Белогвардейщина

"Клемансо в конце концов несколько раз объявил, что будет оказывать нам всякую помощь, но не людьми. От «людей» я поспешил отказаться, а настаивал на скорейшей моральной поддержке путем немедленного формального признания правительства Колчака и принятия наших представителей в сонм официальных послов других держав. На это я ответа не получил…"

Естественно, ведь признать — значило бы принять Россию в состав стран-победительниц, допустить ее к устройству послевоенной Европы и уделить ей часть плодов победы.

Хотя Франция была богаче других стран оставшимся от войны имуществом, но уступить часть этой завали белогвардейцам она не желала. Меркантильно боялась продешевить, поднимая вопрос о "компенсациях экономического характера". А прислав два парохода с ничтожным количеством грузов, тут же потребовала от Деникина поставить на соответствующую сумму пшеницу. Для Вооруженных сил Юга России, нуждавшихся буквально во всем, такой товарообмен был неприемлем. Параллельно с Деникиным Франция все еще пыталась делать ставку на Петлюру постоянно битого и не имеющего за собой серьезной силы. Зато после освобождения белогвардейцами Крыма и Одессы французы внезапно вспомнили о своей старой конвенции с англичанами насчет "сфер влияния" и послали в русские порты свои паспортные бюро. Уведомив Деникина, что "контроль над пассажирами, следующими во все порты на запад от Азовского моря, будет осуществляться французскими властями". В ответ было заявлено о недопустимости подобных вмешательств, и что на территории России контроль будут осуществлять русские власти. Штаб ген. Франше д'Эспре поспешил свести конфликт к «недоразумению». Французов допустили на побережье, но лишь для контроля лиц, выезжающих в Константинополь, в зону их оккупации.

При Деникине французским представителем состоял полковник Корбейль, но он действовал только в качестве передаточного звена между белой Ставкой и Константинополем или Парижем. Большие надежды возлагались на приезд осенью миссии ген. Манжена, в задачу которой, согласно верительным грамогам, входило "облегчить сношения между Добровольческой армией и французским командованием для пользы прогивобольшевистской борьбы и укрепления связей, соединяющих издавна Францию и Россию".

Надежды не оправдались. Деятельность миссии свелась к работе осведомительского и консультативного характера, нудным и отвлеченным переговорам, не имеющим конкретного выхода. Что касается Америки, то в ней сильны были тенденции вовсе отойти от европейской кутерьмы и замкнуться в сфере собственных интересов, как до войны.

В мировом сообществе имелись и радикальные проекты борьбы с коммунизмом. Например, предлагалось допустить Германию и Японию покончить с большевиками, предоставив им за это экономические выгоды в России. Сторонники плана подчеркивали, что разгромленная Германия не в состоянии уплатить наложенных на нее репараций, если ей не дать такого средства восстановления (за русский счет) — словом, убивались два зайца. Но против усиления немцев категорически выступала Франция, а японцев — США (интересно, что в политических прогнозах того времени, и французских, и немецких, предсказывалась возможность возникновения в будущем союза Германия — Россия — Япония или Германия — Россия — Япония — Италия).

Естественным союзником белогвардейцев казалась Польша, имевшая вторую по численности армию в Европе (после большевиков) и находящаяся в состоянии войны с Совдепйей. И Деникин относился к ней как к союзнице. Едва установилось сообщение, отправил на родину польскую бригаду Зелинского, сформированную на Кубани. Военные и гражданские власти шли навстречу пожеланиям поляков, стремящихся уехать домой, помогали вернуться беженцам и пленным мировой войны. В общем-то и наступление белых на Киев имело целью соединиться с войсками Пилсудского, что освободило бы всю западную часть фронта для удара на Москву, надежно обеспечив левый фланг белых. Кроме того, это соединение открыло бы железнодорожное сообщение с Западной Европой.

Но какие-либо попытки установить связь с Варшавой кончались неудачей. Послания оставались без ответа. Обещанная польским генштабом еще в начале 19-го миссия так и не появилась, а от посланного в Варшаву русского представителя полковника Долинского не было никаких известий. Наконец, только в сентябре в Таганрог явилась миссия во главе с ген. Карницким. Ей была устроена торжественная встреча. Однако на восторженные приветствия Карницкий ответил более чем сухо. А его начальник штаба майор Пшездецкий на банкете недоуменно спрашивал русского соседа по столу о причинах радушия "Судя по речам, здесь чествуют союзников. Но поляки еще не союзники…"

Через несколько дней он просил полковника Нолькена, заведовавшего в Ставке связью с иностранцами, довести до сведения высших чинов, что русские неверно поняли, будто между Россией и Польшей заключен союз, называя это "недоразумением".

Тем временем военные действия на польском фронте внезапно прекратились. На встревоженные запросы Деникина Карницкий сначала отвечал, что по чисто военным соображениям заключено трехнедельное перемирие, которое уже кончается. Потом стали объяснять отвлечением войск в Силезию из-за осложнений с немцами. Потом — достижением своих границ, дальше которых лежат русские земли. Переговоры с миссией Карницкого, длившиеся несколько месяцев, не дали никаких результатов. Стороны говорили на разных языках. Поляков интересовал только территориальный вопрос. Вообще Пилсудский претендовал на границы "Речи Посполитой", включая Курляндию, Литву, Белоруссию, часть Украины. Деникину столь неумеренные требования не предъявлялись, но постоянно демонстрировались карты "земель польского расселения", доходившего до Киева и Одессы, предлагалось высказать свой взгляд на судьбы тех или иных областей. Он же настаивал на несвоевременности территориальных споров в условиях войны, необходимости удовлетвориться временной границей, а окончательное решение отложить до мирного времени и избрания общерусского правительства. Белая сторона делала основной упор на возобновлении боевых действий.

О том же Деникин писал Пилсудскому, призывая забыть старые исторические счеты и выступить плечом к плечу против красных. Он писал:

"Станем на реальную почву: падение Вооруженных сил Юга России или даже значительное их ослабление поставят Польшу лицом к лицу с такою силою, которая, никем более не отвлекаемая, угрожает самому бытию Польши и гибелью ее культуры. Всякие заверения большевиков в противном — обман…"

Варшава оставалась глуха, ослепленная национальным гонором и преувеличенным мнением о собственном могуществе. Посланник Деникина полковник Долинский под предлогом формальных недочетов в его грамотах вообще не был принят в качестве официального представителя и подвергся всяческим унижениям. Генералу Бриггсу, прибывшему в Варшаву от Антанты по русскому вопросу, социалист Пилсудский откровенно заявил, что в России ему "не с кем разговаривать, так как и Колчак, и Деникин — реакционеры и империалисты".

Надо отметить, что Франция и Англия старались подтолкнуть Польшу к союзу с белогвардейцами или по крайней мере к организации взаимодействия. Но строптивый «дитятко», вскормленный ими, упорно спускал пожелания «старших» на тормозах. Отговаривались поляки как попало — то заявляли, что Деникин якобы вообще не признает независимости Польши — хотя такая проблема перед белым командованием вообще не стояла, Польша была признана еще Временным правительством. То говорили, что связываться с Деникиным бесполезно — у него, мол, все равно нет никаких полномочий, и он будет ждать указаний Колчака. Хотя полномочия для сношений с сопредельными державами Деникину были предоставлены Колчаком, и поляков он поставил об этом в известность. (Парадокс ситуации заключался еще и в том, что Деникин, обвиняемый Пилсудским в антипольских настроениях, сам родился в Польше, был поляком по материнской линии, и дома разговаривал с матерью только по-польски — она до конца жизни так и не выучила русского языка.)

Цель перемирия с большевиками была ясна — выиграть на ослаблении во взаимной схватке «русских» сторон — и красных, и белых. Британской миссии во главе с членом парламента Мак-Киндером удалось все же сломить антирусское упрямство Пилсудского. Тем не менее он сообщил, что зимой наступать не сможет из-за расстройства тыла и разрухи на занятой территории. Обещал начать активные действия весной. А большевики тем временем сняли с польского фронта лучшие дивизии. Против Деникина отсюда были переброшены 43 тыс. штыков и сабель. Красные войска спокойно развернулись к полякам тылом, начиная наступление на Киев и Чернигов…

72. Удар Махно

В адрес деникинской администрации было высказано много упреков в некомпетентности, слабости, злоупотреблениях. Причины недостатков были те же, что у администрации Колчака. Не было подготовленных кадров — откуда бы им взяться в хаосе войны и перемен власти? Да и шли в местную администрацию далеко не лучшие люди — либо те, кто оказался негоден для военной службы, либо желающие ее избежать. Назначались и офицеры — из престарелых, увечных, временно оставшихся без должности. Естественно, для них дела гражданского управления оказывались филькиной грамотой, в которую предстояло или вникать самому, или полагаться на помощников. Кто-то так и делал, пуская все на самотек. Так что упреки в значительной мере справедливы. Многие авторы даже видят причину поражения Деникина в том, что его администрация не справилась с задачей установления законности и правопорядка на освобожденной территории…