Белая рабыня

— Вы заметили также, ваше величество, что затевать против него слишком уж активное дело тоже не в наших интересах.

— Вот видите, дон Алонсо, я, как всегда, оказался прав.

И военный министр, и министр двора, и все остальные охотно поклонились в знак согласия.

— Смотрите, как удачно все складывается! Этот дон Диего, оказывается, давным-давно отлучен нами от службы, но приносит короне больше пользы и, скажем так, своеобразной славы, чем иной строевой адмирал. А для лорда Бредли…

— Да, ваше величество.

— …заготовьте копию того нашего рескрипта об отлучении дона Диего от должности.

— И немедленно переслать? — быстро спросил военный министр.

— Держать наготове, если наш «королевский капер» еще что-нибудь выкинет.

Если бы дон Диего де Амонтильядо и Вильякампа узнал о настроениях при испанском дворе, он, несомненно, приободрился бы. Дело в том, что уже давным-давно он считал себя потерянным для королевском службы, с которой он вынужден был уйти из-за своей совершенно неукротимой ненависти к этим «английским собакам». На политическом дворе стояло время компромиссов, все старались сохранить шаткое равновесие в Европе, люди типа дона Диего были крайне неуместны в свете новой уравновешенной политики.

Покинув ряды королевского флота, дон Диего на свои собственные средства снарядил несколько кораблей и продолжил войну с неудержимо растущим британским влиянием в Новом Свете. Он не считал себя пиратом, более того, он всерьез полагал, что его деятельность способствует восстановлению справедливости скорее, чем бесконечная лукавая болтовня политиков. В самом деле, если англичане позволяют себе натравливать на торговые испанские суда своих корсаров и при этом умывают руки, утверждая, что те действуют исключительно по своему разумению, а не по указаниям Сент-Джеймса, почему Испания должна отказывать себе в праве иметь такое же оружие, пару-тройку каперов, грабящих избирательно только английские и голландские суда? Придя к выводу, что его деятельность угодна Испании и Богу, дон Диего взялся за дело самым решительным образом и даже снискал уважение у своих собратьев по ремеслу с противоположной стороны.

Что характерно, и стиль размышлений дона Диего, и его выводы разделяли довольно многие из подданных католического величества. Одним из них был и губернатор Гаити. Помимо идейного родства их связывало и кровное, правда, очень отдаленное. Губернатор дон Брага сделал вид, что не замечает, как на южной оконечности его острова в одной из малолюдных бухт обосновался небольшой флот, занимающийся не вполне благопристойным промыслом.

Дон Диего неплохо обосновался, построив там пару фортов и прекрасный каменный дом в верхней части небольшого мыса. Платил он своим людям прекрасно — антибританское каперство приносило солидные доходы. Поселок начал постепенно превращаться в небольшой городок.

На Ямайку дон Диего собирался напасть уже давно и только скрипел зубами от невозможности сделать это: никто в этой части света не был способен соперничать с ямайской эскадрой без риска немедленно свернуть себе шею. И когда прилетел голубь от его шпиона, торговавшего рыбой на набережной Порт-Ройяла, с сообщением, что эскадра в полном составе куда-то ушла, то дон Диего вышел в море, не медля ни минуты. В его распоряжении был всего лишь один корабль, тридцатипушечная «Сельта», два остальных сохли на берегу в ожидании ремонта. С такими силами, даже в отсутствие ямайской эскадры, нападение на Порт-Ройял становилось невозможным. Но у дона Диего был запасной план, по которому жертвой должен был стать Бриджфорд. Пусть удар по нему будет менее болезненным для Ямайки, но не менее оскорбительным для Англии. Этим умникам из Эскориала придется выслушать немало неприятных слов от английского посла, это уязвит их самолюбие, и тихая жизнь в столице станет для них несколько менее безмятежной. Единственной великой целью для дона Диего была большая, полномасштабная война с Англией. Он надеялся, что этот налет приблизит ее хотя бы на один шаг.

Волею обстоятельств спонтанная диверсия принесла приличные результаты. Помимо того, что испанцы за одну ночь грабежей набили трюмы «Сельты» самым различным добром, в руки дона Диего попала дочь губернатора Ямайки — верные сто тысяч выкупа. Эти планы на ее счет дон Диего и не думал скрывать от своей пленницы. Он поведал о них во время первого же завтрака на борту своего корабля, который спешил от берегов английской колонии в свое логово на Гаити.

— Сто тысяч? — переспросила Элен, брезгливо глядя на чашку шоколада, поставленную перед нею слугой.

— Именно, мисс, — бодро подтвердил похититель, крупный мужчина с обожженным солнцем лицом, на котором запечатлелись и следы боев, и следы кутежей. После этого он с наслаждением выпил стакан малаги и подкрутил пышные усы, которые вместе с острой бородой рыжего цвета являлись, кажется, его гордостью и предметом повышенного внимания. — Вас чем-то озадачила названная мною сумма? Не будете же вы утверждать, что отец не отыщет этой суммы для того, чтобы выкупить свою дочь?

— Мне в этой ситуации показалось интересным другое — какими разными людьми бывают даже самые близкие родственники.

Испанец поморщился.

— Не говорите загадками, мисс, терпеть этого не могу. — Дон Диего снова наполнил свой стакан.

— Представьте себе, что один из Амонтильядо, имея в руках сына губернатора Ямайки, отказался от возможности заработать на этом, в то время как другой Амонтильядо специально снарядил корабль, чтобы завладеть дочерью того же самого губернатора и потребовать за нее выкуп. И в первом, и во втором случае речь идет именно о ста тысячах песо.

— Вы хотите сказать, что мой брат, дон Франсиско, держал в руках молодого Фаренгейта и бесплатно выпустил его? Идиот! Другого определения он не заслуживает. Мы — испанцы, вы — англичане, настоящего мира между нами не наступит, пока у нас будет что делить. А в такой борьбе все средства хороши, все законны. И, попадись я в руки к вашему батюшке, я бы не роптал, даже если бы он вздумал повесить меня на нок-рее.

— Это был не дон Франсиско.

— А кто же тогда? — не донеся стакана до рта, остановился дон Диего. — Какие тут еще могут быть Амонтильядо?

— Дон Мануэль. Насколько я понимаю, он является вашим племянником.

— А-а, уже оперился… — Чувствовалось, что к племяннику, так же как и к брату, капитан «Сельты» нежных чувств не испытывает. — Притащился в Новый Свет за куртуазными победами.

— Он поступил как джентльмен, — возразила Элен;

— По отношению к англичанину настоящий испанец может совершить только один джентльменский поступок — всадить ему пулю в лоб.

— У вас весьма различные представления о благородстве.

Дон Диего выпил-таки свой стакан и шумно выдохнул воздух из огромной груди.

— Можете относиться ко мне как вам будет угодно, но не мешает вам помнить, что минувшей ночью я спас вас от очень больших неприятностей: мои парни были весьма и весьма разгорячены, они иногда месяцами не видят женщин…

— Несмотря на все, что вы для меня сделали, — подчеркнуто холодно заявила Элен, — я испытываю к вам глубочайшее отвращение.

На мгновение рыжебородый собеседник опешил, и без того темное его лицо потемнело еще больше, на лбу собрались угрожающие складки.

— Почему? — сказал он глухо. — Почему вы меня оскорбляете — я понимаю, но почему вы уверены, что я намерен сносить ваши оскорбления?

— Потому, что я стою сто тысяч песо и вы не посмеете причинить мне какие бы то ни было неприятности, иначе я упаду в цене.

Дон Диего встал, шумно отрыгнул, надел шляпу с двухцветным плюмажем.

— Вы действительно стоите сто тысяч песо, а может быть, и несколько больше. Я еще обдумаю этот вопрос, но при всем при этом я все же не советую вам шутить с огнем. То есть разговаривать со мною подобным образом. Я вспыльчивый человек. Я убью вас и лишь потом вспомню, сколько потерял на этом денег. Вы меня поняли?