Белая субмарина

«Орудия U-181 молчали с момента потопления „Клеантиса“, то есть почти шесть месяцев. Они были грязны, а стволы забиты смазкой. Последние артиллерийские учения проводились очень давно, и можно было смело сказать, что кое-кто на борту лодки вообще ни разу не стрелял из орудий. И все-таки Лют вызывал наверх артиллеристов.

Первый снаряд, который попытались выпустить из тридцатисемимиллиметрового орудия, заклинило в стволе, и он взорвался с ужасным треском. Стальные осколки полетели во все стороны. Ствол орудия буквально вывернуло наизнанку, как зонтик, с которого содрали материю. Оглушенные люди стояли, пошатываясь. Проклятья, крики, плач… И кровь.

Корабельный кок Вильгельм Виллингер корчился от боли, его колено было размозжено осколком. У боцманмата Кюне оказался сломан локоть. Матросу Эриху Виллу осколок величиной с кулак попал в спину, хотя он стоял в нескольких метрах. Многие получили порезы и ушибы». [9]

9

Воуз Дж. «Подводный ас. История Вольфганга Люта».

Что-то не понял. Артиллерист довел свою матчасть до такого безобразия? А куда командир БЧ-2 смотрел (как эта должность у немцев называлась)? Не похоже на мегааса, который во всем должен быть совершенством. Может, и его счет — сорок четыре утопленных — это такой же блеф, как триста сбитых самолетов Хартманна?

А у нас, кстати, сколько уже числится, утопленных абсолютно реально? Ровно пятьдесят фрицев, два британца, один «Канариас» и «Галисия». А до конца войны еще далеко…

Всплываем под перископ, выставляем антенну. Пока ночь, не увидят. Успеваем рассмотреть последние минуты горящего британца. А фриц не уходит, будто ждет чего-то. Ну и мы подождем…

Под утро поймали его радиограмму. Наши компы фрицевский шифр ломают быстро, опыт есть. Да, как вернусь, надо будет рассказать академику Александрову про «эластичность» истории. Все как там — на U-181 разорвало пушку, один убитый, двое тяжелораненых, просят любую лодку, возвращающуюся домой, их забрать.

«Виллингер был похоронен в море на экваторе. Приказ, отданный в понедельник 12 апреля, детально расписывал порядок похорон.

9.00. Форма экипажа — короткие коричневые брюки, тропические рубашки.

10.00. Погружение для панихиды. Два человека стоят в почетном карауле у тела. После погружения караул увеличивается до четырех человек. Старший механик собирает экипаж. При входе капитана команда „Смирно!“ не подается, матросы встают или остаются сидеть молча.

Речь капитана. Затем все поют песню „Ich hatt' einen Kameraden“. Лодка готовится к всплытию. Экипаж медленно расходится по боевым постам.

Капитан командует. Виллингера поднимают на мостик. Сопровождение — десять человек (кроме вахты). Боцман высвистывает „Отбой“.

Эту церемонию похорон в море придумал сам Лют. Позже, уже командуя флотилией, он напишет в руководстве для командиров лодок, ссылаясь на этот случай: „Время от времени необходимо проводить церемониальные мероприятия для поднятия духа матросов. Парадное построение экипажа для похорон товарища было наглядным выражением уважения и скорби. Оно напомнило, что все они — солдаты, а не просто толпа. Также церемонии заставляют людей следить за собой и соблюдать минимальную опрятность. Например, если кто-то имел чистую рубашку, он был обязан надеть ее в воскресенье. Этот день был на U-181 чем-то вроде маленького праздника — поздний подъем, улучшенная еда, праздничный распорядок и так далее. Другие приятные церемонии, вроде шахматного турнира или состязания певцов, помогают бороться со скукой“».

Воскресенье, одиннадцатого. Они, значит, празднуют, а мы болтаемся поодаль и слушаем эфир. С другой стороны, нельзя сказать, что без пользы. Этим самым путем, если все удастся как задумано, мы поведем транспорт. Остров Вознесения не так уж далеко — и где британская патрульная авиация? За все время наш радар не засек ни одного самолета, даже пролетающего в отдалении. И немцы это знают, болтаются в этих водах, как на курорте — не удивлюсь, если они там купание организовали! Но ближе подходить нельзя, по крайней мере днем — увидят антенну, гораздо более заметную, чем перископ. И на глубину уходить нежелательно — тогда прощай, радиоразведка, которая многое может рассказать о силах и намерениях не только немцев, но и союзников, что для нас сейчас важнее. В общем, ловим из эфира все. И достаточно успели прояснить картину. Нет тут никаких «летающих крепостей», «галифаксов» и «ланкастеров», эти четырехмоторники уже стали проклятьем для субмарин, но в северной Атлантике, на пути между Британией и США. А на периферию у англичан пока руки не доходят и матчасти не хватает. Все появится в конце этого года и в следующем, сорок четвертом, и сплошные зоны патрулирования противолодочной авиации, и достаточные ее силы, сидящие на всех береговых авиабазах, и корабельные поисковые группы, в каждом квадрате, в тесном взаимодействии с берегом и самолетами, и даже такая экзотика, как дирижабли, оказавшиеся против подлодок еще более эффективными, чем «летающие крепости»: висит в небе сутками, видит лучше, может зависнуть, точно сбросить глубинки. Ничего этого пока нет — судя по беспечности фрицев, явно знающих обстановку лучше нас.

Следующий день. Сейчас фрицы будут своего хоронить. «Лют слыл очень удачливым, прежде не потерял ни одного человека, боевой дух команды заметно упал». И значит, если мы атакуем их именно тогда, то застанем в «пришибленном», нерабочем настрое. Противолодочных торпед у нас нет (на ЭТ-80CН я не полагаюсь), так что если субмарина успеет нырнуть… Никуда она от нас не денется, но придется караулить, под водой «девятка» выдержит двое суток, ну если совсем по максимуму, все отключено, экипаж в койках, то трое. И сделаем мы из мегабриллиантового, «командира счастливой девятки», кто фильм еще советский помнит, там «Щука» была? Но вроде «девятки» гораздо хуже «семерок» управлялись и не ныряли так быстро. Да и не ждут немцы атаки из-под воды. Единственная неопределенность — лодка U-516, пришедшая забрать эвакуируемых (кстати, в той истории «трехсотый» был лишь один, а не два). В книжке написано, что она подошла «вскоре», а вот насколько? Может, позволить ей забрать раненых и отпустить? С другой стороны, а разве сильно встревожит немецкий штаб, что подлодка по пути домой пропала без вести? С нами ее точно не свяжут. А фрицам лишний убыток. Значит, топим обе.

В 9:30 объявили боевую тревогу. И осторожно, на девяти узлах, начали выдвигаться в сторону цели. Сколько там мегаас будет трепаться, ну пять-десять минут, затем еще тело будут поднимать на палубу. С другой стороны, лучше бить их во время церемонии, чем когда они уже закончат и разойдутся по своим постам. С фашистами ведь по рыцарским правилам не воюют?

— Контакт, пеленг сто семьдесят три, предположительно подводная лодка под дизелями!

Ну вот и второй покойничек. Прикинем дистанцию. А, наплевать, успеем! Что он там увидит, и вряд ли поймет!

Время 10:10. Дистанция до цели — двенадцать кабельтовых (уточнили коротким импульсом ГАК). И сразу залп двумя 53–38СНК (наведение по кильватеру). Два попадания. Стреляли с глубины сорок, под перископ не всплывали — но по ГАКу картина классическая, шум винтов цели прекратился, слышны звуки разрушения корпуса. Песец мегаасу.

Мы же разворачиваемся навстречу второй лодке. Пожалуй, они могли и слышать взрыв. Погрузятся? Нет, чешут под дизелями. Впрочем, их можно понять — наверху день, видимость отличная, волны нет, перископ далеко виден, ну а что можно атаковать без перископа и акустикой не услышать, не предупредить заранее, это сейчас ни в какой канон не укладывается. Идут как шли, но в готовности немедленно погрузиться, лишь что-то услышав и увидев. Но не увидят и не услышат. Ну разве что шум торпед.

Мы занимаем позицию почти на курсе у фрица. И стреляем на этот раз двумя ЭТ-80CН (электрическими, с акустикой). Попали! И этот готов.

А вот теперь можно вернуться к месту утопления первой лодки. Чтобы проконтролировать, не осталось ли там живых. Иначе выйдет неудобно, доклад по радио об успехах U-181, и кто-то из экипажа в английском плену? В этих широтах выжить в воде можно и несколько суток. И по закону подлости, кто-то да пройдет мимо…

Огромное пятно соляра было видно издали. Надеюсь, рассеется за несколько дней и останется незамеченным, при такой «интенсивной» воздушной разведке. Плавали какие-то деревянные обломки и тела. Причем некоторые из них вроде даже шевелились. Позже мы узнали, что наши торпеды дошли до цели как раз в тот момент, когда десятеро из похоронной команды спускали тело в воду (то есть, считая вахту, наверху находилось семнадцать человек). Кого-то приложило взрывной волной, кто-то не выплыл. Но живые все равно остались.

И что нам было с этим делать? А как немцы поступали в подобных случаях?

У нас наверху боцманская команда и бериевский осназ. Старший энкавэдэшник орет по-немецки, ком хир, и машет рукой. Немцы не спешат исполнить, то есть налицо неподчинение. Очередь по воде, из немецкого автомата. Четверо фрицев с натугой плывут к медленно скользящему мимо «Воронежу». Причем двое тащат одного, и еще один рядом. Их вытягивают баграми, тут же вяжут руки и спускают вниз.

— Поджечь, командир?

Я оцениваю направление ветра и волны, куда все это понесет — и даю добро. Соляр, болтающийся на воде уже час, так просто не поджечь, но если использовать подручный материал (старый пробковый жилет, пропитанный бензином) и кое-какие спецсредства… Полыхнуло хорошо, поднимается черный дым. Каково фрицам, если там еще плавали живые, не хочется и думать.

«„Парусное судно, Herr Kapitan“. Вольфганг Лют поднял свой бинокль: Он не стоит торпеды. Швантке, вызывайте артиллеристов. Всех. Беккера тоже сюда. Пусть хоть во что-то постреляет».

Приказ был отдан, и тотчас внизу загрохотали сапоги. Вслед за этим на мостике появились артиллеристы. Они торопливо спускаются по трапу к орудиям, на ходу застегивая спасательные жилеты и пристегивая страховочные лини. Из погребов достают ящики с патронами и передают их в центральный пост. Моряки выстраивают живую цепочку из поста на мостик и вниз к орудиям, передавая ящики из рук в руки. Вахта на мостике удвоена. Появляются артиллерийский офицер Рихард Беккер и рулевой обер-маат Теодор Петерсен. На шее Беккера висит бинокль, чтобы лучше видеть всплески и корректировать огонь; Петерсен несет мегафон, чтобы передавать приказы Беккера артиллеристам.

Парусник и лодку разделяют не больше 500 метров. Стапятимиллиметровое орудие, установленное на носу лодки, с грохотом выплюнуло язык пламени, послав снаряд в парусник. Первый выстрел дал недолет, а потом случилась осечка. Двадцатимиллиметровый автомат на мостике вообще не стрелял. «Сырые боеприпасы», — коротко бросил кто-то.

В полной тишине U-43 медленно подходила все ближе к своей добыче. Новый ящик с двадцатимиллиметровыми патронами был передан по цепочке. Снова рявкнуло стапятимиллиметровое орудие, открыли огонь двадцатимиллиметровый автомат на мостике и тридцатисемимиллиметровая зенитка на палубе позади рубки. Первый же снаряд попал в штурманскую рубку шхуны. Теперь обреченный парусник ожил. Из заполненных дымом отсеков хлынули люди. Огонь быстро охватил мачты и снасти. Экипаж судна даже не попытался спасти его. Две спасательные шлюпки под градом головешек и пепла поспешно отвалили, взбивая веслами оранжевые волны. Столб дыма поднялся над горящей шхуной и уперся в низкие облака. Через несколько минут кто-то пробормотал: «Фок-мачта готова… Бизань тоже…»

«Словно Летучий Голландец», — нервно заметил стажер, но Лют не слышал его. Как раз в этот момент большая волна прокатилась по палубе лодки, чуть не захлестнув рубку. Когда она схлынула, смолк и грохот всех трех орудий U-43. Повернувшись к стамятимиллиметровому орудию, Лют увидел, что возле него никого нет. Волна смыла одного из артиллеристов за борт, и он висел на страховочном лине, в то время как остальные пытались втащить его обратно на палубу.

«Какого черта вы делаете?! — завопил Лют, брызгая слюной. Он указал пальцем на пылающий парусник. — Продолжайте огонь, а этот ублюдок пусть плавает!» [10]

10

Воуз Дж. «Подводный ас. История Вольфганга Люта».

Он очень старался быть хорошим фашистом. Всегда громко заявлял о приверженности идеям фашизма, партии и рейху. В своем экипаже, как писал он сам, «читал политические лекции о рейхе и многовековой борьбе за него, о величайших людях в нашей истории, о великом фюрере, о расовых проблемах и вопросах народонаселения, о войне за реализацию идеи рейха». То есть добровольно взял на себя обязанности «политработника», комиссара.

Кстати, тот французский парусник он расстрелял исключительно затем, чтобы поднять боевой дух еще неопытной команды. И будет повторять этот прием еще не раз, дополнительно театрализовав — с приказом, все свободные от вахты наверх, смотреть! Или еще и поучаствовать, подняв на палубу ручные пулеметы.