Белладонна

У нее закружилась голова. Переезд не означал ничего, только новую комнату, к которой она привыкнет. Она не знала, где провела десять лет.

Десять лет? Не может быть! Значит, ей уже двадцать восемь. Не может быть. Это было только вчера — тот бал, где Хогарт обманул ее.

Она спит, и ей до сих пор снится кошмар. Она проснется, и ей снова будет восемнадцать, она окажется в Лондоне со своей дурочкой кузиной Джун.

Он снова ее обманул. Как тяжелы веки. Ей завязали глаза, застегнули на запястьях наручники, завернули во что-то тяжелое, опять, зачем, не надо…

Было холодно, шел дождь. Она смутно слышала, как капли дождя стучат по крыше машины. Проснулась, когда машина остановилась. Кто-то вынес ее на влажный, холодный воздух, пронес по нескользким ступеням вверх, передал кому-то еще, ее уложили на узкую кровать. Вокруг талии застегнули широкий пояс.

Взревели двигатели. Наверное, это самолет, подумала она. Они поднимут ее высоко в небо и столкнут оттуда.

С тихим шелестом самолет промчался по полосе, потом взмыл в небо.

Ей в волосы вплелись пальцы Его Светлости. Ну конечно.

— Зачем ты здесь? — спросил он.

— Чтобы служить вам, мой повелитель, — прошептала она.

— Раскрой рот, — велел он.

Когда он закончил, ей подняли голову и заставили выпить что-то горькое. Она сделала вид, что глотает, но потом отвернулась и выплюнула. Она не знала, почему делает так.

Ее ничто не волновало. Все начинается сначала. Он здесь, его пальцы царапают кожу под тяжелой накидкой, впиваются в спину, раздвигают ноги, обвивают их вокруг его пояса.

Он никогда ее не отпустит. Никогда не отпустит.

Самолет замедлил ход, начал снижаться. Ей заложило уши. Ее усадили вертикально, заставили выпить что-то еще, и на этот раз она проглотила. Это ее не волновало. С легким толчком самолет коснулся земли, вырулил на дорожку и встал. У нее опять закружилась голова. Кто-то отстегнул ее от койки, поднял и вынес по ступенькам в машину.

Она проснулась на мягкой, удобной кровати. Он был здесь, двигался поверх нее, но она так устала, ноги будто налились свинцом. Ей было все равно. Опять темно.

С ним всегда было темно.

Она опять проснулась. Его пальцы лениво чертили круги у нее на груди.

— Добро пожаловать в новый дом, — сказал он.

— Где мы? — спросила она.

— Что ты сказала? — Его пальцы стиснули сосок с такой силой, что она вскрикнула.

— Ничего, мой повелитель, — прошептала она. — Простите.

— Так-то лучше, — сказал он. — Но еще недостаточно. Повернись.

Она не успела пошевелиться — он толчком перевернул ее. Взял за одну руку, затем за другую, вытянул руки над головой и пристегнул запястья.

— Вижу, ты многое забыла. Начнем обучение сначала?

Нет, нет, нет…

Он пыхтел ей в ухо.

— Не слышу, — сказал он.

— Как пожелаете, мой повелитель.

Он не останавливался, пока не получил полного удовлетворения. Она так устала, что не могла даже кричать.

* * *

— Да, дом очаровательный, — сказал он. — Хогарт говорил правду.

Но он не снял с ее глаз повязки. Она все еще была в темноте.

Она исчезла с лица Земли.

— Если будешь хорошо себя вести, тебе разрешат выходить, — продолжал он. — Здесь есть небольшой садик, за ним неплохо бы поухаживать. В твоей комнате найдешь обширную библиотеку и пианино. У нас будет больше слуг. Мориц — он кузен Маркуса и страшно неприятный тип. И еще близнецы, они работают на меня. Ты ни в чем не будешь знать нужды.

Ни в чем, кроме жизни.

— К сожалению, мне придется покинуть тебя, но я буду приезжать, как только смогу. Война окончена, и ты не должна забывать, что я твой хозяин. Ты и дальше будешь делать так, как я скажу. Поняла?

— Да, мой повелитель, — ответила она.

* * *

По утрам она чувствовала себя плохо. От усталости кружилась голова. Матильда принесла ей чаю, она попыталась выпить, но ее вырвало. Когда Матильда отвернулась, она вылила этот чай. А потом Матильда была очень занята, хлопотала по новому дому, наставляла новых слуг.

Она сидела в саду и смотрела на новых слуг, близнецов. Оба были толстоватыми, с темными вьющимися локонами, но лица их не были уродливы, как у Морица. Тот регулярно обходил поместье, зажав под мышкой дробовик. Она видела — они тоже боятся Морица. И боятся говорить с ней. Она задумалась — что же такое сделал с ними Его Светлость, почему они согласны жить здесь. Почему они так боятся.

Ее одолевали незнакомые чувства. Она словно стала невесомой. Вернулся аппетит, она начала набирать вес. Однажды, когда она стояла у окна, Матильда взглянула на нее — и чуть не выронила поднос.

Вскоре приехал Хогарт. Он был страшно озабочен.

— Матильда говорит, у тебя неприятности, — сказал он.

— Какие еще неприятности? — спросила она.

— С животом, — ответил он. Она никогда прежде не видела Хогарта взволнованным. — С животом и с тем, что в нем есть. Ты беременна, правда?

— Кажется, да, — ответила она. Ее переполняло спокойствие. У нее будет ребенок. Она не знала, как это произошло и почему не бывало прежде. Скорее всего, это случилось в самолете, когда она выплюнула горький чай. Матильда с самого начала всегда варила ей горький чай. Наверное, в него что-то подмешивали, чтобы она не забеременела. Она давно уже пыталась не пить этот чай.

— Такого никогда прежде не случалось, — говорил Хогарт, теребя манжеты. Ее захлестнуло неимоверное счастье. Потому что у нее будет ребенок! Потому что сама мысль о ребенке наполняла Хогарта ужасом.

Хогарт привел врача. Перед его приходом ей завязали глаза. Наверное, он тоже из членов Клуба.

— Близнецы, — сказал он. — У нее будут близнецы.

Близнецы. Она вернется к жизни. Снова начнет думать, как тогда, когда слушала радио. Заставит себя думать, а потом убежит. Убежит от Его Светлости, от Хогарта, от них всех — членов Клуба. Родит и убежит.

Она будет жить. Снова начнет писать на маленьких клочках акварельной бумаги, а когда в комнате будет темно, спрячет эти клочки в старой заплесневелой книге, которую никто не трогает. Будет разговаривать с новыми слугами, с теми пухлыми, которые всего боятся. Она ненавидит и их тоже, но постарается заговорить. Ей нужно тренироваться, чтобы потом разговаривать с детьми.