Бельканто на крови

«…так сильно, что пишет письма, полные гнусной клеветы», — закончил Эрик про себя.

16

После тётушкиного дома дворец казался огромным, пустым и неуютным, но барон любил ощущение свободы. Он любил ветер, гулявший по залам, и большие камины, где на вертеле могла поместиться косуля. Ему нравилось новое современное крыло, выходившее открытой колоннадой на неприступный утёс, и с не меньшим удовольствием он проводил время в средневековой части, где в сторожевой башне располагались кухня, кладовые и бывшие казармы.

Когда-то дворец был маленьким рыцарским замком, и дух рыцарства ещё витал в его покоях. Он отражался в старомодных железных латах, забытых в углу кабинета, и в фамильных гербах, обильно украшавших стены, и в мужских лицах, сурово взиравших с потемневших картин на бесславных своих потомков. Барон сбросил кафтан в руки старого камердинера Ганса и с облегчением стащил парик, взъерошив короткие волосы. Он и сам не ожидал, что так обрадуется родному дому.

— Раздевайтесь, синьор Форти! Я обещал вам что-то показать, но в своём русском кафтане вы туда не пролезете!

Без парика, в скромной льняной рубашке барон выглядел юным и беззаботным. Трудно было представить, что его мучают низменные страсти: столько чистой радости излучали его глаза. Маттео снял кафтан и, с трудом подавляя желание остановиться и разглядеть великолепную обстановку, поспешил за бароном.

Через анфиладу светлых комнат они попали на кухню, а оттуда по винтовой лестнице с кривыми ступеньками поднялись в башенное караульное помещение. Эрик шёл первым, и его массивная фигура закрывала просвет между стенами. Местами он сужался настолько, что приходилось разворачиваться и пробираться боком. Маттео запыхался, когда они достигли караулки с узкими бойницами для лучников и камином для обогрева. В средние века жители замка могли в безопасности пересидеть тут осаду. Небольшой склад из ящиков, дров и мешков до сих пор занимал один из простенков. В другом скрывался закуток с туалетом. Посередине стоял древний стол с лавками.

Барон взял небольшой ящичек со стола, засунул под мышку и сказал:

— Тут слишком темно, а вещь, которую я хочу вам показать, любит солнечный свет. Вы одолеете ещё сотню ступеней?

— Не сомневайтесь, ваша милость.

— Тогда — за мной!

Барон ввинтился в отверстие в стене сначала ящиком, затем собственным телом, и продолжил нелёгкий путь наверх. Маттео шагал следом и удивлялся, как барону удаётся передвигаться в столь тесном пространстве. Сам он то и дело цеплялся плечами за стены, а руками держался за верхние ступени, чтобы не свалиться к подножию дьявольской лестницы. Сердце выпрыгивало из груди, горло саднило от тяжёлого дыхания, а ноги налились свинцом.

Вдруг барон исчез, а в лицо Маттео ударило ослепительное солнце. Он крепко зажмурился, чувствуя, как чужие сильные руки заботливо его поддерживают и помогают выйти наружу. Волнующе запахло морскими водорослями, уши заполнили резкие крики чаек — совсем как в родном Неаполе. Открыв глаза, Маттео вскрикнул от восторга: старинная тридцатиметровая башня, стоявшая на отвесной скале Верхнего Калина, возносила их выше птиц и облаков.

Ветер срывал одежду, свистел в ушах и трепал напудренные локоны Маттео. Он вцепился в зубчатый парапет и перегнулся над бездной, жадно вдыхая бескрайний морской простор. Студёное море, усеянное белыми барашками, расстилалось до самого горизонта, а Нижний город лежал как на ладони.

Маттео увидел крепостную стену со смотровыми башнями, надёжно опоясывавшую Калин. Ратушную площадь с рядами торговых прилавков. Шпили церквей и затейливые флюгеры, сверкавшие на солнце то яркой медью, то кованым железом. Различил крышу дома фрау Катарины и монастырские руины, открывавшие с такой высоты свою божественную геометрию.

Пахло свежестью и нагретым камнем. Весна набухла, зазеленела и окончательно расцвела. Барон встал позади Маттео, — близко, почти касаясь грудью его спины, — но итальянец не отодвинулся. Он засмеялся и пропел слова одной из любимых арий:

— Пусть ветер шепчет о любви, а волны плещутся о берег!

Его пение унесло порывом балтийского шторма. Барон уселся на парапет между зубцами и открыл ящик:

— Это вещи моей матери. Она умерла, когда ей было двадцать лет. Я смутно её помню: руки, закрытые чёрными рукавами до самых пальцев, рыжие косы, перевитые жемчужными бусами… Но я помню, что каждый вечер она присаживалась ко мне на кровать и молилась на незнакомом языке, а потом давала целовать красивую куколку. Мама говорила, что куколка меня защитит, потому что внутри неё материнские слёзы. Я был маленький и верил. Позже я нашёл эту куколку среди маминых вещей и спрятал от чужих глаз. Вот она.

Он достал из вороха писем, пёстрых ленточек и кружевных обрезков небольшую статуэтку из прозрачного жёлтого камня: женщина, закутанная в покрывало, раскинула руки в приглашающем жесте. Маттео взял фигурку так осторожно, словно она могла исчезнуть:

— Святая Дева Мария!

Он не мог отвести глаз от медового янтаря, от округлой фигурки в библейском покрывале. Он поднял Деву к солнцу и увидел слёзы матери. Самые настоящие капельки слёз, навечно застывшие в драгоценной смоле.

— Ваша матушка сберегла эту святыню от уничтожения, — с благоговением сказал Маттео. — Все католические храмы и монастыри, все реликвии и святые мощи сгорели в огне Реформации, а янтарная Дева Мария нашла убежище в вашем замке. Это чудо! Это знамение, вы понимаете?

— Я понимаю.

Эрик раскрыл объятия, повторяя жест Святой Девы, и Маттео доверчиво вошёл в кольцо его рук. Прижался горящим лицом к белой льняной рубашке.

17

Фрау Гюнтер волновалась. Они пообедали в её гостеприимном доме, и Агнета самолично подала барону стаканчик с вином, когда он занял своё любимое место на бархатном диванчике. Сама не присела, а нервно расхаживала по комнате. Эрик молчал, наблюдая за подругой.

— Мне хочется поговорить с вами откровенно, ваша милость, но приличия требуют…

— Бросьте, фрау Гюнтер. Наши отношения позволяют обойтись без таких долгих предисловий.

— Вы собираетесь жениться? — спросила она прямо.

Вопрос оказался сложным. Если бы старый барон Линдхольм был жив, он бы вынудил Эрика жениться: знатный калинский род не должен прерваться. Но, оставшись без отца, Эрик не спешил заводить семью, хотя невесты Верхнего города томились в ожидании его выбора. И даже девушки Нижнего заигрывали с молодым холостяком: в истории Калина случались свадьбы и между представителями разных сословий.

— Рано или поздно я женюсь, — ответил Эрик.

— Когда?

Он пожал плечами:

— Не вижу причин торопиться.

Агнета порывисто вздохнула и сжала пальцы:

— Ах, хорошо быть мужчиной! А мне уже двадцать шесть, и я должна позаботиться о себе и Линде. Мне пора подумать о новом замужестве.

Эрик сделал глоток вина и улыбнулся во весь рот:

— Это предложение? — спросил он медовым голосом.

— Лучшей невесты вам не найти!

— Почему?

— Состояние, которое оставил мой покойный муж, превышает любое приданое в Калине.