Белла, чао!
Шрифт:
Не обращая на боль внимания, снова завертелась, словно гусеница, на полу. Никак… никак… Никак! И вот наконец Белла смогла ухватиться за свободный кончик скотча, потянула на себя, с треском разлепляя липкую ленту…
Потом вдруг замерла, прислушиваясь к тому, что творилось снаружи.
Голоса. Они говорили о чем-то – Тимур и Африкан. Потом крики, угрозы…
Может, разум все-таки возьмет верх над чувствами и Тимур не станет стрелять?
Выстрел.
Белла ахнула, услышав этот звук, и от ужаса на миг словно провалилась в какую-то черную бездну. Но тут же заставила себя вынырнуть из
Надо остановить Тимура.
Если еще не поздно.
Всю свою сознательную жизнь Африкан занимался тем, что придумывал красивые, полные романтизма и страсти истории. Его герои влюблялись, теряли головы, сходили с ума от ревности, дрались, интриговали, ссорились и спорили, выясняли отношения, воевали с соперниками…
Но в жизни Африкан считал великой пошлостью выяснять отношения с соперником. Он с Борисом, например, и не говорил ни разу…
Сейчас Африкана совершенно не волновало то, насколько глупо или смешно он выглядит. Он думал только о Белле. О том, чтобы с ней ничего не случилось. Чтобы они с ней жили долго и счастливо и умерли в один день.
Африкан вышел на поляну перед «избушкой на курьих ножках». Неподалеку стоял внедорожник с распахнутыми дверцами, пустой. Чуть в стороне, в уютном теньке – деревянный стол с лавками. Место для пикника. Лопата.
Наверное, для того, чтобы отдыхающие смогли забросать землей костер. Лопата – это хоть что-то…
Африкан схватил лопату и, почувствовав себя более-менее вооруженным, заорал:
– Белла!
И, по неискоренимой привычке иронизировать, подумал о своем вопле: «Брачный крик марала в лесу».
Через несколько мгновений дверь в избушке распахнулось, и на крыльцо вышел здоровенный дядька с ружьем в руке.
И с такой холодной ненавистью взглянул на Африкана, что тот понял – это и есть Тимур.
– Где она? Если хоть один волос с ее головы… – угрожающе начал Африкан, но Тимур его перебил:
– Это не твое. Это чужое. И волосы Беллы, и ее голова, и вся она – моя. А ты… московский, на чужое позарился.
Африкан несколько мгновений пристально разглядывал Тимура, словно сканируя. Потом сказал удивленно, осуждающе:
– Да ты, мужик, изувер.
– Чужое трогать нельзя, – сквозь зубы повторил Тимур. – Слышишь?
– Точно, изувер… Отпусти девушку-то! – переложив лопату из одной руки в другую, упрямо произнес Африкан. И не сдержался, позволил себе монолог: – И вообще, что значит – «чужое»? Белла у тебя в рабстве, что ли? Что значит «чужое», а? Как человек, живой, свободный человек, может быть собственностью? Солнце – оно чье? Тоже твое? Небо – твое? Лес – твой? Птички в лесу – тоже твои? Не-ет! Твоими только два метра на кладбище будут, да и то если родственники твои на крематории сэкономить не захотят.
Грудь у Тимура заходила ходуном:
– Ты… да из-за таких, как ты, порядку в стране нет… из-за таких, как ты, развалилось все. Ни совести, ни чести. Убивать таких надо. Стрелять, как бешеных собак, – Тимур поднял ружье.
– А ты, видно, богом себя вообразил. Судить всех вздумал, значит!
– Раз судить некому, значит, я и буду судить! – оскалившись, надменно произнес Тимур и поднял ружье,
прицелился, передернув предохранитель.Не то чтобы Африкан Тимура этого боялся… Нет. Африкан был сейчас в таком состоянии, что страха в его душе не осталось. Словно он бессмертный, что ли? Эйфория какая-то…
Палец Тимура лег на спусковой крючок, стал сгибаться… И в этот момент Африкан кинул в Тимура лопату.
Африкан заметил нечто вроде огненной вспышки, шаровой молнии, ударившей ему в грудь, стал падать и в то же мгновение, падая, увидел, что и Тимур тоже падает, зажав обеими руками рану на ноге. «Попал!» – ликующе подумал Африкан (радовался тому, как удачно метнул он лопату, рассек Тимуру ногу до крови), но тут у него все потемнело перед глазами, и он вдруг перестал думать и чувствовать.
Белла, освободив ноги, вскочила, опершись связанными руками о стол.
Скорей, скорей!
Ни ножа, ни каких-то других острых предметов…
– Да что ж это такое! – застонала она, бегая по комнате. На стене висела черная, старая телогрейка. Может, в карманах там есть что-то?
Белла попыталась залезть в карманы, но та тяжко рухнула на дощатый пол, подняв пыльное облако.
И Белла увидела гвоздь в стене.
Раз! – она ударила связанными руками по нему ровно посередине, где соединялись запястья. Гвоздь пробил скотч, оцарапав кожу. Ерунда… Раз, два, три… После третьего удара, когда скотч оказался пробит в нескольких местах, девушка с силой развела руки – и скотч лопнул в месте перфорации. Запястья, конечно, в ссадинах, и кровь течет, но не сильно… Ерунда!
И Белла, теперь полностью освободившаяся от пут, выскочила из хибары.
– Африкан! – закричала она и тут увидела его, возлюбленного своего Африкана, – он лежал на траве. Неподвижно. С закрытыми глазами. А на рубашке его, на груди расплывалось темное пятно. – Уби-или! – задыхаясь, заголосила Белла. – Ты уби-ил его…
Она повернулась к Тимуру – тот полулежал в нескольких метрах от своего соперника, на траве, зажимая рану на ноге. Наверное, Африкан тоже ранил его…
А неподалеку от Тимура на земле лежало охотничье ружье.
Точно вихрь, не думая ни о чем, продолжая действовать на одном инстинкте, Белла метнулась туда, схватила ружье и, чуть отступив, направила ствол на Тимура.
– Что ты наделал, что ты наделал… Ты убил его! – не слыша собственного голоса, закричала Белла. И нажала на спусковой крючок. Но выстрела не раздалось. Наверное, надо было передернуть затвор, ствол зачем-то переломить или еще что-то такое сделать… Но Белла не знала, что именно!
Она держала ружье в прыгающих руках и лихорадочно оглядывала его.
Африкан застонал.
«Жив!!!» – возликовала Белла и от волнения едва не выронила оружие.
– Жив… – с отвращением произнес и Тимур, пытаясь встать.
– Ты псих, Тимур. Ты… ты чудовище! – Девушка забегала вокруг него.
Тимур улыбнулся скорбно и протянул руку к лопате, которая тоже лежала неподалеку.
– Ты не умеешь стрелять, Белла. Не женское это дело… – Тимур с трудом встал и сделал шаг по направлению к Африкану.
– Не подходи к нему! Не подходи!
– Я же сказал – он жив еще… – обернулся Тимур. – Надо добить.