Белорусский узел

Я – тоже своего рода… управляющий.

Биография моя довольно замысловата. Отслужил в армии, срочка – в горячей точке, в злокозненной Чечне. Чудом остался жив. По примеру отца поступил в органы госбезопасности – в академию ФСБ РФ. В девяностые годы – выбор далеко не однозначный. Закончил её в девяносто девятом, встал вопрос – что делать. В академии ФСБ я увлёкся психологией и политологией, участвовал в научных работах по изучению феномена «толпы», её образования и возможности управления ею. У отца были связи – и я вошёл вместе с ним в небольшую тогда партию Единая Россия и в предвыборный штаб малоизвестного тогда кандидата, Владимира Владимировича Путина. Бывшего директора ФСБ, выходца из Ленинграда.

И, как потом оказалось, не прогадал. Хотя и тут все… относительно.

В две тысячи третьем – ушёл на пенсию мой научный руководитель в академии ФСБ, Владимир Борисович. И он, специалист по поведенческим наукам и психологии толпы – нашёл довольно необычную сферу применения своим талантам. Фондовый рынок. Ведь, в конце концов, инвесторы и спекулянты на фондовом рынке – суть та же толпа, которой движет жадность и стадное чувство. А в те благословенные времена – фондовый рынок рос за год в разы, а отдельные акции – могли показать прирост в пятьсот и более процентов за год. Сбербанк (он тогда «тяжёлым» был, это потом его раздробили) – прошагал путь от нескольких тысяч рублей за акцию до более чем ста тысяч – то есть на порядок. На Сбербанке привилегированном – заработок был ещё больше, плюс – тогда усиленно спекулировали на акциях РАО ЕЭС (псевдоним «Райка»), его тогда ещё не ликвидировал Чубайс. Так, используя научные наработки, прогнозируя, когда заходить и когда выходить – я за несколько лет стал богатым человеком. И – выскочил из рынка на двух тысячах ста по РТС – до того, как он рухнул до семисот, по-моему, в самый острый момент кризиса 2008 года.

Как шутят трейдеры: нет уверенности в завтрашнем дне, где оно будет – завтрашнее дно.

После тех безумных лет – Владимир Борисович ушёл на опционы, а я – разместил капитал, купил кое-какую недвижку и здесь и за границей и начал искать работу. Работу я нашёл – скучную и нелюбимую. Любимым было хобби – поигрывал немного на фондовом рынке, на охоту, на стрельбище ездил. До того ночного звонка…

Нас было очень немного – восемь человек. Все – из той, первой команды. Все – стали успешными людьми.

Но отказались помочь только двое. Шестеро – согласились. В том числе и я.

Дело не в патриотизме – о патриотизме можно много говорить, бить себя в грудь, клясться святым… но это ничего не даст. Дело в том, что мы – взрослые уже люди, много повидавшие, в семи водах проварившиеся. В нас уж нет той наивности, какой были больны многих в девяностых годах. Ведь тогда многие верили в то, что война, которая идёт между Россией и Западом уже пятьсот лет – закончилась.

А вот хрен…

Я – приведу два примера – меня и моего друга и однокашника Михаила. Михаил – в нулевые годы вывел из страны немалые капиталы и начал искать возможности, где их вложить. Нашёл – в бывшей Югославии. Дело в том, что в бывшей Югославии как и у нас – в девяностые годы были грубо разорваны связи по промышленной кооперации. При Тито – Югославия многое производила сама, старалась. В девяностые – её подбили на взлёте, сейчас очень неплохая промышленно развитая страна могла бы быть, конечно, не уровня Германии, но Испании и Италии – точно. Вместо этого началась война. Страну порвали на несколько кусков и заставили народ поверить, что оторванный от картины кусок – красивее целой картины. В общем – покуражились всласть.

Мой друг – нашёл компаньонов местных, договорился, привлёк деньги российских олигархов и начал восстанавливать кооперационные связи в югославской металлургии и производстве метизов. Предприятия стоили дёшево, они же стояли. Он скупал их – задёшево. Приходилось давать на лапу – не без этого. Но дело то было стоящее – нет? Он ведь давал на лапу не для того, чтобы разместить свалку отходов или травить людей некачественной продукцией – он хотел, чтобы целая отрасль югославской экономики возродилась и начала развиваться. И когда ему удалось запустить цепочку, когда пошла работа – у него этот бизнес начали отжимать. Грубо. Так грубо и нагло, как у нас отжимали в девяностые, причём у нас это считалось «по беспределу». Пара местных компаньонов – стакнулась с властями одной бывшей югославской республики – там находился самый лакомый актив, крупный и до сих пор довольно современный металлургический комбинат. Его тупо ограбили, даже не заморачиваясь с судами, скупки акций у работников и прочей рейдерской ерунды – завод тупо переписали в местном реестре юридических лиц на нового собственника – юридическое лицо, в котором контрольный пакет был у брата президента. И подняли в газетах шумиху о деньгах русской мафии.

Сказать, что Михаил от этого о…л – это ничего не сказать. Это же не девяностые, и это не Россия – это Европейский союз! Дальше – больше. Того компаньона, который отказался предать русских – расстреляли в машине, а в газетах вышла статья, что это сделала русская мафия. Это уже был не грабёж – это был разбой средь бела дня! Михаил кинулся по судам, по европейским судам – по некоторым соглашениям, местом для судебных разбирательств был назначен Магистратский суд Лондона. Он был уверен в успехе – потому что наглость и бесхитростность действий рейдеров поражала. И тем сильнее был его шок, когда он проиграл дело, когда суд узаконил откровенный грабёж, а ему в неофициальной беседе сказали: мы все понимаем, но мы не можем позволить того, чтобы русские скупали собственность на территории бывшей Югославии. А вдруг вы там хозяевами станете? Вдруг вы решите восстановить Югославию?

Предприятия, отжатые у Михаила – президентская семейка долго держать не стала, перепродала индусам. А Михаил… нет, он не запил. Он просто понял кое-какие обязательные вещи. Что все – относительно. Что нет никакого универсального права, универсального правосудия, универсальных человеческих ценностей и так далее. А все просто – есть место, где закон твой, и есть место, где закон – чужой. Твоя страна – хороша уже тем, что она твоя страна, и чужая – лучше своей быть не может. И искать правосудия в чужой стране – все равно, что в стогу иголку. А лучший способ войти в Европу – это как в сорок пятом.

На танках…

Что касается меня – то у меня таких драматических историй не было. Но – тоже могу порассказать кое-что. С 2008 года – у нас так и не было нормального роста фондового рынка. Запад в нас больше не вкладывал. Я интересовался, почему – поверьте, у меня была такая возможность поинтересоваться, причём у людей, которые профессионально занимаются такого рода вложениями. Я задавал им вопросы, какие в политике никто не задаёт – например, почему Россия, у которой госдолг менее 10 % ВВП не имеет инвестиционного рейтинга, а Япония, у которой долг в 200 % ВВП – имеет? И мне назвали два принципиальных момента. Первый – война 08/08/08 в Грузии. Второй – личный конфликт Путина и Обамы. Нет, официального запрета вкладывать нет. Но – в США нет нормального писанного права, романо-германской правовой системы, в котором центральным элементом является закон. В США – многое держится на понятиях «справедливости», «добросовестности» и прочей хрени, а Министерство юстиции и иные контролирующие органы – имеют такие полномочия, какие нам и не снилось. Поэтому – если в отношении России негласно принято решение, его будут выполнять. И горе тем, кто его не выполнит.

Вот по этой причине – вышел на тропу войны я.

Это – продолжение того разговора. Разговора с президентом – случившегося сразу после того, как сбили Боинг, и был введён третий санкционный пакет. Это – тоже своего рода Рубикон. В этой истории – не просто дыры, провалы. Концы с концами не сходятся ни в чем, и главное – никто так толком и не объяснил: какой у России или ополченцев мотив сбивать чужой пассажирский самолёт, да ещё – аккурат перед большим голосованием в ЕС по третьему пакету санкций, по которому аж девять стран намеревались проголосовать против. Элементарно – расследование преступления начинают с мотивов, верно? Но никто даже не попытался разобраться – все просто обвинили Россию. Если бы мы были слабее – нас бы уже запинали. Вот в тот самый момент – тайная политика России изменилась на сто восемьдесят градусов. Вместо постепенной интеграции в западные институты, в западный миропорядок – мы должны были расшатать и подорвать его. Чтобы на его месте – построили новый, более приемлемый для нас. Потому что в те самые летние месяцы, всего один русский человек, которого выбрали главой государства, понял и уяснил для себя: нет. Запад никогда не признает нас равными. Для него не имеют значение ни коммерческая выгода, ни правда, ни справедливость, ни банальный здравый рассудок. Для коллективного Запада Россия и русские – это те, кого надо поставить на место. Точка.

И единственный ответ, который нам остался – подорвать систему. Целиком. Но так как открытые действия исключены, они в разы сильнее нас – остаются действия тайные. Выполняемые одиночками, юридически никак не связанными с российским правительством – но при этом достаточно сильными, чтобы действовать в одиночку…

Думаю, до сих пор очень недооценённым событием в новейшей российской истории – стал Евромайдан-2014 и последовавшие события на востоке Украины. Эти события трудно переоценить, они – этапные и сравнимы с нашей эпопеей в Чечне. События в Чечне показали, что у нас нет армии, и мы можем потерять Россию, если не начнём меняться и действовать. События на Украине показали, что у нас нет внешней политики. Совсем.

Потому – нас призвали на службу, и мы теперь – одни из тех, кто делает внешнюю политику России. Не публично, кропотливо и методично, вне глаз телекамер. Но именно от нас – будет зависеть геостратегическое положение России через двадцать лет. Потеряем ли мы Беларусь, откуда до Москвы – четыре часа ходу по хорошей дороге. Потеряем ли мы Казахстан, где на территории в четыре Франции – вся таблица Менделеева, население в двадцать миллионов и под боком – Китай? Потеряем ли мы Узбекистан – ключевую страну Средней Азии, что там будет через двадцать лет – государство с европейскими чертами, наподобие Испании или Греции – или второй Афганистан с перспективой прорыва моджахедов на Урал или в Поволжье?