Белое пальто в клетку

–  Вы не подумали, что один из соучастников этого преступления, может быть, работает здесь?

–  Вы так считаете?..- черные дуги бровей взметнулись вверх.

–  Вы не можете припомнить ничего, даже самой малости, которая подтвердила бы такое предположение?

Она задумалась на минуту, потом покачала головой:

–  Нет, ничего припомнить пе могу.

–  А что вы скажете о помощнике кассира Урбаняке? Девушка погасила сигарету, медля с ответом.

–  Говорят, он пользуется успехом у женщин. Да я и не удивляюсь, ибо следует признать: мужчина он интересный.

–  И это все, что вы можете о нем сказать?

– В голосе майора прозвучала ирония.- Ну а Белецкий? Говорят, он вам симпатизирует?

–  Старый зануда!
– пренебрежительно махнула она рукой, звякнув серебряными браслетами.

–  Не случалось ли когда-нибудь пану Белецкому открывать сейф в вашем присутствии?

–  Почему вы об этом спрашиваете? Ах, извините…- задумалась она на минуту.- Возможно… Хотя точно припомнить пе могу.

–  Откуда он доставал ключи?

–  Я никогда не обращала на это внимания. Следующим вошел Ян Урбаняк. Несмотря на то, что ему было явно за сорок, он сохранил стройность, а седые виски и правильные черты лица придавали ему привлекательность, подтверждая мнение секретарши Эльмер.

После нескольких предварительных вопросов майор затронул интересовавшую его тему:

–  Сидя в одной комнате с Белецким, вы не замечали, чтобы кто-нибудь интересовался ключами от сейфа?

–  Нет, ничего такого не замечал,- прозвучал решительный ответ,

–  Белецкий никогда не забывал свои ключи?

–  Белецкий? Вы просто его не знаете! Он носит их всегда с собой, прикрепляет к ремню на брюках.

–  Однако для того, чтобы открыть сейф, он должен их отстегивать?

–  Да, конечно. Потом клал на стол.

–  Стецкий и пани Эльмер иногда заходили к Белецкому. Они не брали ключи в руки?

–  Нет… Пожалуй, нет…- Урбаняк внезапно заколебался.

В комнату вошел поручик Герсон и, пе говоря ни слова, сел рядом с сержантом. Урбаняк проводил его взглядом.

–  Так кто? Стецкий или Эльмер?

–  Эльмер. Это было недели две назад. Она пришла к нам по какому-то делу и во время разговора неосторожным движением сбросила ключи на пол. Сразу же наклонилась и подняла, но потом стала дурачиться: спрятав ключи за спину, требовала, чтобы Белецкий угадал, в какой они руке, а так она их не отдаст.

–  Ну, это выглядит довольно невинно… Вам не кажется?

Урбаняк посмотрел на майора с понимающей улыбкой:

–  У меня было такое впечатление, что она сбросила ключи не случайно.

Последним вошел в комнату старый кассир. Худой, сгорбившийся, с ввалившимися щеками и большим кадыком, выступающим из свободного ворота рубашки. Он поклонился уже с порога и осторожно присел на указанный ему стул. Выдма окинул его быстрым взглядом, но ничего, кроме подавленности, не прочел на лице кассира.

–  Ну и что, пан Белецкий, много денег у вас украли? Старый кассир кивнул головой и вздохнул.

–  Много… Точнее, два миллиона восемьсот три тысячи двести.

–  Мне известны размеры похищенной суммы,- прервал его Выдыа.- Я хотел бы узнать, какого достоинства были банкноты.

–  Как всегда для выплаты - от тысячи до двадцаток и мелочь.

–  И мелочь забрали?
– удивился Выдма.- Сколько?

–  Шесть тысяч. Столько я заказал в банке.

–  А сколько она весит?

–  Пару килограммов, не так уж много, чтобы ею пренебречь.

–  Можно только подивиться такой мелочности, неправда ли, пан Белецкий?

–  Конечно… При такой сумме прихватили и эти шесть тысяч.

–  Как вам работается с Урбаняком?

–  Не могу пожаловаться. Он помогает мне выдавать зарплату, один я бы не справился. И вот теперь это ограбление… Я чувствую себя виноватым, пан майор… Это я настоял на переносе выплаты, так как боялся, чго несправлюсь, а взять другого помощника вместо Урбаняка не решился: недоглядит чего-нибудь и напутает. С деньгами шутки плохи… А они словно того и ждали!

–  Да, в этом, собственно, суть дела. Ну, а что вы можете сказать о Стецком? Говорят, вы приятели?

–  Были!
– В голосе старого кассира прозвучало возмущение.

–  Почему вдруг такая перемена? Ведь он даже бывал у вас дома?

–  Вот именно! И я его поймал, когда он обшаривал мои карманы.

–  Когда это произошло? Расскажите подробпее.

–  Дома костюм я всегда вешаю на спинку стула и надеваю шлафрок. Стецкий пришел ко мне вечером и предложил обменяться марками, а так как меня это заинтересовало, я пошел за своими. Вернувшись, я сразу заметил, что пиджак трогали, а ключи, которые я всегда прикрепляю к поясу брюк, выскользнули и висят на ремешке.

–  Как вы думаете, что он искал?

–  Как это что? Конечно, марки! Этот мошенник думал, что я ношу их с собой.

–  Что вы предприняли?

–  Теперь я жалею, что не вышвырнул его за дверь.

Тогда я только пробурчал что-то и мы рассорились.
– Что вам ответил Стецкий?

–  Он утверждал, что хотел включить лампу, стоявшую на столе, и при этом задел за стул. Как будто в комнате не горела люстра! Глупое объяснение.

–  А вы не подумали, что Стецкий говорил правду? Я ничего не понимаю в марках, но, возможно, ему действительно понадобилось больше света. К тому же, как я слышал, вы знакомы со Стецким довольно давно, он должен был знать, что вы не носите марки с собой.

Белецкий какое-то время смотрел на Выдму, ничего не говоря, наконец, заметил в растерянности:

–  Вы так думаете?.. Считаете, что это возможно? А я был уверен, что он хотел меня обокрасть.

–  С коллекционерами и не такое случается, пан Белецкий. Они убеждены, что все покушаются только па их добро. Пока все. Спасибо.

Оставшись вдвоем с поручиком Герсоном, Выдма отодвинулся вместе со стулом от стола и спросил:

–  Ну, гений криминалистики, что скажешь?

–  О Белецком?

–  Нет. О своих успехах.

–  Отпечатки пальцев - на проверке, план здания у меня с собой. Урбаняк был вчера у зубного врача сразу после десяти. Она подтвердила воспаление надкостницы и, поскольку опухоль была незначительная, произвела экстракцию, или, попросту говоря, удалила ему зуб.

–  На чем основан ее диагноз?

–  Я не спросил, но приблизительно зпаю, как это выглядит. Стучат по зубам; если пациент подскочит, тут тебе и диагноз готов.

–  Но ведь делают и снимки.

–  Только не тогда, когда пациент стонет от боли.