Белые люди

– А он мешает?

Иссинский пожал плечами:

– Да не особо. Но нам его сегодня необходимо будет гонять, если опять припрётся.

– Ну если надо, значит будем гонять.

И начался рабочий день. По камерам, с одной стороны, не показывали ничего интересного. Но, с другой, это были и не новости городка N, или депрессивное ток-шоу. Разговоры с Максимом Вячеславовичем изрядно скрашивали день Молчанова. Они успели обсудить все проблемы типичного работника метро. Иссинский жаловался на машинистов, которые, смертельно бледные вылезали из-под поезда с кровавой кашей на руках после того, как сбивали очередного неудачливого пассажира. По словам Максима Вячеславовича, все машинисты обязательно начинали ныть об этом Наринэ-Иванне, используя диспетчера как психолога.

– Я… я его сбил, убил, перерезал напополам!– со слезами в голосе сообщал ей очередной убийца поневоле.

– Даже так? Безобразие!– осуждающе комментировала такие сообщения Наринэ-Иванна.

А после этого она обязательно звонила Иссинскому и рассказывала, насколько же ей надоели эти несчастные. По словам Максима Вячеславовича, Наринэ-Иванне уже не хотелось их жалеть, как поначалу. Когда приходится выслушивать подобные истории раз в два-три дня, пропадает всякое желание тратить на них нервы. Самое интересное заключалось в том, что в диспетчерскую нужно было звонить совсем не машинистам, а другим работникам станции – дежурному или его помощнику. Но обезумевшие от свершившегося машинисты, в ужасе выползающие из-под поезда и выбирающиеся на платформу блевануть, почему-то почти поголовно ковыляли к связистам и лично дозванивались до диспетчера.

– Я где-то читал про женщину, которая на машине сбила старушку и тут же сама стала звонить в полицию,– рассказывал Иссинский.– Вроде как даже не плакала, не кричала, просто в состоянии аффекта сообщила, что она сбила бабку. Это, по-моему, статья в каком-то журнале была. И там ещё психолог объяснял, что такие вещи сразу хочется проговорить с кем-то. Ну даже не хочется, а это просто необходимо. Вот с машинистами то же самое.

Но больше всего Максима Вячеславовича раздражали люди с длинными шарфами, которые волочились по полу и порой попадали в ленту эскалатора. Обычно удавалось шарф быстро развязать или вырвать из цепких металлических челюстей коварного механизма. Но случались и смертельные исходы. Иссинский даже показал Молчанову видео с монитора, где маленькая женщина с очень длинным шарфом, оказавшимся смертельной ловушкой, задыхалась на полу у эскалатора, пока ей не помог спустившийся следом мужчина.

– Ну не дура ли?– возмущался Иссинский.– Идиотка просто! Мозгов нет вообще. Шарфы в метро категорически не нужно носить, я считаю. И уж точно надо следить за ними возле эскалаторов.

За такими непринуждёнными и весёлыми диалогами прошло часа два. И тут, на очередной позитивной ноте, Иссинский бросил взгляд на монитор и вздохнул:

– Ну что такое!

Молчанов тоже посмотрел на экран, и в одну секунду у него перехватило дыхание:

– Ты тоже видишь это?– на камере номер четыре шёл странный человек. Его тело было невозможно разглядеть на камере из-за странного белого свечения. В толпе людей выделялось жуткое белое пятно. Максим Владимирович трясущимися руками схватил Иссинского за плечо и слегка встряхнул:

– Ты это видишь?!

– Конечно вижу! Это кошмар какой-то, мне надоело, я не пойду. Молчанов, сходишь?– Максим Владимирович непонимающе взглянул на коллегу. Призрачная сущность появляется в радиусе ста пятидесяти метров, а Иссинский не хочет туда идти. Это как?

– А ты их часто видишь?– Молчанов решил уточнить, параллельно направляясь к двери.

– Да почему их, он один, вообще,– Максим Владимирович резко развернулся.

– В каком смысле один? У меня это уже третий.

– Интересно, я думал такой долбанутый в метро только один,– задумчиво протянул Иссинский.

И тут Молчанову пришла в голову мысль, что они говорят о разных вещах.

– Ты сейчас про кого?– спросил Максим Владимирович.

– Про художника. А ты про кого?– Молчанов пригляделся к мониторам и увидел на экране под номером шесть забавную картину. Многие колонны на «Трубной» были украшены витражами, изображающими различные города и достопримечательности России – цветные стёклышки, выложенные в форме вещей и зданий, ассоциирующихся с определёнными местами, создавали на станции атмосферу торжественной галереи искусств. И возле витража Коломенского расположился небольшой мольберт, за которым сидел старичок с пышной седой шевелюрой. Он рисовал станцию с таким упоением, что выглядел продолжением стены – настолько он был статичен.

– Это тот художник, что ли, которого прогонять надо?– догадался Молчанов.

– Конечно. А ты про кого?– не понял Иссинский.

– Да ни про кого,– Максим Владимирович уже успел пробежаться взглядом по камерам и понять, что таинственное белое пятно в виде человека уже исчезло. Молчанов открыл дверь и вышел из мониторной. Спускаясь, он размышлял о странных вещах, которые с ним начали происходить. И самым странным было то, что Молчанов даже не мог решить, какая странность смущает его больше – сверхъестественные люди или появление (страшно сказать) подруги.

Лера Аглицкая проявляла в отношении Молчанова свою бесконечную инициативу. При этом девушка каждый раз подчёркивала, что они только друзья и на нечто большее Лера подписываться не будет. Максим Владимирович не знал, как относиться к её рассказам о вдохновляющих вещах. Аглицкую восхищала архитектура Питера, лошади и книги некоего Кирилла Схимника. Обо всём этом Лера с воодушевлением вещала Молчанову, притом что ему в какой-то момент даже стало интересно, чем же так цепляют книги Кирилла Схимника, какой район Питера лучше подходит для жизни и как верховая езда влияет на правильную осанку. Аглицкая была только рада поделиться подобной информацией. И что эта шикарная девушка нашла в Молчанове? Он же никуда не годится как друг – сидит целыми днями на работе, потом спит дома, музыку не слушает, книг не читает, в кино не ходит. Когда Лера узнала обо всём этом, то пришла в ужас. А после того как Максим Владимирович сообщил, что у него даже компьютера нет, Аглицкая и вовсе чуть не расплакалась. Молчанов поражался её терпению и интересу к его персоне. Для самого себя Максим Владимирович казался тотально неинтересной личностью. Собственно, так и было. Лера говорила, что во всей судьбе Молчанова есть какой-то трагизм, какая-то мистика. И это было интересно.

Между тем, за подобными мыслями Максим Владимирович проехал весь эскалатор и направился прямо к художнику. Предстоял нелёгкий разговор. Нормальный человек уже придумал бы, что сказать этому коренастому, плотненькому дедушке с густыми седыми волосами. Но Молчанов – это Молчанов. Он просто подошёл к художнику и похлопал по плечу. Тот обернулся. Лицо у старика было на редкость добрым. Обрамлённое аккуратной бородой и пушистыми усами, его лицо демонстрировало правильный прямой нос, маленькие глаза с сетью морщин в уголках и потрескавшуюся нижнюю губу. Лоб у живописца оказался также испещрён морщинами. Сейчас брови старика были сосредоточенно нахмурены, и он непонимающе глядел на Молчанова.

– Вы не могли бы уйти? Вы мешаете людям ходить,– сухо сказал Максим Владимирович.

– Так мне же совсем чуть-чуть осталось!– грустно воскликнул старичок. Молчанов бросил взгляд на его картину. Станция на самом деле смотрелась как вживую. Но на завершение полотна явно требовалось ещё много времени.

– Не чуть-чуть,– возразил Молчанов.

– Ну хорошо,– вздохнул старичок. Он медленно убрал кисти и палитру в чемоданчик, куда после была отправлена картина, неторопливо сложил мольберт и ушёл.

– Делов-то!– хмыкнул Максим Владимирович.

Пока он ехал на эскалаторе обратно, то думал, за что же Иссинский так сильно недолюбливает этого художника. По мнению Молчанова, жалующиеся машинисты являли собой куда более мощный раздражитель. Вновь оказавшись в аппаратной, Молчанов застал окончание диалога Максима Вячеславовича с диспетчером.

– Нет, Максим-м, мы с тобой должны как-нибудь встретиться!– бодро вещала трубка. Судя по очаровательному акценту, это была Наринэ-Иванна.– Давай сегодня кофе попьём после работы?