Белеет парус одинокий. Хуторок в степи

Первый раз Петя услышал правду о положении своей семьи, выраженную так просто и грубо.

– Откуда ты знаешь? – упавшим голосом спросил он.

– А кто этого не знает? Вся Одесса знает. Но ты, Петька, не пугайся. Его не заберут.

– Кого… не заберут?

– Батьку твоего.

– Как… не заберут?.. Что это такое – заберут?

Гаврик знал, что Петя наивен, но не до такой же степени! Гаврик засмеялся:

– Чудак человек, он не знает, что такое «заберут»! «Заберут» – значит посадят.

– Куда посадят?

– В тюрьму! – рассердился Гаврик. – Знаешь, как людей сажают в тюрьму?

Петя посмотрел в серьезные глаза Гаврика, и ему в первый раз стало по-настоящему страшно.

– Но ты не дрейфь, – сказал Гаврик поспешно, – твоего батьку не посадят. Сейчас за Льва Толстого редко кого сажают. Можешь мне поверить… И, приблизив к Пете лицо, прибавил шепотом: – Сейчас почем зря хватают за нелегальщину. За «Рабочую газету» и за «Социал-демократа» хватают. А Лев Толстой – это их уже не интересует.

Петя смотрел на Гаврика, с трудом понимая, что он говорит.

– Э, брат, с тобой разговаривать… – с досадой сказал Гаврик.

Он только было собрался поделиться со своим другом разными интересными новостями – о том, например, что недавно, после многих лет, вернулся из ссылки брат Терентий и опять поступил на работу в железнодорожные мастерские, что вместе с ним возвратился кое-кто из комитетчиков, что «дела идут, контора пишет» и что в типографию Гаврик нанялся не сам по себе, а его туда «впихнули» по знакомству всё те же комитетчики для специальных целей. Гаврик даже чуть было не начал объяснять, в чем заключаются эти цели, но вдруг по лицу Пети увидел, что его друг мало во всем этом разбирается и лучше всего пока помолчать.

– Ну так как же ваши домашние обеды? – спросил он, чтобы переменить разговор. – Есть чудаки, которые ходят к вам обедать?

Петя грустно махнул рукой.

– Понятно, – заметил Гаврик. – Значит, горите?

– Горим, – сказал Петя.

– Что же вы думаете делать?

– Вот, может быть, кто-нибудь комнаты наймет…

– Как? Вы уже и комнаты отдаете?! Так это последнее дело! – И Гаврик сочувственно свистнул.

– Ничего, как-нибудь выкрутимся. Я буду уроки давать, – сказал Петя, делая мужественное лицо.

Он давно уже решил сделаться репетитором и давать уроки отстающим ученикам, но только не знал, как взяться за дело. Правда, репетиторами бывают главным образом студенты или, в крайнем случае, гимназисты старших классов. Но в конце концов возможны исключения. Важно только, чтобы повезло найти ученика.

– Как же ты будешь давать уроки, когда ты, наверно, сам ни черта не знаешь? – со свойственной ему грубой прямотой сказал Гаврик и добродушно ухмыльнулся.

Петя обиделся. Было время, когда он действительно лентяйничал, но теперь он изо всех сил старался учиться как можно лучше.

– Я шутю, – сказал Гаврик и вдруг, осененный счастливой мыслью, быстро спросил: – Слышь, а по латинскому языку можешь учить?

– Спрашиваешь!

– Вот это здорово! – воскликнул Гаврик. – Сколько возьмешь подготовить человека по латинскому за третий класс?

– Как это – сколько?

– Ну, сколько грошей?

– Я не знаю… – смущенно пробормотал Петя. – Другие репетиторы берут по рублю за урок.

– Ну, это ты сильно перебрал. Хватит с тебя и полтинника.

– А что? – спросил Петя.

– Ничего.

Некоторое время Гаврик стоял с опущенной головой, шевеля пальцами, как бы что-то подсчитывая.

– А что? Что? – нетерпеливо повторял Петя.

– Ничего особенного, – сказал Гаврик. – Слушай сюда… – Он взял Петю под руку и, заглядывая сбоку в его лицо, повел по улице.

Гаврик не любил говорить о себе и распространяться относительно своих планов. Жизнь научила его быть скрытным. Поэтому сейчас, решив открыть Пете свою самую заветную мечту, он все-таки еще колебался и некоторое время шел молча.

– Понимаешь, какое дело… – произнес он. – Только дай честное благородное, что никому не скажешь.

– Святой истинный! – воскликнул Петя и по детской привычке быстро, с готовностью перекрестился на купола Пантелеймоновского подворья, синевшие за Куликовым полем.

Гаврик округлил глаза и сказал шепотом:

– Имею думку: сдать экстерном за три класса казенной гимназии. По другим предметам мне разные чудаки помогают, а по латинскому не знаю, что делать.

Это было так неожиданно, что Петя даже остановился:

– Что ты говоришь?!

– То, что ты слышишь.

– Зачем это тебе надо? – невольно вырвалось у Пети.

– А зачем тебе? – сказал Гаврик, с силой нажимая на слово «тебе», и глаза его зло и упрямо заблестели. – Тебе надо, а мне не надо? А может быть, мне это надо еще больше, чем тебе, откуда ты знаешь?

И он уже приготовился рассказать Пете, как вернувшийся из ссылки Терентий сокрушался о том, что мало среди рабочих образованных людей, говорил, что наступает время новых революционных боев, а потом – видимо посоветовавшись кое с кем из комитетчиков – прямо заявил Гаврику, что хочешь не хочешь, а надо экстерном кончать гимназию: сначала сдать за три класса, потом за шесть, а там, смотришь, и на аттестат зрелости. Но ничего этого Гаврик Пете не рассказал.

– Ну как, берешься? – лишь коротко спросил он. – Даю полтинник за урок.

Хотя Петя в первую минуту и растерялся, но все же почувствовал себя весьма польщенным и нежно покраснел от удовольствия.

– Ну что ж… пожалуй, я возьмусь, – сказал он, покашляв. – Только, конечно, не за деньги, а даром.

– Почему это даром? Что я, нищий? Славу богу, зарабатываю. Полтинник за урок, четыре раза в месяц. Итого два дублона. Это для меня не составляет.

– Нет, только даром.

– С какой радости? Бери, чудак! Денежки на земле не валяются. Тем более что вы теперь нуждаетесь. По крайней мере, сможешь кое-что давать тете на базар.

Это подействовало на Петю. Он ясно представил себе, как в один прекрасный день он протягивает тете деньги и равнодушно говорит: «Да, я совсем забыл, тетечка… тут я заработал уроками немного денег, так, пожалуйста, возьмите их. Может быть, они вам пригодятся на базар».

– Ладно, – сказал Петя. – Буду с тобой заниматься. Только имей в виду: станешь лодырничать – тогда до свидания. Я даром денег брать не привык.