Белое, черное, алое…

— А где его носить?

— В кобуре! Ох, бабы, бабы!

— А кобура из-под пиджака выпирает! А если я в свитере или блузке?

— Ты не права, — так же мягко возразил Кузьмич. — В понедельник получи оружие. Кораблев проследит. Ждите, он сейчас за вами приедет.

Как раз когда я собралась, приехал полностью укрощенный Кораблев.

По-моему, он боялся даже взглянуть на Сашку, а передо мной разве что на пуантах не ходил. Я только подумала, надолго ли его хватит. Мы с Горчаковыми обсудили, брать ли детей, и пришли к выводу, что лучше пусть дети останутся дома. Я позвонила маме, выяснила, что нос и горло у ребенка приходят в норму, но что он категорически отказался хотя бы ненадолго отлучиться от телевизора…

И мы поехали развеяться и сменить обстановку.

На холодной горчаковской даче мы быстренько растопили печку, зажгли свечи, Лешка из погреба вытащил бутыль домашнего вина, Лена накрыла на стол, и мы стали развеиваться. Ко всеобщему удивлению, Кораблев принес из машины гитару, и пока мы дегустировали вино, он ее настраивал, а потом спел песенку, которую назвал «Дежурство по отделу»:

Я никого не трогал, шел по улице, Ходил, гулял, смотрел по сторонам, А что у гражданина на лице Следы моих сапог — так то он сам. А ну не надо оскорблять-лять-лять, Товарищ мент, ведь ста-ста-ста рублей Должно хватить, етить твою мать, Зачем же в камеру опять?! Старушка обзывалась на меня! Не вру, ей-Богу, врать мне не резон! А что она в больнице уж два дня — Так то необходимый оборон. Витрина рухнула сама — ну, падлой быть, Пиши, что верно писано с моих со слов, Имело место там, наука говорит, Землетрясение локальных масштабов. А ну не надо оскорблять-лять-лять, Товарищ мент, ведь ста-ста-ста рублей Должно хватить, етить твою мать, Зачем же в камеру опять?! Что было — было: акт насильный половой… Я расскажу, что там у нас с нею стряслось: Она мне пилкой угрожала ногтевой. Я не хотел, но под угрозами пришлось. Я скрылся с места?! Я пытался убегать?! Да ну, начальник, ты подумай сам! Не вру, ей-Богу, век свободы не видать: Я бегом занимаюсь по утрам! А ну не надо оскорблять-лять-лять, Товарищ мент, ведь ста-ста-ста рублей Должно хватить, етить твою мать, Зачем же в камеру опять?!

— Ленька! А кто это сочинил?

— Опер наш один. Слушайте дальше!

Распоясались бандиты, Рвутся мины-динамиты, Льется кровь, как в пивном баре льется пиво. С крыши грохнула винтовка, Лидер местной группировки Растянулся на асфальте некрасиво. А нам с тобою все равно, А мы сидим и пьем вино, А нам до фени ваши фени, Ваши трели-параллели, Мы сидим себе и пьем вино! Бабка внука ждет с тарелкой, Суп в тарелке, внук на стрелке, Разошлись у них опять пути-дороги. Дети в бандиков играют, Лихо пестики стреляют, За углом в пивнухе квасят педагоги. А нам с тобою все равно, А мы сидим и пьем вино, А нам до фени ваши фени, Ваши трели-параллели, Мы сидим себе и пьем вино! Дядя тетю бьет по морде, Тетя падает «Конкордом» И заходит на посадку артистично. А сержант, частично пьяный, Доставляет хулигана, Тоже пьяного, но менее частично. А нам с тобою все равно, А мы сидим и пьем вино, А нам до фени ваши фени, Ваши трели-параллели, Мы сидим себе и пьем вино! Дядя Ваня на баяне, В полчетвертого, по пьяни, Одаряет город новой песней. Участковый возмутился, А потом присоединился: Вместе водку жрать гораздо интересней. Дядя Боря жил по средствам. В ресторанчик по соседству Наш влюбленный пригласил подружку Нину. Он свиной бифштекс кусает, А в двери СОБР залетает… Жалко Борю, он теперь не ест свинину. Дед решил поймать попутку, А поймал себе запутку. Не фиг пьянствовать, от бабки пряча бабки! А теперь он башню лечит, Что-то оперу лепечет Про приметы: дескать, первый был без шапки… А нам с тобою все равно, А мы сидим и пьем вино, А нам до фени ваши фени, Ваши трели-параллели, Мы сидим себе и пьем вино!.. [2]

2

Песни Олега Левакова.

Ну надо же! Если б знать, что Кораблев так песенки поет, в него просто влюбиться можно!

Потом мы смотрели на звезды; потом со смехом вспоминали, как ездили к Горчаковым на дачу в прошлом году в марте: приехали в пятницу вечером, после работы, затопили баньку и договорились, что сначала девочки парятся, потом мы идем готовить ужин, а баню занимают мальчики. И вот мы, чистенькие, в доме накрываем на стол, а мужики что-то подозрительно долго не идут. Вдруг мы слышим из сада страшные вопли; а на улице уже темень — хоть глаз коли, и в такое время никого больше в поселке нет, участки не освещаются; мы не знаем, что и думать, и на улицу выйти боимся. Потом наконец ковыляют наши мужчины, которые, как выяснилось, решили после парной в снегу поваляться, благо участок снегом завален. Выскочили голые из бани и стали по снегу кататься, забыв про то, что на дворе март, а на снегу — наст. Вот и вопили, в прямом смысле как резаные: кое-кто серьезно порезался.

Потом Лешка пошел доставать постельное белье и устраивать спальные места, а мы с Леной Горчаковой накинули куртки и вышли посидеть на крылечко. Лена оглянулась — нет ли поблизости мужа, вытащила из кармана сигареты, прикурила, затянулась и стала изливать мне душу:

— Маш, только тебе могу рассказать, кому другому стыдно. Мой-то в сентябре три ночи подряд отсутствовал, якобы ездил на происшествия.

Говоря так, Лена улыбнулась: они с Горчаковым друг другу доверяли.

— Подтверждаю, — сказала я.

— А у меня сон такой чуткий, привыкла к детям вставать, — продолжала она, — что он дверью парадной хлопнет, а я уже слышу и ворочаюсь, жду его появления.

А мой деликатный супруг старается меня не беспокоить лишний раз, и, упаси Боже, не разбудить, света не зажигает, поэтому до кухни добирается, перевернув все на своем пути…

— А чего он среди ночи на кухню прется? — перебила я.

— Да потому что есть хочет. Ты же знаешь, какой он прожорливый! Там он грохочет кастрюлями, шарит по холодильнику, что-нибудь найдет, громко чавкает, наконец появляется в спальне и заваливается, как медведь в берлогу. И при этом он воображает, что он как пушинка пролетел и мой покой не нарушил. А с меня уже сон долой, и мне никак не заснуть. Вот я и попыталась к нему приласкаться, когда он с третьего происшествия под утро заявился. Да только у меня сна ни в одном глазу, а он, еще когда по холодильнику шарил, уже десятый сон видел. Ну, так вот, я полагаю, что он адекватен и все понимает, поскольку он даже какие-то действия начал производить, а он вдруг, разборчиво так, говорит: «Интересно, как я это сделаю без медика и криминалиста?», после чего резко отключается и засыпает, как младенец! Представляешь? А у меня на почве пережитого стресса сон нарушился, я уже две недели не сплю нормально…

Поскольку все утомились от свежего воздуха, вина и песен, да еще и горячей воды не было, ее для мытья посуды надо было специально греть, со стола убирать постановили утром. Сил уже ни у кого не было, и, оставив все, как было, мы завалились спать. Леньку послали спать на чердак. Нам со спутником жизни выпало ночевать в большой комнате, там же, где происходила оргия.

Я проснулась от чьего-то присутствия.

Спутник жизни дрых без задних ног. Около стола стоял чисто выбритый, при костюме и галстуке, Кораблев и выбирал с тарелок недоеденные крошки. Увидев, что я подняла голову и смотрю на него, он сказал:

— Вы знаете, как про такие столы пишут в протоколах? «Посреди комнаты стол с остатками пищи…»

Я засмеялась и закрылась с головой одеялом. Сквозь одеяло доносился грохот посуды; Леня, судя по всему, совершенно не смущался, что все, кроме него, еще спят. К тому моменту, как все продрали глаза и, зевая, сползлись в комнату, посуда оказалась чисто вымытой, стол протертым, чай заваренным, а Кораблев небрежно сообщил хозяевам дачи, что помыл им холодильник, — Ленька, может, ко мне придешь, выключатели помоешь? — не удержалась я.

После завтрака я пристала к мужикам, подбивая их съездить посмотреть загородный дом Ивановых, тут совсем рукой подать. Проветриться захотели все, и мы набились в Ленину машину и покатили из совкового садоводства в район фешенебельных домовладений.

Мы с Лешкой, естественно, переживали — как там родная прокуратура, не пала ли жертвой налетчиков. Лешка потихоньку стал выяснять: раз кое-кому так интересно, что в вещах Скородумова, может, нам тоже осмотреть его бумажник? При понятых, естественно…

— Леш, — тихо возразила ему я. — Ну что там может быть для них такого притягательного? Только одно. Мы и так знаем, что Денщиков охотится за кассетами по материалу о шантаже. Наверняка в бумажнике эти кассеты.

— А как они туда влезли?

— Может, это какие-то микрокассеты? Какого они размера?

— Ну, аудиокассета для перлкодера — примерно два на три сантиметра, а микровидеокассет я никогда не встречал и не знаю, как они выглядят. В одном ты права: если и найдем их, то нам даже посмотреть их будет не на чем, у нас же микровидеоаппаратуры нет.

— Вот именно. Давай все-таки подождем выздоровления Скородумова. С ним вместе и посмотрим. Раз у него было на чем их записать, то уж наверняка найдется, на чем посмотреть.

— А ты не допускаешь такой возможности… — Лешка запнулся.

— Что Скородумов не поправится? Допускаю, Леша, к сожалению. Ну, если, не дай Бог, так случится, тогда и будем думать. А пока, знаешь, что нам надо сделать?

— Бумажник спрятать. Неизвестно, что завтра Денщиков придумает, чтобы к тебе в сейф залезть.