противоречивы и такой закон невозможен и даже нелеп. Это говорил его подсознательный опыт, невзвешенный, мучительный. Все то, что ему как полицейскому приходилось видеть. И что вызывало в душе иррациональный и болезненный отклик.

Когда служба закончилась, Валландер пожал руку Роберту Окерблуму и стоявшим рядом людям. Смотреть на девочек он не рискнул, опасаясь собственных слез.

На улице пастор Туресон отвел его в сторону:

– Большое спасибо, что вы пришли. Мы не рассчитывали, что полиция пришлет кого-то на похороны.

– Я представляю только себя самого, - ответил Валландер.

– Тем лучше, - сказал пастор Туресон.
– Вы по-прежнему разыскиваете виновника этой трагедии?

Валландер кивнул.

– Но вы его поймаете?

Валландер опять кивнул:

– Обязательно. Рано или поздно. Как Роберт Окерблум? И девочки?

– Он ищет опоры в поддержке общины, - ответил пастор.
– И у него есть Бог.

– Значит, он по-прежнему верует, - тихо сказал Валландер.

Пастор нахмурился:

– А почему он должен оставить Бога из-за того, что люди причинили зло ему и его семье?

– Действительно. Почему?

– Через час у нас в церкви собрание. Приходите, мы будем рады.

– Спасибо, - ответил Валландер, - но меня ждет работа.

Они обменялись рукопожатием, Валландер пошел к машине и вдруг заметил, что вокруг бушует весна.

Скорей бы уж Виктор Мабаша уехал, подумал он. Скорей бы арестовать Коноваленко. Тогда можно будет и весне порадоваться.

Утром в четверг Валландер отвез дочь к своему отцу в Лёдеруп. И она вдруг надумала остаться там до завтра. Посмотрела на одичавший сад и решила до возвращения в Истад навести порядок. Но одного дня на это явно не хватит.

– Если передумаешь, позвони, - сказал Валландер.

– Можешь сказать мне спасибо за то, что я убрала твою квартиру, - сказала Линда.
– Ведь там ужас что творилось.

– Знаю. Спасибо.

– Сколько мне еще придется пробыть здесь? У меня в Стокгольме вообще-то много дел.

– Недолго, - ответил Валландер, чувствуя всю неубедительность своих слов. Но к его удивлению, дочь больше ничего не сказала.

Вернувшись в Истад, Валландер имел продолжительную беседу с прокурором Окесоном. А до того вместе с Мартинссоном и Сведоергом привел в порядок все следственные материалы.