Белогвардейщина

Во исполнение "московской директивы" все три армии Деникина развивали достигнутый успех. Врангель вел бои на дальних подступах к Саратову. Май-Маевский — к Курску. На Дону в районе станицы Урюпинской начал формироваться 4-й казачий корпус К. К. Мамонтова. Первоначально планировалось, что он совместно с 2-м Донским корпусом Коновалова прорвет фронт на стыке 8-й и 9-й красных армий, а затем двинется в направлении Москвы, пополняясь за счет крестьян-повстанцев.

Но большевики уже опомнились от поражений мая-июня и готовили ответные меры, на флангах деникинского фронта концентрировались мощные группировки Шорина и Селивачева. Начинающиеся бои не дали снять с фронта корпус Коновалова. Задачу Мамонтова сузили. Сначала наметили рейд по тылам большевистского Южного фронта на Козлов (ныне Мичуринск) для разгрома управления и коммуникаций. Потом, в связи с усложнившейся обстановкой и разведданными о скоплениях крупных сил противника, цель еще более ограничили, перенацелив корпус на Воронеж, в тыл лискинской группировке красных.

8 августа казаки Мамонтова с боем прорвали фронт, разметав большевистские части. Брошенный против них на следующий день полк 40-й дивизии был уничтожен. Но пошли проливные дожди. Балки и лощины превратились в потоки, полевые дороги — в непролазную грязь. И Мамонюв приказа не выполнил. Трудно сказать, то ли действительно из-за дождей, то ли воспользовался ими в качестве благовидного предлога. Он пошел не на запад, а на север. Во исполнение второй задачи, а не третьей. «Корпус» был одним названием. Их всего-то было 6600 казаков при 12 пушках. И вот этот отряд пошел гулять по всей Центральной России! 11.08 перерезали железную дорогу Грязи — Борисоглебск. 3 тысячи красноармейцев, двигавшихся к фронту, были взяты в плен и распущены по домам. Вслед за этим захватили полевой учебный пункт красных, где были собраны 5 тыс. недавно мобилизованных крестьян — к великой радости новобранцев, их тоже распустили. Взяли несколько эшелонов с боеприпасами и имуществом и двинулись дальше.

Наперерез Мамонтову спешно перебрасывались красные войска, а он бил их по мере встречи. Из резерва группы Шорина двинулась 56-я дивизия, располагавшаяся в районе г. Кирсанова. Но ее авангардные части в верховьях р. Цны нарвались на боковое охранение донцов и во встречном бою были сметены с лица земли. Для прикрытия железной дороги Тамбов — Балашов спешила кавалерийская бригада 36-й дивизии. Столкнулась с основными силами мамонтовской конницы и была рассеяна. Встретив к югу от Тамбова укрепленные позиции, корпус обошел их, а 18.08 атаковал Тамбов. В результате штурма город был взят. Казаки потеряли 20 человек убитыми и ранеными, красные — 15 тысяч только пленными. В основном из мобилизованных тамбовских мужиков. Их тоже распустили домой. Захваченные продовольственные и вещевые склады раздали населению.

В 70 км от Тамбова, в Козлове, находился штаб Южного фронта большевиков. Он принял решение стоять насмерть и защищать город до последнего патрона. Но едва получил сведения о движении казаков в свою сторону, тут же бежал в Орел. Части Мамонтова вступили в Козлов. Горстка дерзких казаков гуляла по стране, как какие-то былинные богатыри, разгоняющие врагов целыми полчищами. Города сыпались в их руки один за другим. Раненбург (ныне Чаплыгин), Лебедянь, Елец… Разъезды Мамонтова появлялись на дальних подступах к Рязани и Туле.

Большевики были в панике. Приказ Троцкого, поспешно сбежавшего с фронта в Москву, истерически взывал:

"Коммунисты, на передовые посты! На территорию Тамбовской губернии ворвалась деникинская стая хищных волков, которые режут не только мужицкий скот, но и рабочий люд… Ату белых! Смерть живорезам!"

Правда, сам "рабочий люд" в это время встречал "деникинскую стаю хищных волков" восторженно. На территории Тамбовской и Липецкой областей заполыхали крестьянские восстания. Казаков ждали, встречали, приветствовали как освободителей. Им передавали пойманных коммунистов. А мамонтовцы, вместо того чтобы резать "мужицкий скот" и "рабочий люд", щедро раздавали населению имущество и продовольствие, захваченное ими на фронтовых складах. Нет, конечно, не из соображений филантропии: уж кому-кому, а казакам благородное бескорыстие присуще никогда не было. Просто трофеев набиралось столько, что самим девать некуда. Ленин писал:

"…Около 290 вагонов имущества вещевого склада остались в Козлове и разграблены казаками и населением".

Многие крестьяне и горожане добровольно уходили с Мамонтовым в Белую гвардию.

Против дерзкого отряда был создан целый фронт — Внутренний, во главе с Лашевичем. Рязанская, Тульская, Орловская, Воронежская, Тамбовская и Пензенская губернии переводились на военное положение. В состав нового фронта передавались одна дивизия из 8-й армии и две — из 9-й. Сильная 21-я дивизия перебрасывалась с Восточного фронта. Ленин писал:

"Не следует ли использовать всю 21-ю или часть ее (большую), чтобы непременно истребить поголовно всех "крестников Лашевича?"

Казаков Мамонтова предписывалось в плен не брать. Уничтожать до единого. Хотя одновременно к ним выпустили лицемерное воззвание, в котором казаков объявляли обманутыми людьми, предлагали помириться с рабочими и крестьянами, "выдав своих преступных командиров". Любопытно сравнить, что сами казаки Мамонтова, подлежавшие поголовному истреблению, не только не замарали себя массовыми жестокостями, но даже чекистов, комиссаров, коммунистов и командиров, пойманных и выданных населением, они не уничтожили, а вели с собой. За линию фронта. Для суда. И сдали командованию. Их судили в Харькове и к высшей мере приговорили далеко не всех, многие остались живы, дождались в тюрьме прихода большевиков.

Для борьбы против Мамонтова передавались латышские и чекистские карательные отряды, хорошо оснащенные боевой техникой. Поезда переделывались в бронелетучки, курсирующие по дорогам. В городах наспех формировались коммунистические полки. Из Москвы и Петрограда были переброшены несколько авиационных отрядов — около ста самолетов, в том числе тяжелые бомбардировщики "Илья Муромец". Но покарать казаков и уничтожить их никак не удавалось. Массированные авиационные налеты лишь задерживали их движение, заставляя колонны конницы рассредоточиваться по лесам. Цену большевистским призывам к примирению казаки уже успели узнать во время донского геноцида. А войска… Ленин писал Склянскому "Путейцы говорят, что наши части против Мамонтова боятся вылезти из вагонов…"

Немножко погуляли по России и другие донцы — красные. В августе восстал в Саранске кавалерийский корпус, формируемый там Мироновым. Этот храбрый офицер, беспартийный демократ и до революции правозащитник казачьей бедноты, как уже отмечалось, в гражданскую склонился на сторону красных, хотя по убеждениям был противником коммунистов. Казаки Усть-Медведицкого и Хоперского округов верили ему и поначалу охотно шли за ним в круговерти военной и политической неразберихи. Но потом случился геноцид, перед которым Троцкий предусмотрительно убрал его на польский фронт… Да и направление в Саранск для формирования там нового Донского кавкорпуса не могло не столкнуть Миронова с той массой безобразий, в которые большевики опрокинули Россию. И он, как Махно, решил воевать против всех. Заявив:

"Земле и воле грозит смертельная опасность… Причину гибели нужно видеть в сплошных злостных деяниях господствующей партии… Лучше смерть в открытом бою, чем возмущение на печке при виде народных мук…"

— Миронов 24.08 арестовал комиссаров, поднял малочисленный, неукомплектованный корпус и повел на юг сражаться "за правду", одновременно против Деникина и "жидо-коммунистической власти". Ну, ему-то уйти далеко не дали. 13.09 слабенький Донской кавкорпус, не имеющий ни тяжелого оружия, ни даже винтовочных патронов, был окружен в степи полнокровным корпусом Буденного и разоружен. На судебном процессе обвинителем выступил член РВС республики И. Т. Смилга. Он говорил:

"Вы много распространяетесь о любви к народу, о свободе, причем пишете, что народу плохо живется в России, и обвиняете партию коммунистов. Вы лжете. Партия коммунистов тут ни при чем… К таким людям у нас не должно быть жалости. Сор мелкобуржуазной идеологии должен быть сметен с лица Революции и Красной армии. Я требую для Миронова, всего командного состава и всех комиссаров и коммунистов, шедших с ним, — расстрела. Для всех солдат комендантской сотни, вину которых персонально разобрать нельзя, но которые безусловно виновны — при помощи их Миронов вел свои войска, они составили его персональный конвой, — требую расстрела через десять по списку. По отношению к остальным красноармейцам — расстрела через двадцать по списку".