БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

Предсказание оказалось впоследствии пророческим, но Флор не знал этого и заразительно смеялся вместе со всеми удачной шутке. Вдруг он заметил в толпе на перроне Алехина. Тот стоял шагах в десяти от вагона, стараясь, чтобы его не увидел никто из провожающих Флора.

Сало извинился перед друзьями и подошел к Алехину.

–  Спасибо, что пришел, доктор, - поблагодарил он чемпиона мира.
– Что ты здесь стоишь, пойдем туда.

–  Нет, нет, Сало. Я побуду здесь, а ты иди. Осталось всего пять минут.

–  Успею. Что передать Москве?

–  Поклонись на все четыре стороны. Я бы попросил тебя помолиться за меня в Елоховском соборе, да ведь ты не православный.

–  Для тебя и это сделаю!
– улыбнулся Флор.

–  Хорошо, иди! Неудобно - тебя там ждут, - решительно сказал Алехин, заметив, что провожавшие стали посматривать в их сторону.

–  Где же мы теперь встретимся?

– спросил Флор.

–  Думаю, в Цюрихе. Ты же послал согласие играть. Вот что я хотел тебя еще попросить. Сало, - взял за рукав уезжающего Алехин.
– Женевский сказал: этот вопрос можно решить в Москве. Поговори при удобном случае обо мне с Крыленко.

–  Обязательно поговорю!
– охотно согласился Флор.

–  Скажи ему… Ну, в общем… объясни все.

–  Не беспокойся, доктор. Сделаю!

–  Ну, спасибо тебе. Желаю успеха!

–  До свидания! Не унывай, все будет в порядке!

Флор едва успел проститься с друзьями и вскочить в вагон, как раздался гудок и поезд плавно тронулся. Постепенно набирая скорость, он вырвался со станции и устремился вперед, к неизвестной, таинственной Москве. Из окна вагона Флор махал рукой провожавшим до тех пор, пока не потерял их из вида. Но даже когда поезд совсем далеко отошел от вокзала, Флор все еще различал то исчезавшую в толпе, то вновь появлявшуюся фигуру Алехина. В своем радостном возбуждении он как-то не подумал о том, что теперь переживает чемпион мира, какие горькие думы его обуревают.

А тот долго стоял на пустеющей платформе вокзала. Скрылся последний вагон, служащие уже готовились принимать новый состав, а он все еще махал рукой вслед ушедшему в Москву поезду.

«Вот, едет он, улыбающийся чешский гроссмейстер, в Россию, - думал Алехин, - и для него это обычная поездка, ничем не отличающаяся от гастролей в Лондон, Амстердам или Париж. Прибудет он в Москву, пойдет по Охотному ряду, Смоленской площади, может быть, зайдет в Плотников переулок. И для него это будут просто улицы, площади, дома. А если бы я был на его месте? Для меня эти улицы - кусок жизни, с ними связаны самые дорогие, самые близкие воспоминания. Двенадцать лет не был! Побывать бы там, побродить по знакомым мостам, увидеть милые сердцу дома, встретиться с родными, друзьями. Нет, это невозможно. Этот вопрос нужно решать в Москве. Что поделаешь! А он мало изменился, Ильин-Женевский. Постарел, конечно, пополнел, но, в общем, почти такой же, что и двенадцать лет назад. А меня он неужели не заметил? Это хорошо, а то подумает бог знает что!»

Покидавшие платформу чехи с удивлением смотрели на стройного мужчину в зимнем пальто без шляпы, видимо, проводившего с поездом кого-то близкого сердцу. С молчаливым почтением глядели они в печальное, нахмуренное лицо незнакомца и тихо проходили мимо, стараясь не мешать ему переживать свое горе.

4

Швейцарцы хорошо организовали юбилейный турнир. Курзал, где играли шахматные мастера, расположен в живописном уголке. Битвы белых и черных армий происходили за маленькими столиками в просторном зале, из широких окон которого был виден берег озера. Когда противник задумывался, можно было отвлечься от событий на доске и полюбоваться пейзажем, расцвеченным красками самых причудливых оттенков. Каменные глыбы разных цветов - от оранжевого до коричневого, голубое с синевой зеркало озера и белокрылые яхты, скользящие по чуть волнистой поверхности воды.

Алехину некогда было любоваться природой: партия с Ионером развивалась совсем не так, как ему хотелось. Тут не до красот! Взор чемпиона не отрывался от точеных полированных фигурок, уже шестой час сидел он за столиком, не разгибаясь. Позиция ему явно не нравилась; он недовольно морщился, менял позу, нервным движением то и дело вынимал портсигар из кармана. Закурив сигарету и сделав две-три затяжки, он тут же ломал ее на дне пепельницы и вынимал другую.

Как было не нервничать! Сделано больше сорока ходов, а исход борьбы еще далеко не ясен. Хотя у Алехина была лишняя пешка, реализовать ее очень трудно. Плохой слон - вечная проблема; слон, загороженный собственными пешками, и нет ему никакой свободы. Ничья, все говорило за то, что будет ничья. Какая досада! А Алехину позарез нужна победа. Первый приз тысяча двести франков, а он все еще отстает от Флора на пол-очка. При ничьей разрыв возрастает до целого очка, трудно будет ликвидировать его в пяти последних турах. Можно не догнать Сало, он опять сегодня выиграл. И у кого! У Штальберга.

«Одни неприятности в этих смешанных турнирах, - думал, Алехин.
– Недаром я так не люблю в них играть. Когда состав ровный, идет настоящая борьба. А тут: сегодня противник - гроссмейстер, завтра - слабый мастер. А с ними всегда неожиданности: против одного играют из рук вон плохо, зато с другими начинают биться в дьявольскую силу! Вот хотя бы Ионер: Боголюбову проиграл без борьбы в двадцать ходов, а у Нимцовича с блеском выиграл. Сегодня опять сражается, как лев».

Ни разу не взглянул увлекшийся чемпион в широкие окна. Не замечал он склонившегося к горизонту солнышка, светившего так, что лучи его, слава богу, не падали на шахматную доску; живописных гор, охранявших уютную долину от ветра, который мог чего доброго сдуть со столика бланки для записи ходов. Не видел он влюбленных, гулявших у озера по аллеям парка: трепетные пожатия рук, взоры, прикованные к предмету обожания. Не обращал внимания на коляски миллионерш, задержавшихся на этом свете, - нанятые компаньонки брезгливо возили их по ровным, узким дорожкам.

Даже то, что было совсем рядом, ускользало от внимания Алехина. Официант, скучающий от безделья - шахматисты давно уже выпили полагавшийся им бесплатный кофе; механическая радиола, отключенная от электросети на время турнира; коллеги по званию, уже закончившие свои партии и с любопытством обступившие столик чемпиона мира.

Откуда-то из-за горы вдруг появилась черная туча и, двигаясь быстро, вскоре достигла отеля. Закапал дождь, столики пришлось отодвинуть от окон. В зале появились люди. В хорошую погоду шахматный турнир мало привлекал зрителей, лишь изредка какой-нибудь одинокий турист забредал сюда на минутку. Теперь непогода поневоле загнала всех под кров, и зрители вскоре сгрудились около красного каната, отделяющего публику от играющих. Случайные наблюдатели, они ничего не понимали в шахматах, судьба самого острейшего сражения их вовсе не волновала. Покуривая сигареты, туристы с безразличным видом прохаживались от столика к столику - что делать, нужно переждать непогоду.

Алехин был в цейтноте. Он много думал над первыми ходами, и теперь, в решающий момент битвы, ему приходилось делать ходы быстро. Как на грех, исход сражения оставался еще далеко не ясным. Несмотря на внешнюю простоту позиции, каждый ход требовал точнейшего расчета, разбора множества вариантов. А времени нет! Вот почему все больше нервничал Алехин, вот почему все чаще вынимал и ломал он зажженные сигареты. Ему пришлось пуститься на привычную хитрость - он стал рассчитывать сложные варианты даже тогда, когда очередь хода была за противником. Когда идут чужие часы, можно думать сколько хочешь! Конечно, это вдвойне утомляет, зато позволяет рассмотреть больше вариантов.

Высокий худой Ганс Ионер решил дать Алехину бой не на жизнь, а на смерть. Чем черт не шутит, вдруг удастся сделать ничью, а то и выиграть! Победа над вельтмейстером - об этом мечтает каждый шахматист. Завтра распишут все газеты: директор цюрихской филармонии победил чемпиона мира! А как выиграть? Позиция у него хорошая, но как прорваться ферзем? Пробовал и так и этак - никак не удается!

А ведь играет-то Ионер против «гения шахматных комбинаций», тут нельзя шутить. Допустишь оплошность или просчитаешься, и конец! Может быть, Алехин видит на доске такое, о чем ты даже и не думаешь. Нужно считать, считать! И щвейцарец методично рассчитывал вариант за вариантом, выбирая самый надежный, самый безопасный путь. Он то и дело впивался взглядом в лицо противника, пытаясь узнать, нравится ли Алехину позиция, какое на него впечатление произвел последний ход Ионера. Затем вновь взор его приковывался к шахматной доске.

Алехин не замечал ни дождя, ни зрителей. В его мозгу родилась интереснейшая мысль. Можно пожертвовать одну за другой три пешки. Как здорово, это сразу изменит весь ход событий. Освобожденный слон с решающим эффектом ворвется в игру. Тогда от матовой атаки не будет никакой защиты. Блестящая мысль! Значит, нужно отступать слоном, готовить комбинацию. В один момент Алехин уже взялся было за слона, потянул к нему руки, но затем вновь его охватили сомнения.

«А что, если конь противника не отступит, а сам пойдет в атаку на же-пять? Что тогда будет?
– заколебался Алехин.
– Позиция страшно обострится, будет грозить прорыв ферзя, ведь король Алехина тоже стоит в матовой клетке. Нужно считать, рассмотреть все возможности защиты, ход за ходом, до конца. Иметь бы еще полчаса времени! А где взять эти полчаса, на часах осталось всего десять минут.