Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Потому что…

— А вы можете написать продолжение! Все только того и ждут! Тысячи людей, уверяю вас, сотни и тысячи этого ждут! Какой ведь успех имела та книжка! Как там она называлась? «Такая красивая королева», нет? Нет… Как-как вы говорите? Ах, ну да! «Такая смиренная королева», я-то сама не читала, времени нет, мне не до того, стирка да глажка, ребятишки, вся в трудах, вся в трудах, но вот невестка ее обожает, обещала принести, как только заберет у подруги, та выпросила почитать… Книжки-то нынче дороги… Не всем повезло в жизни… Ну так что, мадам, как насчет небольшого продолжения? А что еще вам делать? Я, если бы времени было побольше, уж точно написала бы! О! Я сейчас расскажу вам историю своей жизни, может, это вас вдохновит? Уж точно не соскучитесь!

Руки самодовольно смыкаются на груди. Глазки маслянисто поблескивают под прищуренными веками, шея вытягивается. Маска пристойного сочувствия. Обезьянья пародия на милосердие. И ведь про себя при этом приговаривает: «Я выполняю свой долг, я пытаюсь вернуть бедняжку мадам Кортес к жизни, я воодушевляю ее и подбадриваю. Если она выкарабкается, то лишь благодаря мне…»

Жозефина улыбалась. Вежливо и сдержанно.

Потому что…

Она все время повторяла эти слова. Они служили для нее заслоном, оборонительной насыпью. Они заслоняли ее от любопытных носов и алчных до сплетен губ, нашептывающих вопросы. Отделяли стеной, за которой она уже не слышала вкрадчивых голосов, она читала слова по губам, ощущая жалость и отвращение к людям, которые не могли удержаться от разговоров, от общения с ней.

Она изолировала себя от них, обезвреживала злые языки, обрубала звук.

Потому что…

Потому что…

Потому что…

— Бедняжка мадам Кортес, — должно быть, думали они, удаляясь. — Все у нее было, а теперь ничего не осталось. Одни слезы. Должна сказать, такое не с каждым случается. Обычно про такое читают в газетах и думают при этом, мол, с нами-то такого и быть не может. Сперва я даже не поверила. Но по телевизору показали. В криминальных новостях. Да-да, вот так. Я подумала — да не может быть! Оказаться в самом центре такой истории! Нет, ну сами видите, незаурядная ситуация. Ах! Вы что, в самом деле не знаете, о чем речь? Где ж вас носило этим летом, а? Во всех газетах пропечатали! История обычной женщины, совершенно обычной, ну вот как вы и я, с которой происходили необыкновенные события… Да-да, уверяю вас! Сначала ее бросает муж и уезжает в Кению разводить крокодилов! Именно так, в Кению, на крокодилью ферму! Он думал на этом подняться и сколотить состояние! Тоже мне, Тартарен из Тараскона! А бедняжка остается одна во Франции с двумя крошками и без гроша в кармане — но с кучей долгов. Она уж не знает, куда приткнуться. Обжегшись на молоке, дует на воду, как говорится. А у нее была сестра, которую звали Ирис… Вот тут и завязывается история… Очень богатая, очень красивая, очень заметная — и при этом ее терзает смертельная скука. Хотя у нее-то было все: прекрасная квартирка с чудной мебелью, прекрасный муж, прекрасный сынишка — примерный ученик, преданная няня и веер кредиток. Никаких забот! Живи себе и радуйся! Вы следите за моей мыслью? Ну вот… ей этого показалось мало. Она мечтала стать знаменитой, выступать по телевизору, позировать для журналов. И значит, как-то вечером, на званом ужине, она объявляет, что собирается писать книгу. Слово, как говорится, не воробей… Все начинают ждать от нее книгу. Спрашивают, о чем книга, сколько уже написано, как идет работа и прочее! Она уже не знает, что отвечать, впадает в панику, у нее начинаются жуткие мигрени… И тогда она просит бедняжку мадам Кортес написать за нее. А мадам Кортес изучала историю Средневековья и писала мудреные исследования про это время. Мы-то уже не помним, а этот период истории когда-то существовал! Это был ее кусок хлеба. Ей платили, чтобы она копалась в этом старье. Да-да, представьте себе, есть люди, которые всю жизнь занимаются давно забытыми вещами! А какой с этого прок, собственно говоря? Если хотите знать мое мнение — никакого… А ведь на это тоже идут деньги налогоплательщиков! Потом удивляемся, куда они деваются… Ну, я отвлеклась… Короче, сестра просит ее написать книгу, и, конечно же, бедняжка мадам Кортес соглашается. Ей деньги нужны, ее можно понять! И потом, она никогда ни в чем не отказывала сестре. Говорят, обожала ее — дальше некуда. Это уже не любовь, а какое-то обожествление. С детских лет сестра водила ее за нос, унижала, помыкала ею, а та все терпела. Ну и вот, она пишет книгу, что-то про свое Средневековье, все хвалят, я так не читала, времени нет, до того ли, уж мне есть чем заняться, кроме как портить глаза над всякими сентиментальными глупостями, пусть даже историческими… Книжка выходит в свет. Успех сногсшибательный! Сестрица мелькает в прессе и на экране, продает публике все что ни попадя — рецепт яблочного пирога, букетики цветов, свой школьный дневник, сводки погоды, ну вы понимаете… В каждой бочке затычка, как говорится! Лишь бы на виду, чтобы все о ней постоянно говорили. Чтобы все время быть в центре внимания, и не дай Бог где-то о ней не напишут… И тут разражается скандал! Дочь мадам Кортес, Гортензия, старшенькая, та еще стервочка, между нами говоря, пробирается на телевидение и обо всем рассказывает! В прямом эфире! Девочке палец в рот не клади, это точно! Красотка Ирис Дюпен разоблачена, все тычут в нее пальцами, смеются, она не в силах этого перенести и на несколько месяцев пропадает в частной клинике, но выходит оттуда в совершенно разобранном виде — одно лечат, другое калечат, ну как обычно. Сделали из нее наркоманку! Накачали снотворными! А тем временем муж… Муж мадам Кортес, который сбежал в Кению… Ну вот, мужа этого сожрал крокодил… Да-да, вы не ослышались! Жуткая история, просто жуткая, я ж говорила, нечто из ряда вон… И бедняжка мадам Кортес остается вдовой, с ненормальной депрессивной сестрой-алкоголичкой, которая, желая утешиться, бросается прямиком в объятия убийцы! Невероятная история, прямо скажем. Если бы это не я вам рассказала, вы бы небось и не поверили! Мужчина, так сказать, в самом расцвете сил, красавец, обеспеченный, с прекрасным положением в обществе, безупречной репутацией, банкир, денег куры не клюют, всякие там смокинги-запонки, все на месте. А сам — убийца! Да-да! Именно так! Прям настоящий маньяк, серийный убийца! Не то чтобы одну зарезал! Дюжину, не меньше! И все женщины, естественно! С ними же легче справиться!

У кумушек в очереди за длинным батоном раскрываются рты, загораются глаза, сердца бьются чаще…

А повествовательница, наслаждаясь этим интересом, уже не может отпустить аудиторию и, набрав в легкие воздуха, продолжает…

— Да, забыла сказать, он жил в том же доме, что и мадам Кортес. Она и познакомила его с сестрой, представляете, как она должна себя за это корить! Небось целыми днями кусает локти, пока у нее перед глазами все прокручивается и прокручивается эта история. И не может сомкнуть ночью глаз, совесть ее мучит, мучит… Она даже, верно, говорит себе, ежели хотите знать мое мнение, что сама убила свою сестру. Я-то ее знаю как облупленную, все на моих глазах, соседка как-никак… Ну нет, не совсем чтобы соседка, но соседка подруги моей невестки… Она, она сама толкнула сестру в объятия убийцы, да-да… Я, кстати, его как-то видела в мясной лавке за углом, вот как вас сейчас… Рядом стояли в очереди в кассу, у него еще в руке был такой красивый красный кожаный бумажник, не из дешевых, я хорошо разглядела… Надо сказать, интересный мужчина… Маньяки, говорят, часто бывают обаятельными… Ну да, им же надо охмурить свою жертву. А на какого-нибудь урода женщина и не польстится… И не получит ножом в сердце, как бедняжка Ирис Дюпен…

Жозефина все это слышала.

Слышала, не слушая.

Она читала это по спинам очереди в универмаге.

Смахивала с себя, как пауков, быстрые взгляды любопытных.

И знала, что все разговоры заканчивались одним и тем же: «…Ее сестра — совсем другое дело. Очень красивая женщина. Элегантная, утонченная, красивая — глаз не отвести! Глаза как бездонные озера! А какая стать! Роскошная женщина! Ничего общего с бедняжкой мадам Кортес. Небо и земля».

Она оставалась все той же.

Той же, что и будет всегда.

Жозефиной Кортес. Самой обыкновенной женщиной.

Даже Ширли донимала ее вопросами.

Она звонила из Лондона почти каждый день. Обычно рано утром. Вроде интересовалась, какой сорт камамбера лучше, уточняла, как перевести какое-то французское выражение, или справлялась о расписании поездов. Как ни в чем не бывало спрашивала, как дела, напряженно прислушиваясь к тону Жозефины: «Все нормально, Жози? Ты хорошо спала? Everything under control?», рассказывала смешные истории про свой крестовый поход на сахар, про программу спасения толстеющих детей, про сердечнососудистые проблемы при ожирении, делала вид, что увлечена собственным рассказом, ловила на расстоянии тень улыбки, пытаясь определить ее по секундному молчанию в трубке, вздоху или тихому одобрительному хмыканью.

Тараторила, ходила вокруг да около…

Каждый раз задавала одни и те же вопросы:

— А как твоя диссертация? Когда защита? Хочешь, я приеду и поддержу тебя? А то ведь и правда приеду, ты знаешь… Ты свистни, тебя не заставлю я ждать. Ты не слишком там трусишь? Семь тысяч страниц! Му God! Ты неплохо поработала… Четыре часа выступления! А Зоэ? Уже во втором! Скоро пятнадцать! Ну как у нее дела? А что слышно о ее парне, не помню, как там его? Ну… Сын этого… Гаэтан? Пишет ей письма, звонит… Вот бедняга! Такое перенес! А как Ифигения? Муж-бандит не объявлялся? Ну и слава богу! А малыши? А мсье Сандоз так и не признался? Никак не решится? Надо мне приехать и дать ему пинка для ускорения. Чего он тянет, старый хрыч? Ждет, что у него уши мхом порастут?

Она выпевала фразы, напирала на глаголы, нагромождала вопросы, пытаясь растормошить Жозефину, вытащить ее из зоны молчания, выманить ее всегдашний заливистый смех.

— А что слышно про Марселя и Жозиану? А… Присылает цветы? А с ней разговаривала по телефону… Знаешь, они так любят друг друга… Надо тебе с ними как-нибудь увидеться. Не хочешь? Почему?

Потому что…

— А Гарибальди, симпатягу-инспектора, не встречала? Он на месте? Ну, значит, тебя хорошо охраняют! А Пинарелли-сын? Все с мамашей таскается? Может, он маленько гей, а? А любвеобильный мсье Мерсон? А его колыхающаяся супруга?

А скажи мне, те две квартиры, ну… в них кто-нибудь въехал? А ты познакомилась с новыми жильцами? Нет пока? Видела, но еще не говорила? А та пустует? Ну понятно… Я понимаю, Жозичка моя, но тебе надо заставить себя выходить на улицу… Нельзя вечно пребывать в спячке… Почему бы тебе не приехать ко мне? Не можешь из-за защиты?.. Да, но потом? Потом приезжай на несколько дней в Лондон. С Гортензией увидишься, с Гэри, будем везде ходить, я свожу тебя поплавать в Хэмпстед-Хит, прямо посреди Лондона, это гениально, ты словно переносишься в девятнадцатый век, там деревянный понтон, кувшинки, ледяная вода. Я хожу туда каждое утро и чувствую себя отлично… Ты меня слушаешь?..

Шквал вопросов, попытка встряхнуть Жозефину, вывести из опасного ступора и прогнать единственный вопрос, который действительно ее терзает…

Почему так?

Почему она бросилась прямо в пасть этого чудовища? Этого безумца, хладнокровного убийцы, истязавшего своих жену и детей, превратившего ее в рабыню, прежде чем вонзить нож в ее сердце?

Сестра, старшая сестрица, мой кумир, краса моя ненаглядная, любовь моя, самая красивая в мире, самая яркая и обаятельная, твоя кровь стучит в моих висках, бьется в моих венах…

Почему, вопрошала Жозефина, почему?

Потому что…

Отвечал какой-то незнакомый голос…

Потому что…

Потому что она искала любовь. И взамен была готова отдать себя без остатка, не торгуясь, ничего не выгадывая, — а он обещал ей все счастье мира. Она поверила. И умерла счастливой, бесконечно счастливой.

Она никогда прежде не была такой счастливой.

Почему?

Жозефина никак не могла избавиться от этого слова, которое гвоздем вколачивалось в ее голову, влекло за собой другие вопросы-гвозди, воздвигало вокруг высокие стены, через которые не перебраться.