Белое пламя дракона
Шрифт:
– Какое-то… злое место.
– Оно либо проклято, либо в нем поселился злой дух. Я склоняюсь к… ко второму.
Внутри одного из черепов разгорелся призрачный свет, и возле дерева появилась сутулая фигура. Темно-серый балахон, деревянная маска с тремя дырками на месте рта и глаз и рога-ветки. Это нелепое нечто сжимало в черной руке острый осколок берцовой кости или что-то очень похожее. Появившийся некто опирался плечом о ствол дерева, неподвижно следил за людьми пустыми дырами в маске и не издавал ни звука.
– Эмма, не шевелись.
– Почему? Что это за… пятно?
– Ты его видишь?
– Вижу что-то расплывчатое… серое такое.
Рогатый некто метнулся к ним так быстро, что его фигура смазалась в сплошной серый развод, но реакция Эммы
– Кажется… мы имеем дело с духом, ученица.
– С духами, учитель.
В черепах зажигался призрачный свет, и подле черного дерева появлялись новые фигуры в балахонах. Высокие и низкие, массивные и субтильные, они все были серы, их лица скрывались за потрескавшимися деревянными масками, над которыми росли рога-ветки.
– Это хищник, Эмма, питающийся теми, кто забредает в его логово.
– Что делать? – сосредоточенно спросила она.
– Для начала Серая Стена.
Тобиус вскинул жезл и выкрикнул словоформулу, венчавшую плетение призрачных нитей заклинания, после чего вокруг них образовалась круглая преграда, стена, сотканная из полупрозрачной серой мглы. Рогачи немедленно оказались рядом и принялись с глухим стуком биться в нее. Серый волшебник был бледен, и на его лице блестели бисеринки пота, желтые глаза следили за бьющимися о Серую Стену существами, губы сжались в тонкую полоску.
– Я завел нас в логово самой смерти.
– Драматизируешь.
– Нет. Ты ведь учила «Суть Тьмы» Осиафа Галефарнея?
– Ну… ты же не будешь меня отчитывать на пороге смерти?
Тобиус мрачно усмехнулся:
– Если вкратце, то Тьма – это старые боги Валемара. Галефарней утверждает, что большинство из них погибло с приходом новых, единых богов, но те, кто выжил, слились воедино, став Тьмой. Думаю, тот, кто поселился здесь, прежде мог быть каким-то мелким божеством леса, питавшимся подношениями людей, но…
– Но когда его забыли, он стал брать силой то, что раньше ему отдавали добровольно! Да! Поняла! Как выкручиваться будем?
Тобиус дотронулся пальцем до набалдашника жезла и извлек из артефакта лоскуток бледно светящихся энергетических линий. Оба клинка Эммы были укутаны в заклинания Светящаяся Паутинка.
– Эти чары не продержатся долго, сталь не любит магии. Сейчас я создам Незримый Гонг, и попытаемся прорваться к выходу. Ты готова?
– Полностью! Покажем им!
Необоснованная, но искренняя вера ученицы в лучшее неожиданно сильно подстегнула те же чувства в Тобиусе. Он удивленно почувствовал, как на его собственных губах появляется улыбка, а из души уходят сомнения и страх.
Он сплел энергетические потоки, расставляя точки концентрации силы и систему знаков, закончил магический речитатив и пробудил заклинание. Для живых Незримый Гонг едва слышен, словно призрак, отдаленное эхо самого малого подобия истинного звука, но для духовных сущностей он звучал оглушающим грохотом. Не самое сложное заклинание магии Духа, но ничего большего Тобиус не мог. Рогачи, беспрестанно бившиеся о Серую Стену, разом отшатнулись, а когда защитное заклинание рассеялось, они оказались заторможены. Маг и стальная дева бросились обратно, туда, откуда пришли, расчищая дорогу зачарованными клинками и жезлом. Они основательно проредили призрачную рать и почти вырвались из западни, когда прослойка земли вспучилась, и из-под нее выметнулись черные корни. Необычайно гибкие и быстрые, они опутали беглецов, невзирая на магический огонь и добрую сталь, а потом сдавили так, что у волшебника и морфа затрещали все кости.
Балахонщики потеряли интерес к живым – теперь их участь была предрешена, и слуги этого места умиротворенно следили, как дерево начинает шевелиться. В его черном стволе пролегла длинная вертикальная трещина,
которая со скрипом распахнулась, словно пасть, являя гнилое выеденное нутро, заполненное костями: ребрами, позвонками, прочими частями многочисленных и разнообразных остовов. Но не черепами.Тобиус видел, как короткие ветви удлиняются, превращаясь в мощные клешни, и живо представил себе процесс декапитации, после которого его, Тобиуса, череп окажется на одном из черных штырей, а порабощенный дух обзаведется маской, балахоном и погаными рогами-ветками. Он станет рабом этого места и сущности, которая поселится в нем. Сжав челюсть до скрежета зубовного, волшебник попытался выговорить заклинание, но корни вытягивали из него всю магическую силу. Когда исчезли последние иоры гурханы, магу стало так плохо, что его вырвало. Впервые в жизни он оказался полностью отрезан от магии, и это было ужасно.
На губах вместе со вкусом рвоты возник горький привкус поражения. Внезапно все закончилось, его недолгий и бестолковый путь по жизни подошел к концу. Действительно совершенно внезапно. Он не думал, что все будет так нелепо, представляя собственную смерть иначе. Чего он ждал, первый и единственный раз отказавшись следовать по Путеводной Нити?
Но тяжелее всего было из-за Эммы, которая продолжала упорно сопротивляться. Из ее тела вылезли клинки, но толку от них было чуть – ведь корни, обвивавшие ее, являлись частью сущности, которая не боялась материального оружия. Эмма что-то кричала, обращаясь к нему, но Тобиус не слышал ни слова, лишь приглушенное гудение и ропот далекой грозы. Чего она хочет от него? На что она надеется? Это он виноват. Это он привел их сюда. На смерть.
– Ты в скорлупе, – сказала фигура в синем плаще, коей серый маг не видел и не слышал.
Тобиус вдруг почувствовал себя запертым в скорлупе безысходности. Страшные клешни щелкали все быстрее, Эмма извивалась в нерушимой хватке, а он был бессилен. Волшебник поймал взгляд отчаянных глаз ученицы, на которые навернулись слезы, и увидел движение ее губ. Не слыша голоса, он прочитал по ним: «Борись!»
И тогда Тобиус выгнулся в своей скорлупе и саданул о нее затылком. Серый маг извивался и бился в конвульсиях, вопя как сумасшедший, мотал головой из стороны в сторону, разбрасывая слюну и пену, и колотил затылком в одному ему известную преграду. Он бил и бил, визжа и воя, пока, запрокинув голову назад в очередной раз, вдруг не почувствовал, будто его темя раскололось. А потом в эту «рану» ударила молния, и запах рассеченного мозга, запах крови сменился вонью горелой плоти и обугленных костей, а боль была такой, словно каждую клеточку его тела варили в кипящей смоле. Вдруг полог реальности приоткрылся перед волшебником, и он увидел вселенную, полную разноцветных звезд, полыхающих в бесконечной тьме, пересеченной мириадами энергетических потоков.
По одному из потоков, словно по дороге, мчалась кавалькада всадников, чей образ должен был испугать его до смерти, но не смог. Тобиус бесстрастно следил, как всадники, одетые в уродливые черные латы, скакали на лошадиных скелетах или же иных чудовищах непотребного вида, сопровождаемые сворой призрачных псов, и оглашали величественную тишину этой вселенной лаем, кровожадными воплями и голосами охотничьих рогов. Ему бы следовало бежать, прятаться, делать хоть что-нибудь, но волшебник оставался неподвижным призраком, а всадники уже скакали мимо него со свистом, гиканьем и хохотом, обдавая леденящим душу холодом.
Лишь один отстал от кавалькады, развернул костяного скакуна и медленно пустил его вокруг Тобиуса. Латы его были особенно богато изукрашены, хотя казалось, что время уж вволю поиздевалось над ними, сорвав часть золотых вставок, проев металл ржавчиной, изуродовав некогда искусные чеканные узоры. С широких плеч всадника ниспадал черный плащ, дырявый во множестве мест; а лицом служил голый череп с редкими зубами и пустыми глазницами. Его пересекала длинная косая трещина, и, казалось, черепушка не развалилась еще только благодаря черному обручу короны, ощетинившемуся иглами зубцов, на которых остались лишь крохи позолоты.