Белларион

— При условии, что мы договоримся, — непринужденно ответил Беппо.

— Отнюдь не любовь к приключениям толкает меня на подвиги.

Эти слова сразу отрезвили Виньяте. Его глаза сузились, и от былого воодушевления не осталось и следа.

— Чего вы хотите за это? — спросил он деловито.

— Год службы для меня и моей кондотты с ежемесячным жалованьем в пятнадцать тысяч золотых флоринов.

— Боже Всемогущий! — воскликнул Виньяте и презрительно рассмеялся.

— И это все?

— Вашей светлости решать.

— Фантастика! Пятнадцать тысяч… И зачем мне ваша кондотта на целый год?

— Это условие послужит для обеих сторон гарантией договоренности.

— Десять тысяч флоринов за вашу помощь, — твердо проговорил Виньяте.

— Тогда я пожелаю вам доброго утра и откланяюсь, — так же твердо ответил мессер Беппо. — Я знаю цену себе и своим людям.

— Вы хотите воспользоваться моим затруднительным положением, — недовольно сказал Виньяте.

— Не забывайте, вы уже должны мне за одно то, что я, рискуя своей шеей, пробрался сюда.

Они торговались еще не меньше получаса, и само упрямство, с которым мессер Беппо отстаивал свои требования, свидетельствовало, казалось, о его благонадежности и добрых намерениях.

В конце концов таран Лоди уступил, и монах, выполнявший обязанности его секретаря, составил договор, который они скрепили своими подписями. С легким сердцем и в приподнятом настроении мессер Беппо позавтракал в компании синьора Виньяте и затем покинул город, чтобы отправиться к кардиналу Десане и сообщить ему о принятых решениях, а самому приготовиться к участию в их исполнении.

Стояло ослепительное утро; гроза так и не разразилась, и воздух был чист и прозрачен. В такое утро жизнь кажется прекрасной, и, возможно, поэтому мессер Беппо улыбался, уверенно входя в домик в Павоне, где находилась штаб-квартира Фачино.

Кондотьер сидел за обедом с тремя своими офицерами и графиней Беатриче и вопросительно взглянул на вновь прибывшего, когда тот подошел к незанятому месту у стола.

— Ты опаздываешь, Белларион. Мы заждались от тебя известий. Была ли ночью попытка провести обоз сквозь кордоны или нет?

— Была, — ответил Белларион.

— Удалось ли задержать его?

— Конечно. Однако все мулы и все припасы благополучно достигли Алессандрии.

Пять пар глаз изумленно уставились на него.

— Как же так? — усмехнулся Карманьола. — Несмотря на то, что вы задержали их?

Белларион поднял на него свои покрасневшие, слегка припухшие от бессонницы глаза.

— Да, несмотря на это, — согласился он, усаживаясь на свою табуретку. — И я лично отвел обоз в Алессандрию.

— Вы хотите сказать, что были в Алессандрии?

— В самой цитадели; и даже позавтракал в компании с тираном Лоди.

— Мы требуем объяснений, Белларион! — вскричал Фачино.

Беллариона не пришлось упрашивать дважды.

Глава XV. ДИВЕРСИЯ

О том, что произошло дальше, нетрудно догадаться. Ночью Виньяте и шестьсот его солдат попали в засаду неподалеку от Павоне, и после получасовой отчаянной схватки уцелевшие стали бросать оружие и сдаваться в плен. Белларион, облаченный в подаренные Бусико великолепные доспехи, но без шлема, к которому так и не смог привыкнуть, держался в стороне от общей свалки, испытывая глубокое отвращение к личному участию в рукопашном бою, в чем впоследствии его не раз упрекали современники.

Впрочем, один удар, который с полным основанием можно было назвать решающим, ему все же пришлось нанести.

Ближе к концу схватки, когда ее исход уже не вызывал никаких сомнений, закованный в доспехи рыцарь, чье поднятое забрало придавало ему вид какой-то фантастической птицы, яростно устремился на обступивших его врагов. Ему удалось вырваться из окружения, и никто, кроме слоняющегося неподалеку Беллариона, не преграждал ему путь к спасению. Будь на то его воля, Белларион и пальцем бы не пошевельнул, чтобы помешать ему улизнуть, но этот рыцарь поскакал — и надо сказать, весьма опрометчиво — прямо на него с копьем наперевес, так что Белларион едва успел подать свою лошадь в сторону, уклоняясь от удара. Затем он привстал на стременах и, когда этот неудержимый боец промчался рядом, ударил булавой, которой он владел прекрасно, прямо по поднятому забралу.

Белларион спешился и, подойдя к всаднику, которого только что выбил из седла, снял с него шлем, чтобы свежий воздух привел его в чувство. По законам рыцарства этот человек считался теперь пленником Беллариона.

Под охраной двух бургундцев его привели в Павоне, в штаб-квартиру Фачино, и там, разглядев при свете его смуглое, искаженное яростью лицо, Белларион не смог удержаться от смеха.

— Грязный, алчный пес! — завопил его пленник. — Ты продался тому, кто дал тебе больше! Если бы я знал, что это был ты, я предпочел бы умереть с перерезанной глоткой, чем попасть в твои грязные руки.

Его слова привлекли внимание Фачино и Карманьолы, только что вошедшего к нему с докладом о результатах схватки. Они обернулись к пленнику, и к своему удивлению, узнали в нем Виньяте, тирана Лоди.

— Вы что-то путаете, синьор, — отвечал тем временем ему Белларион.

— За все время своей службы у синьора Фачино я никогда и никому не продавался.

Виньяте ошалело уставился на него, не в силах поверить, что кто-то мог решиться на такой отчаянный риск.

— Так это был обман? — чуть не шепотом проговорил он. — И ты не Фарфалла?

— Мое имя — Белларион.

— Это имя мошенника, подлого и низкого предателя, который хитростью втерся ко мне в доверие. — Он взглянул за спину Беллариона, на улыбающегося Фачино. — Ты так воюешь теперь, Фачино?

— Боже милосердный! — рассмеялся Фачино. — Вот уж не ожидал услышать болтовню о воинской чести из уст вероломного бандита! Зачти ему его нахальство, Белларион. Он твой пленник, но, будь он в моих руках, я бы взял за него никак не меньше пятидесяти тысяч дукатов. Пускай жители Лоди соберут деньги и узнают на собственной шкуре, каково благоволить к такому тирану.

Виньяте исподлобья взглянул на Фачино, и его глаза злобно сверкнули.

— Моли Бога, Фачино, чтобы тебе никогда не попасться мне в плен.

Белларион крепко взял его за плечо.

— Вы мне не нравитесь, мессер де Виньяте. Вы глупец, и мир только выиграет, если вы перестанете беспокоить его своим присутствием. И я могу оказаться не настолько скуп, чтобы ради выкупа, какой-то сотни тысяч дукатов, пренебречь своим долгом перед человечеством и не послать вашу голову миланскому герцогу, которого вы предали.